И нас качают те же волны

– Да он, вроде бы, и не нападал, не агрессивный, но уж очень большой, и очень уж неожиданно… – восстановила справедливость Люся.

– Значит, это у них сын пропал, – вспомнила Мила.

– Я тоже по телевизору слышал. Небось, с папашей кореша разбираются, так-то он парень, вроде, неплохой, пройдет мимо – всегда поздоровается… А там – кто их знает, эту золотую молодежь…

– Да и не золотую тоже, – добавила Зинаида Григорьевна.

Кажется, Милкино обаяние подействовало, наконец, и на Зинаиду Григорьевну: она была гораздо приветливее, чем накануне.

Что значит общение с женщиной! Столько информации, сколько узнала Людмила Ивановна от бабы Зины, из мужика можно выжать только под пыткой. Мужик, излагая событие, только расставляет вехи, набрасывает конспект. Женщина расцветит его подробностями, личностным сопереживанием, эмоциональными комментариями, не упустит нюансов, словом, превратит в художественное произведение, о чем и поведала подругам Мила на обратном пути.

О сережке никто не вспомнил. И только когда подруги уже заворачивали за угол на соседнюю улицу, Зинаида Григорьевна прокричала им вслед:

– А сережка-то? Нашли?

Зоя только рукой махнула…

* * *

Елизавету Семеновну сын Анны, Сергей (в память о своей первой любви назвала она сына, своего рано погибшего мужа), звал бабушкой и был к ней очень привязан: дети чувствуют, когда их искренне любят, а когда вежливо терпят. Было ему лет пять-шесть, когда Анна начала возить его на лето к бабушке Лизе из сибирского шахтерского города – на южное солнышко, к овощам и фруктам, закалить купаниями в Волге. Это была причина главная. Существовала и другая: сама родом из Артюховска, Аня скучала по родной земле, не прикипела душой к сибирскому краю, где протекала вторая половина ее жизни. Да и что-то не складывалось у нее во втором замужестве. Похоже, замуж она пошла, спасаясь от самой себя. Даже фамилия во втором замужестве почти не изменилась – была Белькова, стала Бельцова.

– Ивановна говорила, она в этом знак увидела от судьбы, – объяснила Зинаида Григорьевна.

– А при чем здесь Ивановна?

– Подруги они были с покойной Татьяной Черновой, соседкой Елизаветы Бельковой. А те дружили, по-соседски!

…А здесь, на Заречной, в резном сказочном теремке, в котором она когда-то была счастлива так недолго, ее всегда ждали и встречали как родную. Говорят, гостям радуются дважды: встречая их и провожая. Елизавета Семеновна, мама, по мере приближения отъезда бывшей невестки и названного внука, плакала все чаще. Естественно, дом она завещала Анечке, а та – единственному сыну.

Сергей вырос, отслужил, закончил горный техникум и пошел работать на ту же шахту, где работал и погиб в случившейся аварии его отец. Добрый, покладистый, доверчивый – характером в мать, Сергей был видным парнем, но почему-то долго не женился: не то разборчив был уж слишком, не то подхода к девушкам не умел найти. И, как водится, доперебирался: женился «уж на такой стерве, что – туши свет!» Один раз как-то привозил ее сюда – дебелая, а в мини-юбке, на ресницах по килограмму туши, голос прокуренный, а все маленькую девочку из себя изображает. Что бы Сергей ни сделал – ручкой капризно машет: «противный!», «противный!». Такие «щуки» хороших парней за километр чуют и своего добиваются – женят на себе, чтобы потом им жизнь отравлять. А Сереге даже не щука попалась – акула! Слава Богу, детьми не обзавелись, а то бы росли в ссорах, дрязгах да скандалах. Сергей говорил – она не хотела: молодая еще, для себя хотелось пожить. Вроде бы, на десять лет она была моложе Сереги. Бедный мужик все свои отпуска здесь укрывался, душой отдыхал, а домой чемоданами вяленую рыбу возил – вроде как с пользой для семьи в отпуск съездил, а не просто с мужиками квасить. Рыбак был заядлый, артюховская порода. Собирался, как на пенсию выйдет, совсем сюда перебраться, потому и дом не продавал. И квартирантов не пускал: не хотел, чтоб чужие люди дом загаживали. Ему что-то немного до стажа не хватало, чтоб по «горячей сетке» пенсию оформить. В Кузбассе его ничто не держало, родни никакой не было.

– А жена как на переезд смотрела? – спросила Людмила Ивановна.

– Жена погуливать начала, дело к разводу шло. Пока ему люди в уши дудели, он еще сомневался, а в последний свой приезд, год назад, рассказал Николаю, что застал жену со своим приятелем. Собрал вещи и ушел, квартиру снял.

– Ушел из своей квартиры? – возмутился тогда Николай. – Да я б ей! В лучшем случае, обоим бы рыла начистил! Голую бы выпихнул на улицу!

– Что-то он свою Гальку не выпихнул! – не сдержалась Зинаида Григорьевна.

– А кто это – Николай?

– Чернов, вон дом – рядом, с правой стороны. Они с детства дружили. Сережка – приезжий, местные пацаны, как водится, задирались первое время, а Колька вступался, драчун тот еще был! Днями на Волге пропадали: он Серегу и плавать учил, и рыбачить – за старшего брата был, хотя одного возраста, Сергей всего на год младше был. Когда Сергей пропал, Николай прямо почернел весь, так переживал.

– Как же он пропал?

– Да странно все. Он уже уезжать собирался, билет купил. Обычно перед отъездом он на лавочку выходил, с мужиками попрощаться, ставил им пиво, пару чалок воблы выносил – посол у него хороший был – опять же, Колькина школа. А тут – не видно его и не видно. Спохватились не сразу – люди на дачах, в отпусках.

– Мы с дедом к дочери в Астрахань уезжали на две недели. Ключи от дома он обычно Николаю оставлял, а тут не принес. У Кольки как раз в те дни – свое, неразволочное – очередной раздрай с женой: она у него, чуть что, вещи собирает – и к матери, а когда дочь замуж вышла, то – к дочери. То-то зятьку счастье привалило! Да только неизвестно еще – к матери ли или к дочери?..

– Кхе-кхе, – покашлял дед.

– Пойди, попей водички, – посоветовала жена.

– Да это я так… слюной захлебнулся.

– Чем другим не захлебнись, – озаботилась Зинаида Григорьевна.

– А сама-то?.. Поешь, как соловей.

Бабка хотела что-то ответить, но промолчала, видимо, уловив в словах мужа некий резон.

– Сварливая бабенка, – согласился, однако, дед. – С такой жить – долгим век покажется! Тут им обоим «свезло».

– Да и Колька – тоже стерва хорошая! – не согласилась с такой однозначной трактовкой супруга. – Чуть что – кулаками махать. Кто там у них прав, кто не прав, чужая семья – потемки. И в этот раз, бабы рассказывали, – крик, гвалт, потом Галька с сумками пошкандыбала, на всю улицу орет. Артистка та еще, но, кто видел ее тогда, говорят, с ярким фингальским огнем под глазом шла. И в те же дни Татьяну, мать Кольки, парализовало: достали деточки. Долго не лежала, слава Богу, меньше, чем через месяц умерла.

– Бедная!

– Да нет, можно сказать, что еще и повезло. Другие годами лежат, сами намучаются и всех вокруг себя намучают.

– А кто же за ней ухаживал?

– Дочь Николая забегала иногда, да у нее дети маленькие, а в основном, Наташка Шурманова. Она подруга Кольки и Сереги, росли вместе, дружили всю жизнь. У них даже отчества одинаковые с Колькой – Павловичи они. Отцы тоже дружили, на подругах женились.

«Не разбери-поймешь», – подумали подруги.

Дед пошевелился, вроде бы тоже хотел что-то вставить.

– Язык долог – век короток, – снова ни к селу, ни к городу брякнула баба Зина, упреждая.

Подруги переглянулись: однако нелогично.

Супруги враз закручинились, вспоминая.

– Ну, дела! – вздохнула Людмила Ивановна, подталкивая.

Помолчав, Зинаида Григорьевна продолжила.

Николай не вдруг спохватился, что Серега не пришел попрощаться и ключи не принес. Пошел к нему (у них калитка в заборе между дворами) – на двери дома замок, ставни закрыты на прогоны изнутри. Походил вокруг дома – везде порядок. Подумал, может, друг, слыша разборки в соседнем дворе, не захотел глаза мозолить, уехал по-тихому? Поспрашивал у мужиков – никто его не видел, ни с кем не прощался. Ну, подумал, письмо напишет или позвонит. Да так с тех пор и не слыхать о нем ничего. Телефон не отвечает, адреса, где он, уйдя от жены, проживает, Николай не знает, теперь ведь писем не пишут, все по телефонам связываются. С женой они уже развелись, вряд ли она что-то знает. Колька все же написал на прежний адрес, жене, но ни ответа, ни привета, как говорится. Правда, с полгода назад приходили из милиции – видно, жена все же в розыск подала. Может, на наследство надеется – так вряд ли ей обломится: они уже развод оформили, ей не терпелось. Но, видно, все-таки совесть не до конца потеряла. Походили тут по дворам, расспрашивали, но, как обычно, никто ничего не видел. Замок на двери сломали, дом осмотрели – а что там смотреть: Сергей в одной комнате обитал, зачем ему эти хоромы. Ничего не тронуто, все по своим местам, пыль не порушена. Дед понятым ходил. Навесили замки на дом да на калитку. Одно предположение – в дороге сгинул, не доехал до дома.

– А дом-то какой! – вздохнула Людмила Ивановна. – Душа кровью обливается, как подумаешь, что так и разрушится без хозяев. Пожить бы в таком!

– Ну, может еще объявится хозяин, – Федор Игнатьевич, похоже, был натурой оптимистичной. – А терем этот счастья пока особого никому не принес. Может, и не стоит так стремиться – в нем пожить.

– Может, и так, – согласилась Людмила Ивановна. – Какой-нибудь заговор или родовое проклятье. А может, Николай все же разрешит его посмотреть? Вы говорите, у них калитка между дворами?

– Так опечатано же! Милиция новый замок повесила и дверь опечатала! А Кольку три дня назад на скорой с аппендицитом увезли.

* * *