В памят(и/ь) фидейи. Книга первая

– Почему не поехал?

– Родители отказались платить за обучение там, поэтому пока коплю сам.

– Как-то не слишком патриотично для того, кто с такой гордостью заявляет о своем чистокровном английском происхождении.

– «Погоди, пока я не откину бороду, ведь она ни в каких государственных изменах не повинна»[1 - Слова, сказанные Томасом Мором палачу перед своей казнью. Пер.], – понизив голос, иронизируя над самим собой, изрек он.

– Ты цитируешь Томаса Мора? – я вскинула бровь и коротко усмехнулась.

– Мне положено. Я ведь почти историк.

– Почему именно Франция?

Чарли зачитал нудную лекцию, чем знаменательна Франция в части архитектуры, а когда рассказ зашел о том, как бы он хотел побывать в Кале, я уже перестала слушать. А в прекрасный момент в толпе, увидев Асли, совсем беспардонно бросила партнера и умчалась к ней, обронив лишь: «Прошу прощения, вынуждена покинуть тебя, пришла моя подруга, не могу позволить ей оставаться в одиночестве». Он ответил что-то вроде «Увидимся» и исчез из виду.

С Асли мы оттанцевали несколько песен, отчетливо помню, что ярче всех для нас была «Bad Blood»[2 - Песня Taylor Swift – Bad Blood], ведь именно на ней я сорвала голос, потому пришлось отойти за водой. Асли отправилась в уборную. Выпив, я взяла еще один сидр, и в ожидании я присела на скамейки у стены, рядом плюхнулся светловолосый американец (это стало сразу понятно по акценту) по имени Марк. Снобизмом я никогда не отличалась, не вспомню, о чем завязался разговор, но помню, что в конце сказала что-то вроде: «вы попираете не только наш язык, но и нравственность, извращаете идеалы…». Не знаю, с чего я так разошлась, но помню, он сказал что-то совсем оскорбительное, а алкоголь в крови добавил духа народного единства и любви к английской демократии.

– В очереди в туалет говорят, кто-то плеснул в лицо американцу за короля и за Англию… – нашла меня Асли, едва не сгибаясь пополам от хохота. – Я и не подумала, что это ты, пока не изобразили выражение лица.

Она продемонстрировала приспущенные уголки губ, прикрывающие верхние зубы и обнажающие нижние, затем неловко и натужено махнула рукой, на что я закатила глаза:

– Я так не делаю!

– Делаешь! – неуемно смеялась Асли до тех пор, пока на глазах не проступили слеы, а смахнув их, продолжила хихикать. – Что он тебе сказал?

– Не помню… Что-то про угасающее пагубное влияние короны парламент Австралии. Господи… Я уже пьяна, мне пора домой, – захныкала я.

– Шутишь? Вечер только начался.

– Легко тебе говорить, ты ведь не пьешь.

– Но и тебя никто не заставлял.

– Верно…

И все же мы остались. Не слишком надолго, примерно в полночь отправились ко мне домой. Поутру в голове продолжали всплывать обрывки разговоров, незнакомые ранее имена. Все больше и больше перемешивалось в единую кашу, которую становилось труднее разгрести. Асли подскочила ни свет ни заря и умчалась обратно в отель, перед чем я пригласила ее в ресторан, чтобы хоть как-то отвлечься, не думать. Перед выходом в аптечке нашла обезболивающее и выпила несколько таблеток. Даже тогда знала, что это не поможет, но что-то распирало голову изнутри нарастающей, пульсирующей болью, которая еще долго преследовала меня и скоро превратилась в глупую привычку, в извращенную норму.

В большие окна «EL&N London» на Парк Лейн – узкой улочке, заставленной магазинами, косыми клыками вонзались крупные капли дождя. Проезжающие мимо машины разрезали лужи, брызги из-под колес веером неслись во все стороны, заливая все, чего коснутся. Несмотря на невзгоды и трудности, которые он приносит, я всегда любила дождь, ведь он меняет абсолютно все, делает вещи сложнее и глубже, людей – загадочнее, улицу – опаснее. Но именно в такую погоду, когда промозглый лондонский воздух, еще больше насыщается атласной влагой, становясь тяжелее, я всякий раз ощущаю почти недозволительное умиротворение.

Когда часы пробили девять вечера, Асли опаздывала уже на сорок минут, что было в ее духе. Потому я всегда приходила на полчаса позже назначенного времени, заказывала чай или кофе и наслаждалась минутами покоя. В тот вечер в ожидании я глазела то на стекло, то за него, фокусируя и расфокусируя взгляд. То смотрела на полотна луж, отороченных химикатами, лившимися из машин, то на свое отражение. Рассматривать себя в случайных поверхностях было моим развлечением и убийцей времени с самого раннего возраста, когда я себя помню. Отражение в окнах и отполированных столовых приборах отличается от того, что доводится видеть в зеркале, будто по ту сторону сидит совсем другая Элисон – не миловидная, немного дерзкая, в меру взбалмошная. Здесь лицо казалось острее и строже, но в жизни большие детские серо-зеленые глаза совсем не производили устрашающего впечатления, а рыжие волосы до поясницы многим навевали мысли о чем-то колдовском, почти ведьмовском. Знала бы еще в юности, что действительно приобрету способности мечты, несмотря на их губительность, уверена, пребывала бы в нелепом, детском восторге.

– Привет! Прости, что опоздала, я… – запыхавшаяся Асли клюнула меня в щеку.

– Избавь меня от оправданий, – я скорчила недовольное лицо. – Мне пришлось ждать целый час!

Она ненадолго нахмурилась, но после моего последнего заявления расплылась в лучезарной улыбке. Белые брюки и топ с открытыми плечами выглядели донельзя сюрреалистично, но красота Асли оставляла место только восхищению. Некоторые образы или моменты отпечатываются в голове так явственно, что невольно вызывают вопрос: а чем же тот эпизод был настолько важным, что занял самое видное место на средней полке стеллажа памяти? Почему мне отчетливо запомнились изящные осветленные локоны ниже плеч, которые чудесным образом не повредил даже дождь, и то, как серебряный рефлекс контрового света, ниспадающего из ламп, прикрытых начищенными хрустальными лепестками, играл едва уловимыми искорками в небрежных волосках? Запомнились и серо-голубые глаза, подчеркнутые черной подводкой и тушью, и алевшая вельветовая помада на пухлых губах, приспущенных с уголков.

– Врушка! – ничуть не стесняясь, воскликнула Асли. – Думаешь, я не знаю, что ты пришла от силы минут двадцать назад? – Она плюхнулась на диванчик напротив и жестом пригласила официанта. – Как всегда, прекрасно выглядишь. И как ты успеваешь так быстро собраться?

– А как ты умудряешься опоздать, даже когда тебе идти десять минут?

– Не ворчи. Вообще-то, у меня для тебя подарок.

– Пытаешься задобрить? – Я очень старалась сохранить серьезное выражение лица, но от самого только слова «подарок» я всегда таяла, как мороженое на солнце.

– А ты сильно против?

Асли откинула назад волосы, протянула мне черный пакетик и едва не подпрыгивала от нетерпения, сгорала от желания скорее увидеть мою реакцию.

– Извини, но…? – выгнула бровь и полезла смотреть содержимое, когда подошел официант.

– Извиняю. Открывай скорее! – велела мне Асли и тут же обратилась к официанту. – Трюфельный ка?чо э пе?пе, салат и бокал белого сухого, – выпалила она, даже не взглянув на меню, пока я ковыряла несносную ленту. – В винах я ничего не смыслю, поэтому подберите что-нибудь подходящее, пожалуйста.

– Могу предложить… – начал официант, но Асли не дала ему закончить:

– Не надо предлагать. Просто сделайте.

– Хорошо. А что будете вы? – обратился он уже ко мне.

Когда оторвала глаза от адского банта, излишне хитро повязанного вокруг коробочки, заметила, что в углу зала сидела русоволосая девушка, чересчур выбивавшаяся из обстановки, притом кидала на нас подозрительные взгляды. Не то, чтобы это был ресторан для непомерно состоятельных, к этой категории я отнюдь не относилась, но все же хиппи и любители гранж культуры зачастую предпочитали прочие места. Но, что необычно, пялилась она именно на меня, и от ее взгляда мне остановилось не по себе.

– Что-нибудь выбрали? – переспросил официант, когда мое молчание не в меру растянулось.

– А? Да… Да, я буду эспрессо и к нему… к нему буду тартар.

– Хорошо. – Он едва заметно дернул бровью. – Стакан воды к кофе?

– Да…

– Напитки сразу или к блюдам?

– К блюдам, – опрометью ответила Асли, ранее чем я успела опомниться. Коротко кивнув, официант удалился. – Что за гадость ты заказала? Кофе к тартару? Планируешь не вылезать из туалета до завтра?

– Какой тартар? – очнулась я от наваждения, вызванного той девушкой.

– Ты заказала кофе и тартар.

– Я заказала тартар? – Асли кивнула. – Отвратительно. То есть… Я хотела трюфельный торт, – захныкала я.

– О том и речь. О чем ты задумалась? И ты что, до сих пор не развернула? – она поджала губы и посмотрела на меня слишком неодобрительно.

– Я не разобралась с дурацким бантом, – говоря с Асли, я невольно кидала взгляды на загадочную девушку.

Уже тогда казалось, что мы давно знакомы, поскольку легко представлялось ее детство, заливистый смех и впервые разбитые коленки, но я не могла сказать наверняка. Хорошо помнилось и чувство взрослой снисходительности по отношению к ней, хоть она и выглядела примерно на мой возраст.

Кенна. Нам так и не довелось с ней познакомиться. Зато ее знала Клеменс. Об этой несущественной детали я вспомню позже, а вернее – выужу из чужой памяти очередной бесполезный факт, который никак не мог повлиять ни на одно событие, произошедшее со мной с момента обретения фидэ. И тем не менее только теперь понимаю, насколько много Клеменс стало в моей жизни: она вытесняла настоящую Элисон, а я даже этого не заметила.

– Дай сюда.