И нас качают те же волны

Поозиравшись и посовещавшись, бабешки начали действовать. Мелкая прогулочным шагом пересекла дорогу и нырнула в кусты желтой акации, разросшиеся вдоль всего шустовского забора.

Со стороны дороги забор был и не забор даже, а серьезное заграждение: хозяева, возведя новый, со двора, старый ветхий, со стороны дороги, снимать не стали, страхуясь от незваных гостей. Их тут с мая по октябрь фланировало по дороге на Волгу и обратно великое множество, во всякое время суток, доводя несчастного шустовского пса песнями, гоготом и разборками до состояния бессильной ярости. Даже голос у него садился, и он лаял ночами то хриплым простуженным басом, то сифилитически сипел, днем же, щадя горло, голоса не подавал вовсе. Покойные старики Шустовы давно смирились с этим звуковым фоном и стали жить в режиме Дружка: днем отсыпались, а по ночам смотрели телевизор.

Акация была высажена хозяевами в качестве естественной защитной полосы, третьей по счету. Тому, кто решил устроить здесь тайный ход, пришлось попотеть: сначала пробраться сквозь кусты, затем оторвать две доски с внешней, ветхой стороны, и две – со стороны двора, крепкие толстые доски, приколоченные новыми гвоздями. Оторванные только снизу, они легко сдвигались. Ивановна была об этом осведомлена, поскольку уже наблюдала, как некоторые их кружковцы мужского пола ныряли в лаз, и она даже уже однажды сигнализировала директрисе об увиденном.

Через какое-то время, после того, как Мелкая исчезла в лазе, две оставшиеся за будкой подруги, соблюдая осторожность, снова осторожно выглянули.

Дорога к Волге действовала только в весеннее-летний сезон – не асфальт, не гравийная, просто земля, утрамбованная многочисленными машинами, мотоциклами, велосипедами купальщиков, приезжающих на берег окунуться по-быстрому, да лодками рыбаков, доставляемых к воде на колесах. Берег здесь был пологий, спустить-вытащить лодку на колесах мог даже один человек, не задохлик, конечно.

От будки, наконец, отлепилась Дылда и прошествовала тем же маршрутом. Операция по проникновению в шустовский двор заняла у нее больше времени, но она справилась. Наконец, и Средняя воссоединилась с подругами. Катерине Ивановне стало легче вести наблюдение, все же объект опять был один.

– И чего их черти надирают по чужим дворам лазить? – обращалась она к биноклю. – Ну, дом хотят купить, так нормальные люди в калитку заходят… Любимовы, правда, в Травкино, к Юрке на юбилей уехали… Но чего это им так загорелось? Нет, что-то тут нечисто!

Ответа пока не было ни у одного из них.

– Пора, пора уже напомнить Римме Ивановне про этот лаз, – приняла решение Катерина Ивановна. – Далеко ли до беды!

* * *

Когда дамы надежно, как им казалось, укрылись за трансформаторной будкой, они слегка расслабились, а когда Люся успешно проникла в шустовский двор, две оставшихся дамы расслабились еще больше и позволили себе оглядеться.

Несколько поодаль, в просторном, огороженном невысоким штакетником дворе, виднелся длинный одноэтажный кирпичный дом. Сейчас, подруги знали, в нем располагался Центр детского творчества. Несколько мальчишек гоняли мяч на устроенном во дворе футбольном мини-поле.

– Может, это как раз наш контингент? – предположила Людмила Ивановна. – В смысле, они устроили этот лаз? Безделье, плюс любопытство…

– Может, – согласилась Зоя Васильевна. – Для стариков все, кому меньше двадцати – шпана. Во всяком случае, им отсюда очень удобно лазить: за трансформаторной будкой выждут, пока на улице никого не будет, и ныряют.

– Мы и пойдем их путем.

– Ну, давай уже, иди, а то Люська там одна с Диком!

– Почему я, а не ты?

– Ты мне тут еще подискутируй! – рассердилась Зоя. – Потому что, если ты застрянешь, Люся будет тянуть, а я толкать! И вообще, твоя затея, ты первой должна была лезть!

Мила пошагала через дорогу… Проникновение ее на запретную территорию тоже прошло на удивление благополучно. Зоя медлить не стала.

К несказанному облегчению подруг Дик на их пути не повстречался: его лай слышался вдалеке. Перебежав в хорошем темпе двор покойных Шустовых, дамы столь же успешно (уже сказывался навык) проникли в вожделенный двор Тихановича, то есть, точнее, теперь уже Бельцова, а если уж совсем точно, то вообще непонятно, чей.

И вот – дом стоял перед ними.

Бревна, из которых был сложен терем, время и непогода выбелили, но в целом пощадили, хотя кое-где они и потрескались. Накладные наличники с растительным и геометрическим орнаментом придавали особую ажурность теремку, хотя и деревянное кружево пострадало за десятилетия от непогоды. Но и пустующий, ощущения мрачности, заброшенности дом не создавал, он пробуждал воспоминания о детстве, а своими габаритами и массивностью внушал почтение. Словом, это была благородная старость, а не жалкая дряхлость. Подруги замерли, восхищенные.

– Ну что, не зря я вас сюда притащила? – восторженно шептала Людмила Ивановна.

– Какая же красота!

– Княжеский терем. Хоромы!

– Храм, я бы сказала. Похоже на церковь. Эта крыша в виде луковиц…

– А в православии, где-то я читала, дом испокон века считался церковью. Во многих домах были молельни. Наверно, и здесь была, все-таки дом – купеческий, – сказала Зоя Васильевна.

– Умница, Милка! – не поскупилась Людмила Петровна, в обычных условиях на похвалу скуповатая. – Так бы и не уходила!

– А придется, – вздохнула Мила. Но, надеюсь, мы еще сюда вернемся…

– И, надеюсь, уже через калитку, – добавила Зоя. – Как нормальные люди.

– Как нормальные пожилые женщины, а не юные бандиты.

– Может, они просто юные гавроши.

– Ну, давайте еще помечтаем, – усмехнулась Люся

– Нет, давайте быстрее осмотримся. Как-то мне все же некомфортно. – Зоя продолжала тревожиться.

– Давайте поделим стороны, так оно быстрее будет.

Лай Дика не прекращался, а становился все азартнее.

– Я возьму фасад.

– Ну, я тогда – глухую стену, – не стала спорить Люся.

– Я останусь здесь, с торца, – согласилась Мила. – (Они стояли у стены от шустовского двора). – А встретимся на другом торце, с черновской стороны. Там вместе и закончим осмотр.

И они расстались, как три богатыря на перепутье.

* * *

Зоя Васильевна скоренько одолела половину пути. Она уже дошла до крыльца, высокого, ступенек в десять, поднимавшегося на веранду, вернее, террасу, превращавшуюся в галерею, опоясывавшую дом. Вдруг что-то привлекло ее внимание: ей показалось, что в разросшейся у крыльца лебеде что-то блеснуло. Она присела, расправила уже довольно высокую траву и подняла сережку, золотую, с крохотным глазком-бриллиантиком. Подняться она не успела: услышала шорох и краем глаза успела уловить мелькнувшую тень, и на затылок ее обрушился удар. Вскрикнув, женщина рухнула в лебеду.

Людмила Ивановна, осмотрев свою сторону (собственно, особо осматривать-то и нечего было, окна нижнего этажа были закрыты прочными на вид ставнями на прогоны, она просто не торопясь шла вдоль галереи), услышала крик Зайки и различила в нем страх и боль. Мила бросилась на крик подруги с доступной ей максимальной скоростью и уже вывернула из-за угла, но была сметена какой-то неведомой силой. Сшибка была такой мощи, что и неведомая сила, и пожилая дама рухнули на землю рядом и отключились.

Людмиле Петровне пришлось мчаться на Зайкин крик дольше, поскольку, хоть и была она шустрее Милы, находилась дальше от происходящих событий. Еще издали Люся увидела распростертую на травке Милку, а рядом – здоровенное мужское тело в бриджах камуфляжной раскраски и зеленой майке-борцовке – летней мужской униформе.

В последние годы артюховские мужики потеряли всякий стыд и, списывая свое бесстыдство на жару, даже по центру города прогуливались в шортах и бриджах немыслимых расцветок и майках, демонстрируя шерстистость различной интенсивности. Престарелые артюховские дамы уже и плеваться перестали, смирившись под натиском культурного прогресса.

Домчавшись до угла, Люся увидела возле крыльца, в зарослях лебеды, еще одно тело – Зайки. Она застыла солевым столбом, не зная, кому первому бросаться на помощь. И тут в отверстие в заборе, через которое они проникли во двор, ворвался черный вихрь, в котором Люся признала Дика. Если бы Зоя Васильевна была в сознании, она, без сомнения, потеряла бы его – так страшен был разъяренный пес. Но на самом деле Дик был просто чрезмерно возбужден, и его активность била через край.

У Люси душа ушла в пятки, и происходящее в дальнейшем виделось ей рапидом.

Мужик, убивший двух ее подруг, застонал, пошевелился и открыл глаза. Дик, оценив обстановку, прыгнул ему на грудь, вернее, поставил на оную грудь лапы и, как кинозвезда, продемонстрировал в торжествующей улыбке все сорок два молодых белоснежных зуба. Вероятно, он воображал себя полицейской собакой, преследовавшей опасного преступника и его задержавшей. Бандит слабо пискнул и опять закрыл глаза.

В это время в отверстие в заборе просунулась сначала женская головка. Над волосами красивого пепельного оттенка недавно явно потрудилась рука стилиста, но сейчас они были разлохмачены. Затем протиснулось и туловище в шортиках и маечке. Глазам участников драмы явилась стройная дама не первой молодости, но ухоженная и привлекательная. Общее впечатление приятности даме портили выражение злости на симпатичном личике и извергаемые ее ротиком децибелы:

– Дик, скотина! Вернись, свинья этакая!