Девушка, которая хотела написать книгу о войне

– А это правда, что он, э… Обезглавил правительство Новой Саксонии в очень прямом смысле слова?

– Голову оторвал? Только одному. Очень зол был. Он не любит войну. Никто в своём уме не любит войну. Я бы тоже не сдержался убить того, кто развязывает войны, до объявления ему приговора.

– А кровь?

– Что кровь?

– Пил из оторванной головы?

– Совершенно точно нет.

– Я бы тоже не стала рассказывать своим детям, что пила кровь из оторванной части человека.

Иоганн поглядел на неё в изумлении и заговорил о том, как его дедушка охотился с Канторкой в лесу. Все думали, что она будет его любимой внучкой, а в итоге он забрал к себе в Дрезден Иоганна. Канторка так и живёт в Рабенмюле. Странные повороты судьбы.

– А кто ваш дедушка? – рассеянно спросила Лиза, вспоминая уже десятый или одиннадцатый сюжет из вампирских романов.

– Герцог Саксонский.

– Значит, король Пруссии? – теперь в изумлении была Лиза.

– Три года уже да, – смутился Иоганн и посмотрел на неё жалобно. Лиза взяла себя в руки. О жизни наследных принцев она толком ничего не знала, но смутно догадывалась, что простой человеческой компании княжичу не хватает. То ли подходящих ровесников маловато, то ли не получается с ними видеться. Она решила быть с принцем сердечной. Потом подумала, сколько вообще людей с ним говорит, наверное, сердечным тоном, и растерялась.

– А Дрентельны, – сказала она, – это очень маленький род. Но древний, старше вашего отца.

Вышла бестактность.

К счастью, подошла Канторка.

– Всё отлично, – сказала она. – Вы остаётесь на ужин. Отец сказал, что можно, если мы с Йоцо после ужина пойдём сделаем, э… наши задания. Вы ведь не обидитесь, если мы вас оставим вечером ненадолго?

– Но я, наверное, сразу пойду домой…

– Ну, нет. Вы у меня сегодня ночуете, и это дело решённое. Отец пока артачится, но я с ним справлюсь, – Канторка взяла Лизу за руку и обворожительно улыбнулась.

– Да ведь это неловко, особенно если хозяин дома против, – нерешительно запротестовала фон Мореншильд. Протестовать ей совсем не хотелось. При мысли об ещё одной ночи в пустом и тёмном доме становилось страшно. Если бы не остатки гордости, она уже на коленях умоляла бы княжну пустить её к себе пожить, хотя бы месяц.

– Ничего неловкого, мы не в Дрездене и не в Будишине, у нас всё по-простому. Скажите, вы умеете играть в римские кости? До ужина ещё почти час, я вас научу, это очень интересно.

Идея проверить фон Мореншильд на цыганскую магию, связанную, как ей было известно от Батори, с удачей (и неудачей), осенила Канторку только что. Больно уж часто поэтесса попадала в странные ситуации. Впрочем, княжна, она же верховная жрица Ужовника, всё равно не верила, что видит перед собой другую жрицу.

В кости Лиза играла неловко, впрочем, нельзя было сказать, что ей везло или не везло. Скорее, она с большим трудом соображала, какую комбинацию ей отметить как самую выгодную сейчас.

– Впервые в жизни играю в азартную игру, – призналась фон Мореншильд. – У меня была очень спокойная студенческая жизнь. Я на четвёртом курсе замуж вышла, и мой муж таких развлечений не понимал…

– А до четвёртого?

– Ой, до четвёртого я у тёти жила. Очень набожная была женщина. Я знаю наизусть множество псалмов. Но стать звездой какой-нибудь вечеринки мне это пока не помогало.

Ужин с князем выглядел семейнее некуда, за довольно уютным круглым столом: Канторка оказалась по правую руку от Танаса, Лиза – по левую. Напротив отца сидел, конечно, Иоганн. Молитвы перед тем, как взять в руки приборы, никто не прочёл. Перед молодыми людьми поставили жареную рыбу с жареной же картошкой, соусом и помидорами. Князь ел какой-то непонятный суп, впрочем, на застывающую кровь ничуть не похожий. Лиза попыталась заглянуть ему в рот, но мешали усы и общая аккуратность князя. Заметив взгляд гостьи, господин Крабат поинтересовался:

– Как ваша работа? Слышал, что пишете вы теперь не только днями, но и ночами.

Фон Мореншильд не смутилась:

– Ночь – лучшее время для рассказов. Располагает к искренности.

Только излишней искренности мне тут не хватало, подумал князь, вспомнив, что где-то в полиции Рабенмюле работает старый и очень много всего знающий жрец Наданя, Аденауэр.

– Приятно, когда человек любит поработать, – сдержанно сказал он вслух.

– А если не любит, отец делает ему неприятно, – усмехнулась Канторка. – Вы не представляете, как он взял в оборот вампиров!

– О моей работе – не за столом.

Дочь поняла намёк и сменила тему.

– Так что насчёт стихов, наши горы вас не вдохновили?

– Я редко пишу пейзажи. Почему-то только городские получаются, – охотно поддержала уход от разговора о ночной работе над книгой Лиза. – Я больше люблю сюжетные истории. Если у вас, к примеру, есть какие-то местные легенды, помимо Его Высочества лично, понятное дело…

– Да почему же помимо? Отец, послушай, тебе нужен биограф. У него потрясающе интересная была жизнь! – Канторку осенила очередная её внезапная идея. Князь поднял на дочь прозрачные глаза.

– Во-первых, почему была? У меня и сейчас жизнь неплохая. Во-вторых, интересна она совсем не в литературном смысле. Всем, в общем-то, жить интересно, а умирать не очень. В-третьих, нет, мне не нужен биограф. Зачем?

– Как зачем? – подпрыгнула на месте фон Мореншильд, сообразив, как может заработать на оплату электричества. – Вы ведь скоро умрёте, а в истории двадцать первого века вы сыграли заметную роль, о вас в любом случае будут писать биографические повести. И такого там понапишут! Вы что!

– Почему это я скоро умру? – растерялся господин Крабат. – Мне ещё далековато до смерти. У меня пока больше шансов увидеть ваших правнуков, чем у вас.

– Вот! И когда умирать будете, основные события все будут на пару веков позади, переврут их – ужас!

От того, как точно Дре угадала, сколько ему осталось, стало неуютно. Нет, непроста она. То есть, проста. Но сама не соображает, что такое знает. И даже, может быть, уверена, что на самом деле не знает ничего.

– Да почему же основные? Простите, вы меня в утиль, что ли, списываете? Я вполне ещё способен понаворотить…

– Ну, как знаете, – приуныла фон Мореншильд. – Я, в общем-то, не навязываюсь, я из соображений исторической правды.

Князь поморщился.

– Не бывает никакой исторической правды. Один так помнит, другой этак, один так думал, а другой этак его понял. Станете старше, поймёте.