Тайна архангела. Книга 2

Протяжный, долгий и не отрывающийся взгляд, в немигающей синеве которого было столько таинственной тоски и непретендующей жажды, и в котором вдруг появилась мягкость родника и откуда-то такое тепло и такая нежность, какой она не знала в нем все эти тысячелетия. Это был взгляд Алана.

Она не искала его, не видела его ранее, она лишь слышала о нем, и ей, увы, не дано было догадаться, что сейчас на нее смотрят глаза того, да не того генерала, о котором слагали песнопения и легенды. Взгляд Алана был обращен на нее, впервые для нее, и на ее глубины, неведомые остальному миру, видящий и чувствующий, какого не мог стяжать никто более. Которого просто не было больше ни для кого.

Она ощутила этот общий миг, осязанием прочувствовав, что ощутил и он. Диана не могла больше думать, не могла сопротивляться и вдыхать что-то, кроме его глаз. Разоренной под корень, ей овладело лишь одно желание – окунуться, растаять, быть там, где бы она могла укрыться от всего, что наступило на нее со всех сторон, ощутить перед собой стену, исчезнуть из этой боли… Ее пальцы едва шевельнулись на колене.

Но Алан уловил и это движение. Диана не ведала, что и ее взор заставил Алана раствориться и потечь по камням, что и у него все желания вырвались и соединились с тем, чего сейчас хотела она.

Веки Княгини опустились. Вдох генерала оборвался на половине. Все вокруг него поплыло и испарилось. Он тихо протянул вперед ладонь, прикасаясь пальцами к ее запястью. Из губ Дианы вырвался слышимый вздох, она закрыла глаза, не в силах бороться.

Алан был готов броситься к ней, обнять, укутать в объятиях, поглотить пламенем, не зная, что делать дальше, не понимая, как слиться с этими губами. Чтобы уже никогда никто не смел прикоснуться к ним. Но тут дверь в гостиную с оглушительным грохотом распахнулась. В гостиную Дианы бодро вошел Варфоломей.

– Удачной работы, – звякнув в ушах, произнес первый генерал. Его лицо исказило нечто иное, чем просто оскал. Это была страшная маска иронии, оправдавшейся догадки.– Хорошая посадка, Алан, – проговорил Варфоломей. – Наверное, очень помогает следить за тем, чтобы никто не покушался на чужих жен до приказа, не так ли?..

– Что тебе надо, Варф? – Алан в одно мгновение, к сожалению, оказавшееся недостаточным, чтобы скрыть свои чувства, поднялся на ноги и уже прямым боевым взглядом смотрел на генерала первой адской армии.

– Я здесь по приказу Князя, – отозвался Варфоломей отрезвляюще ледяным тоном. – Он требует, чтобы план был закончен до четырех. Потом приказывает тебе зайти к нему.

– Я и Диана зайдем вместе как демоны штаба, – промолвил Алан.

– Нет уж, ты начальник тыла, ты и заходи. Он звал тебя одного, – в устах Варфоломея эта должность прозвучала как презрительный укол. – Прекрасная Дианочка же может отчитаться в своих успехах кому-нибудь другому. Например мне, когда я вернусь с Земли. Буду рад выслушать твои красочные рассказы о супружеской верности, – глаза Варфоломея блеснули нескрываемым лезвием, губы отразили развратную усмешку. – До скорой встречи, демоны штаба.

С этими словами Варфоломей резко подался назад и вышел из комнаты, хозяйски хлопнув дверью.

– Скотина, я убью его, – произнес Алан, касаясь вспотевшей ладонью рукояти меча. Если было что-то в этом мире, что нельзя было простить, стоя на Страшном суде с лезвием архангельского меча у щитовидной железы, то для Алана это случилось только что. Вхождение Варфоломея превратило их из вечных соперников в двух мстителей, соединенных навеки кровной клятвой вражды.

– Мерзкая свинья, – с отвращением выговорила Диана.

Ее подбородок склонился, а сжатые губы и постройневший взгляд превратились в сосульки, которые если бы могли, то пронзили бы на месте и насквозь.

– Хочешь, я догоню его и вмажу в камни? – спросил ее Алан.

– Вряд ли это оценит муж, – коротко урезонила Диана. – Давай работать, а то не успеем.

Ее голос сделался беспристрастным и твердым. Княгиня поправила прическу и придвинулась к столу. Алан взглянул на ее лицо, на котором лишь слегка, почти незаметно размазалась подводка для глаз, и, не ответив, отправился к своему стулу.

– Нам надо выбрать место для решающей битвы. И написать ее план. После этого наша работа будет окончена, – сказала Диана. Она спешно нашла три нужные бумаги и разложила их на столе. Слезы уже обсохли на ее глазах, лицо снова приобрело обычное слегка неживое выражение. – У нас три варианта поля боя по Новому завету: три символа человеческих сердец в нашей власти. Три земных рельефа из притчи о сеятеле. Голые скалы из серого камня, перекресток двух земляных дорог, заросли диких растений… Знак бесплодия и пустоты; распутства и метаний, с птицами, разоряющие гнезда посевов; терние, выросшее на благодатной глине, имеющее всю суету мира и забивающее голос совести… Все они дают нам многие преимущества, осталось выбрать, где их больше…

– Я думаю, надо брать заросли, – предложил Алан, обратившийся в спокойствие скульптуры. – При нужном раскладе мы там сделаем такие засады, что войскам Михаила вовек не разобраться…

– Не думаю, что это хорошая идея, – Диана дернула ручку выдвижного ящика. Порывшись в столе, она выудила сложенную карту земных полушарий, совсем свежую без всяких отметок. – С учетом того, что по приказу Князя мы должны будем отыскать в сердце цветок, символизирующий образ и подобие Божье, мы сами так запутаемся в своих же обманах, что останемся с носом. Обилие греховных мыслей порой умеет маскироваться под невинность самого чистого образа, – глаза Дианы улыбнулись жутким и понимающим демонским блеском.

– Да, похоже, ты права, – в раздумьях протянул Алан. Похоже, он слишком часто стал с ней соглашаться.

– Дороги тоже плохо, – Диана распрямила карту поверх лежащих на столе бумаг. – Много пространства для маневров, все эти иллюзии со стенаниями – пух и прах, стоит дунуть, и они рассыплются, оставляя ангелам обзор как на ладони. Мы возьмем голые камни, но сделаем их рельефными и выщербленными, как у нас дома. Это будет наш конек, наша самая привычная среда, как вода для рыбы. Легионеры любят развернуться на просторе облаков, здесь они сразу запутаются, вся их тактика расклеится и застрянет. Если она, конечно, у них будет, – выразила сомнение Диана. На ее губах играл мрачный привкус. – А еще мы устроим мрак, чтобы им, привыкшим к свету, было «удобнее» с нами сражаться.

– Тоже правильно, – согласился Алан. – Так значит, камни…

Как быстро и как расчетливо. Незаменимая Княгиня тьмы просчитывала шаги с точностью игрока в шахматы и с предчувствием очковой змеи.

– Именно, – кивнула Диана. Она взяла карандаш и обвела нужное место на карте. Это была Азия. – Устроим где-нибудь здесь. Латинская Америка засвечена, а вот запасной штаб Михаил так и не открыл. К тому же тут есть похожая местность: нам будет проще и меньше энергии уйдет, – ее рука протянула Алану чистый лист бумаги. – На, напиши свой вариант хода битвы. Я напишу свой, а потом сравним, доработаем и сделаем единый.

– Хорошо, – принял Алан.

– Пришло время отдавать, Михаил… – негромко произнесли губы Дианы и сомкнулись, храня тишину каменных стен.

Глава 19

Андрюша возвратился домой, когда еще не было поздно, в это детское время еще не успело стемнеть, а счастье било у него из глаз тем без соринки вопиющим светом, который мелькает коротко и идеально и который, наверное, невозможно удержать в воздухе жизни.

Он и не удерживал. Пока что он переживал все как данность, словно дитя, повинуясь ладони Отца всего мира, он воспринимал все, что Отец ему предлагал. Счастливый общением, переполненный глазами, лаской своего же собственного взгляда, словно в зеркало смотрелся в зрачки женщины, что показала ему свет на этой Земле, словно струны музыки пил из источника девушки, которую успел полюбить, еще летая в небе.

Но он простился с Наташей сегодня слишком рано, глядя в лицо и говоря искренне, что у него есть еще одни, кроме того, что он сегодня ездил к родителям, очень важные дела. Она хотела спросить какие; он во вдохе прятал важность. Он до времени не мог объяснить ей, чувствовал, что сейчас не надо, и она его отпустила. Ведь когда любишь, отпускаешь на свободу, переполненный свободой. С легким сердцем.

Андрей возвращался в квартиру, думая более о ней, чем о делах. Словно чувства его обвивали ее тело, а душа пыталась слиться с душой. Он опустился на разобранный диван, озадаченно глядя в потолок. Что это было внутри, и чего он хотел?.. Привыкший к прикосновениям, сотканным из солнечных лучей, он уже ощущал, как ему этих прикосновений не хватает, даже от друга, а не от любви всей жизни. Жизнь?.. Андрей пока не понимал еще, что значит любовь всей жизни. Не понимал и что такое эта жизнь. Он чувствовал лишь, что не хватает. И что душа его, стыкуясь уголками, по-другому чувствует Наталью тут… Как?.. По-другому. Но одна и та же душа любила ее тут, как и там, всей собой.

На секунду мысль коснулась Зари и Уриила. Как непохожи были пары друг на друга. Сколь разные характеры, столь разные они. И столь одинакова любовь, такая разная в лицах. М-да…

Но размышления Андрея скинуты, как покрывало с головы, движением волос. Он вспомнил, что сегодня его вело домой кое-что очень значительное. Еще одно самое важное. И ему стало минутно совестно, что он думал только что о другом, пусть и еще одном лике совершенства…

Андрей открыл молитвенник, с сильным чувством вглядываясь в канонические строки. Он смотрел и вникал, какие и на какой случай они полагаются, он вникал, хоть и знал это.

Естественно, как любой ангел он был осведомлен, что за молитвы читались перед исповедью, какие утром на каждый день. У них в старших классах была своеобразная профподготовка по всем религиям. Вот только он смотрел, не понимая, напиться ими или исполниться.

Ангелы молились. Но молитва их была иной. Чистый фонтан творческим порывом к Богу, стихи и песни, баллады или просто слова. Они спонтанные, не как правило, безо всяких правил, прямым общением; как ребенку в лоне матери достаточно лишь пошевелить плечом, чтобы ощутить на себе женскую ладонь. Прозрачные, устремленные струной, радостные…

Прильпе душа моя по Тебе…

Андрей еще не открывал этот псалом. Но ему предстояло ощутить, что это значит. И почему так прилипает, порой желая закрыть глаза на все и витать в этом вселенском Духе, трепетная душа…

Эта мостовая была сухой или мокрой, одинаково шумной, только с неповторимым шелестом волны из-под колес, разметывающейся в дождь… Мара сидела дома и смотрела в окно.

Сегодня она уже побывала в институте. На какой-то там консультации в день перед экзаменом, очень актуально, хе-хе. Когда надо зубрить во все зубы, уши и волосяные луковицы, они там сидят толпой и ждут опаздывающего преподавателя, как всегда, будто не знают, что можно давно начать приходить на час позже, тогда будет как раз вовремя… консультация.

Она сидела на подоконнике в аудитории, привалившись к стене, продувая спину ветром. …Моментный взвизг потерявшего опору человека, о какое это чувство!.. Неожиданно. Когда она, смеясь и сердясь одновременно, слетает, приземляясь на пол, и кричит, что кто-то обалдел. Ее староста пытался выкинуть ее в окно. В шутку, разумеется. Она разводит руками, вот это встряска, е-мое, зеленые елки, это было весенним днем тепла. Это было…

Но это воспоминания…

Она смотрела в глаза и видела только одни за ними. О, на кой же в этой группе столько карих мужских глаз?!.. Это эпидемия! Она готова была выскакивать в коридор, отряхивая лицо, как от спорадической заразы. Пошли, пошли, пошли, чур меня!.. Авось поможет!.. Она сидела, зажав уши коленями в прямом смысле этого слова, и думала, как бы упразднить ваши карие глаза… А за ними упразднить Марину. Но Дениса оставить. Непременно.

Она танцует, летая по комнате, оставив свои заботы. Иссякли заботы, иссяк день, пришла пресыщенность, то состояние, которое, характеризуя знание, оставляет тебя на кнопке «стоп делам».

Завтра бой. Мосты сожжены, книги выкинуты за борт, я такая, какая есть сейчас. Именно сейчас пиво не повредит ей.

Две тени танцуют рок-н-ролл, независимые в одном помещении. Так близко эта грудная клетка. Я слишком голодна до тебя. За это и выпью.

Марина выходит на улицу, когда полумрак уже ложится на лицо, а макияж похож на боевую раскраску. Она зашла в один из магазинов и купила пива, которое и выпила с вожделением, чтобы пойти потом домой.

Что бы ни думал человек перед очной и решающей в лицо, она потом не могла вспомнить, с какими мыслями провела темноту выключенного света этого вечера. Она легла и уснула. Крепким опьяневшим сном снятого нервного напряжения.