Мой любимый домовой

– Да, – расплылась в улыбке Оля. – Я, когда вырасту, буду воспитателем, а Толя – врачом. Так? А знаете, почему? У нас бабушка часто болеет, а Толя обещал стать врачом и вылечить ее. А он ее вылечит?

– А ты дала посмотреть? Трепло! – не выдержал брат.

– Сам ты это слово, – обиделась Оля, хотя и чувствовала свою вину.

– Толком ничего не узнали и не поняли, – продолжал укорять брат, а домовенок сидел и как-то нервно постукивал пяткой по дверце тумбочки.

– Ой, – виновато сказала девочка, – а можно еще раз?

– Нельзя, – вздохнул домовенок. – Два раза в одну воду не входят.

– Почему? – не поняла Оля.

– Потому, что все течет, все меняется, – объяснил Толя.

– Молодец. Мудрый слышит вполслова, – как-то невесело похвалил домовой.

– А что это за дом был? – спросил Толя. – Этот? Его что, не снесли?

– Значит, не снесли, – кисло ответил домовой.

– Так радоваться надо! Ура! – закричала Олюшка. – Старый великан будет жить вечно!

– Да ему крышу уже разобрали! – пытался унять буйное веселье сестры Толя.

– А ты для чего сюда пришел? – спросил у него домовой.

– Я? – не понял мальчик.

– Тайну дома узнать! – подсказала Оля.

– То-то и оно-то! Давай что-нибудь взамен, – домовенок протянул ладошку.

– А у нас ничего нет! – растерялась девочка.

– Что давать? – удивился Толя. – На мне только пижама, да тапочки. Даже носков нет.

– Зачем мне носки? Орехи колоть? – и домовенок грустно улыбнулся собственной шутке.

– А я вон там, на подоконнике зеркальце видела. Хотите?

Олюшка подбежала к окну, взяла с подоконника зеркальце и принесла домовому.

– Эх, – сказал малыш, рассматривая себя, – такой нос про праздник рос, а я его в будни треплю.

Он подумал немножко, почесал свой нос и сказал:

– Нет, зеркальце не подходит!

– Хотите красивую пуговицу?

Олюшка оторвала пуговицу с нагрудного кармана пижамы и протянула домовому.

– Вот это подарок! – обрадовался он. – От себя оторвала! Для милого дружка и сережка из ушка. Ну-ка, ну-ка, что это я приобрел – от бублика дырочку?

Он внимательно посмотрел на пуговицу, потом поднял ее над головой и стал рассматривать сквозь свет лампы.

– У меня уже такая есть.

– Не может быть! – сказала Оля, принимая подарок обратно. – Эта пуговица, папина бабушка говорила, реликвия. Она мне ее пришила на пижаму, потому что пуговица одна, ни к чему не подходит. Видите, в середине шарика капелька, как крошечное солнышко? И вообще, это самый настоящий янтарь. Такие пуговицы сейчас не делают.

– Я и сам с усам, все знаю. Этих пуговиц было всего две. Одну крепостная актриса подарила своему любимому – гусару Н-ского полка. Он дал клятву выкупить девушку у помещика.

– И клятву не сдержал! – вздохнула Олюшка.

– В том нет его вины. Он собрал нужную сумму выкупа и через три года прибыл в этот город, надеясь утром прийти к помещику. Человек предполагает, а жизнь располагает…

Домовой замолчал, подошел к окну, легко вспрыгнул на подоконник и провел ладошкой по расколотому стеклу. Окно и ставни распахнулись. Малыш выглянул в окно, посмотрел вправо, влево, вздохнул и повернулся к ребятам.

– Ну? – подтолкнула его нетерпеливо Оля.

– Ночью в гостиницу – она была тогда в этом доме – пробрались воры. Они надеялись поживиться деньгами гусара и убили его. Денег не нашли, а душу сгубили. Коробочку с пуговицей и деньгами мой дед берег и передал мне. Это и есть тайна дома.

Домовой закончил свой рассказ, и в комнате воцарилась тишина. Где-то в углу запел сверчок.

– Хорошая примета: сверчок поет, значит, вся семья в сборе, – вспомнил бабушкину примету Толя. Домовой грустно улыбнулся.

– А ведь она его всю жизнь ждала, – вернулась к разговору Олюшка, – а замуж так и не вышла. Когда крепостное право отменили, она уже старенькая была и пуговицу потом подарила дочке хозяев, у которых на квартире жила. Сказала: «На счастье». Так эта пуговица и переходила из рук в руки на счастье.

– Да? – оживился домовой. – Ну что, тогда меняемся?

Оля как-то неопределенно повела плечиком, и малыш сказал:

– Верну две.

Девочка рассмеялась:

– Честно?

– Где ты видела домовых врунов? – возмутился домовенок.

– Я их вообще не видела.

– Я последний из врунов. Но, честное домовое, если все будет так, как мечтаю, ни одного слова неправды никто не услышит от меня, клянусь! Ну что?

– Ладно, – сдалась Олюшка. Ей ничуть не жаль было пуговицы, а просто интересно было наблюдать за домовым, который выпрашивал пуговицу, как малыш понравившуюся игрушку, к которой был безразличен до тех пор, пока не узнал, что она нужна кому-то.

– Обмен сделан! – хлопнул в ладоши Толя.