Родной. Чужой. Любимый

И почему я вообще об этом думаю? Какая мне разница, на кого запал мой брат? Это всё равно не продлится долго. Ни одна не продержалась больше пары месяцев.

Просто из-за этого я чувствую себя ещё более одинокой.

Папа пожал руку своему брату, затем поздоровался с его женой и падчерицей, представил Сашу и нас.

Меня тоже.

И в этот момент я поняла, что веду себя как обиженный подросток. То, что бабушка отказывается меня замечать, это… проблема бабушки, а не моя.

Я здесь со своей семьёй и ради своих родных. Тех, кто мне по-настоящему дорог. Которым тоже было непросто явиться сюда. Это становилось ясным, стоило только взглянуть, как сильно Саша стискивала руку отца, которую не выпускала ни на секунду.

Она здесь ради него. И я тоже.

А бабуля может идти лесом.

– Пройдёмте в гостиную, туда подадут напитки, – наконец пригласила нас Татьяна Викторовна.

Я глубоко вдохнула, смирила чувство внутреннего протеста и двинулась вслед за остальными.

Сразу за нами в гостиной появились двое слуг. В белых пиджаках и чёрных бабочках. Тёма совсем неприлично присвистнул, увидев, как первый из них вкатывает тележку, уставленную различными бутылками.

Что ж, масштаб этого скромного семейного ужина становился всё более впечатляющим.

Второй слуга спрашивал у каждого из гостей, какой напиток тот предпочитает, и передавал информацию первому. Первый выбирал бутылку, бокал или стакан и наливал.

Я попросила сухого вина, заметив, что Саша заказала этот напиток. К алкоголю я была равнодушна и вообще в нём не разбиралась. А вкусу мачехи доверяла.

Сделала глоток и огляделась по сторонам.

Гостиная поражала воображение.

Похоже, с тех пор, как я здесь не бывала, бабушка наняла дизайнера интерьеров. Потому что дом был абсолютно не похож на то, что я помнила. Теперь гостиная выглядела стильной, красивой и совершенно не жилой.

Как музей.

Музей тщеславия.

По центру, друг напротив друга, стояли два больших светло-серых дивана. Между ними – невысокий овальный столик со столешницей молочного оттенка и красивыми ножками, словно сплетёнными из нескольких длинных прутьев лозы, перевитых в геометрическом рисунке и позолоченных. На диванах в тщательно продуманном живописном беспорядке лежали тёмно-серые и фиолетовые подушки, а рядом расположились насыщенно-фиолетовые кресла.

У стен симметрично стояли изящные столики, а прямо над ними, также симметрично, висели абстрактные картины.

– Тебе нравится? – раздался у меня над ухом звучный женский голос с заметным французским акцентом.

Я резко повернулась от неожиданности, и часть вина пролилась на ковёр с длинным мягким ворсом красивого кремового оттенка.

Мы с женщиной переглянулись.

После чего я заозиралась в поисках чего-нибудь, чем можно вытереть мокрое пятно, пока жидкость окончательно не впиталась в ковёр.

– Не беспокойся, милочка, здесь есть, кому убрать.

От её снисходительного взгляда и такого же тона я покраснела. И правда, провинциалка на фоне истинно аристократического поведения этой женщины.

Как там её?

Моник, кажется?

– Здесь очень красиво, – вернулась я к предыдущей теме, сочтя её более безопасной для моей гордости.

– Моя работа, – улыбнулась Моник и пояснила: – Я дизайнер интерьеров. В Париже у меня своя фирма. Весьма востребованная… А ты?.. Чем ты занимаешься?

– Я ветеринар, – произнесла с гордостью. Пусть я ещё и не работала по специальности, только проходила практику. Но уверена, что стану хорошим доктором для животных.

Впрочем, Моник не разделяла моих надежд, потому что её лицо скривилось. Пусть всего лишь на долю мгновения, но этого было достаточно, чтобы сформировать моё окончательное мнение об этой женщине.

Такая же пустая и тщеславная задавака, как и моя бабушка.

К счастью, появился ещё один слуга в белом пиджаке и сообщил, что ужин готов.

Столовая тоже стала похожа на музей. Но еда была вполне настоящая. С красивой, слегка вычурной сервировкой. И слугами, которых оказалось четверо, и которые сновали вокруг стола, меняя блюда и подливая напитки.

Перемен было четыре, не считая закусок.

А вот разговор не клеился.

Точнее вёлся в основном французскими гостьями на интересующие их темы, Тёма выражал живой интерес и даже задавал наводящие вопросы, иногда свои реплики вставлял Кирилл и Татьяна Викторовна. Остальные просто ели. Молча, иногда издавая неопределённые междометия, когда отмалчиваться становилось уже слишком не вежливым.

Над столом висело напряжение.

Я никак не могла отдать должное осетрине или «мраморной» говядине, потому что просто не чувствовала вкуса. Всё было похоже на вату, которую приходилось брать правильной вилкой, отрезать правильным ножом и аккуратно пережёвывать каждый кусочек.

Я понимала, что ужин – это не всё. Бабушка приготовила нам ещё что-то. Какой-то уж слишком сосредоточенной она выглядела, как будто готовилась к выступлению на бис.

И всё же, когда ужин завершился, я почувствовала облегчение. Нервное напряжение стало столь ощутимым, что меня мутило от одного вида еды, не говоря уж о запахах.

Поскорей бы эта пытка завершилась, бабуля сообщила, что собиралась, и мы смогли бы вернуться домой и забыть эту радостную семейную встречу, как кошмарный сон.

Татьяна Викторовна поднялась из-за стола первой и сообщила, что ужин закончен, и она просит всех вернуться в гостиную. У неё есть сообщение, и она хочет кое-чем с нами поделиться.

Я оглядела своих родных. Папа с Сашей при этих словах как обычно переглянулись, привычно обмениваясь мыслями. Гришка с живым интересом рассматривал интерьер и казался погружённым в какие-то собственные расчёты. А Тёмка что-то шептал на ухо Флоранс, отчего та глупо хихикала.

И мне стало неприятно от её реакции.

Глупая кукла.

И что он в ней нашёл?

В гостиной для бабушки уже поставили кресло, а нам предложили рассесться на диванах. Смотреть на Татьяну Викторовну вполоборота было не слишком удобно, но, похоже, наше удобство волновало её в последнюю очередь.