Они исчезли

Насколько вонь позволит. И – кто его знает, что там, в полумраке, Длинный разрушил ещё.

Дети не были непредсказуемыми. Первым делом они подчищали запретные отделы со сладостями, полки с вредными, вкусными чипсами, восторженно пили шипучий искрящийся лимонад и ощущали себя как в раю, очевидно. Кто-то более умный ел фрукты. Фрукты довольно быстро испортились. Потом настала пора сознательных. Эти собирали макароны, крупы, хлопья и консервы, бутилированную чистую воду и различные предметы гигиены, объединялись, менялись, делились. Затем пришёл Длинный. И похожие на Длинного люди. Такие существовали всегда. Но тогда, в прежней эпохе контроля, таились, лишь прорывались гнусной чернотой – когда не видели взрослые, когда попадался в вечернем синеющем сумраке пригодный для нецензурных надписей забор. Их называли хулиганами. Они могли подраться и ограбить младшего. Они тогда на самом деле оставались все, как грызучие псы на одной гибкой цепи, но теперь…

Длинный здесь побесчинствовал всласть. Имея как будто какой-то болезненный пунктик на разрушении целостного, он разломал, используя силу верных мордоворотов, наклонные витрины для выпечки, и неизвестным образом расколотил все лампы на потолке. Разбитые люминесцентные трубки рассыпались, как стержни гигантских ручек. Затем банда обрушила несколько стеллажей. Те рухнули друг на друга, перекрыв перед Артёмом проход. За завалом сильно пахло скисшим, горьким и бумажно-мокрым: молоко в картонных пачках. Было. По полу сеялась истоптанная, сохранившая отпечатки кроссовок мука. На удивление, в соседнем отделе вполне себе чинно стояли ряды никем не разобранных специй и пряностей. Даже масло. Длинный пачкаться в нём не хотел – или просмотрел эти полки.

– Оливковое, горчичное, подсолнечное, – оценила Варя. – Кукурузное. И масло авокадо, гляди-ка. Берём?

– Почему бы и нет. И перец можно, молотый. Сушёную зелень ещё, для готовки. Я пока тут поставлю корзинку, – сказал Артём. – Потом вернёмся. Грузи добро, разбойница…

Варя фыркнула.

– Я не имею в виду, что ты чем-то похожа на них. Это же наша вчерашняя шутка…

– На этих невозможно походить, – сказала Варя. – И я не обижаюсь, вот ещё. Ты, Тёмка, просто… преувеличиваешь, сильно. Мою решимость и безбашенность, крутость. Что там ещё есть у разбойников?

– Ножики. И дубинки.

– У Сашки нож. Но выглядит мечом.

– Он – рыцарь.

– Точно!

Артём наклонился и поставил корзину на пол.

– Схожу за ещё одной, – сказал он.

К этому маслу салат бы. Из овощей, с грядки.

Варя кивнула.

Высокие магазинные окна, сплошь грязные от дождей и пыльцы, бросали тусклый свет на плиты пола границей. Дальше шёл полумрак, пока ещё мягко рассеиваясь. Вонь холодильников приросла остротой и тошнотворной гнилостностью. Всё, бывшее замороженным, благополучно и смрадно расквасилось, всё, бывшее охлаждённым, разложилось могильно и мерзко. И… Следует честно признать: это оказалось той сферой, восстановить которую не получилось. Не гниль искоренить, чёрт с ней, с гнилью. А вновь воскресить электричество. Ты должен был быть, некий умник в очках, ты должен был, заучка в глупом свитере, взмахнуть гроздью медалей и грамот, придумать, сделать, запустить, перепаять – но не нашёлся. Артём потоптался у светлой границы, шагнул. Варя последовала за ним. Артём, не оборачиваясь, знал, что она зажимает сейчас нос и рот.

– Подожди меня на свету. Не ходи.

– Не могу. Вдруг там плохое, а я тебя оставлю, Тёмка…

Под ногами хрустнули подушечки и шарики – распотрошённый кем-то сухой готовый завтрак.

Артём достал из кармана фонарик. Голубовато-белый бледный луч ударил в хаотично тронутые жадными руками полки. Артём зашарил руками, поднял белую пыль, закашлялся: из прорвавшихся пакетов с хлопьями сыпалось. Варя положила в корзину сырный попкорн и несколько найденных целых пачек овсянки. Расположенный рядом консервный отдел поприветствовал их запустением. Вонь холодильников в данном случае не могла помешать: консервы в новом мире ценились. Осталась, однако, фасоль – и помятые банки дешёвой тушёной свинины, на которую и раньше не особенно претендовали покупатели. Артём взял лишь фасоль, но не всю. За консервами кто-то ещё ведь придёт. Честность решения вознаградилась: дальше лежали лапша и пюре, даже суп в высоких картонных стаканчиках, и Варя стала деловито выбирать, но внезапно остановилась. Замерла, повернув голову вбок.

– Артём!

Тот, вздрогнув, посветил фонариком.

Метка, растянувшаяся на стене, алела. Длинный был грубой мощью, но для подобного, несущего дух головоломки искусства оставался, без сомнения, туп. Метка вилась символом несуществующего языка: на этот раз красная, хотя встречались жёлтые, зелёные, пурпурные, чёрные и голубые. Её начертили недавно. Артём увидел потёки: стремящиеся вниз капли краски, как слёзы. Он медленно, заворожённо приблизился. Довольно высоко. Чертивший метку пользовался чем-то, чтобы встать. В дрожащем свете фонарика Артём поднял руку, чтобы коснуться потёка, а затем изучил оставшуюся на подушечках пальцев краску. Варя поправила сползшую на затылок панаму. Задумалась. Сумрачный, пронзённый миазмами порченого магазин помалкивал. Только Виталь, доедающий своих червей, чихнул раз вдали у входа – забавно и тонко, как кошка. Не с него же спрашивать за метку. А с кого? Артём поводил лучом света. Он понимал одно. Магазин – не дом. А дом – не магазин.

– Я, вероятно, немного ошиблась. С теорией той, засорившихся труб, – сказала наконец Варя.

Бульвар тянулся серо-белой брусчаткой. Подсвеченная солнцем зелень за оградой парка ярко горела салатовым. Неделю как прошедшая весна намела по обочинам дороги, лежащей справа, сор. Коричневые скрученные прошлогодние листья, шелуха майских отцветших деревьев, принесённые ветром бумажки, какие-то тряпки и ленточки. У уличного фонаря стоял спортивный розовый велосипед. Его заботливо пристегнули на тросик – чтобы никто не забрал. «Мы и не собирались», – сказал Артём, и Варя прыснула. Впереди с шумом вспорхнула огромная голубиная стая. Из-за железной кованой ограды донёсся одинокий лай. Зачем ловить и снова приручать коней, когда велосипеды есть…

– Тут часто гуляли влюбленные пары. Ты помнишь?

– Не так уж много времени прошло, чтобы забыть, как город жил… А? Почему ты спрашиваешь?

Варя пожала плечами. Артём смутился и фыркнул. Он забегал взглядом по пустынному бульвару и ограде, когда Варя продолжила. С грустью.

– Многие из них были совсем ещё молодыми. Студенты и студентки. По восемнадцать-девятнадцать лет. Я никого из них теперь не вижу. Кто так решил, придумал, что они – тоже взрослые? Что подлежали…

– Я не знаю, Варя.

– Мне иногда бывает страшно, Тёмка.

– А это знаю. Понимаю.

Варя нашла его пальцы и сильно сжала.

Маленький той-терьер сунул морду сквозь прутья ограды. Он наблюдал за людьми из тенистого пятачка, а на ошейнике покачивался медальон в виде сердца. Слабо заметный буквенный оттиск являл, наверное, кличку. С обратной стороны мог скрываться телефон хозяина или хозяйки. От жары пёс вывалил язык и дышал часто-часто. Его глаза-маслины ничего не выражали. Варя позвала той-терьера, но тот не верил больше никому: его человек предал пса.

– Он не виноват, – просящим голосом произнесла Варя. – Он не виноват, что его теперь нет. Или она.

Той-терьер попятился и скрылся – только качнулся разлапистый куст. Артём вздохнул, нахмурился. Он видел в собаках угрозу. И уважал не их – котов. За хитрость и самодостаточность, за гибкое умение приспособляться. Коты ловили по подвалам крыс, а во дворах – нерасторопных воробьёв. И не считали, что человек им должен или же был должен. Артём поэтому носил им корм – симпатией, а не покаянной виной. И коты, ему думалось, отсутствие корма бы пережили. Отсутствие Артёма с Варей тоже, отсутствие любого двуногого.

– Патруль наведается в парк, – сказал Артём, чтобы утешить Варю.

Один дежурный патрульный попался им у автобусной остановки. Парнишка в оранжевой, плотно застёгнутой, несмотря на зной, жилетке клеил на плексиглас остановки большой лист объявления. Патрульный кивнул подошедшим Артёму и Варе, и они поздоровались с ним.

Заголовок объявления гласил: «Осторожно! Повышенная биологическая активность».

– В парке слишком много стай бродяжек. Кажется, они уже поделили его на ареалы обитания. Не ходите в парк поодиночке, граждане – по двое тоже. Только крупной группой.

– Мы как раз его обходим по бульвару, – объяснила Варя.

– Правильно.

– Что об этом думает Патруль? – спросил Артём.

Парнишка положил в карман жилетки скотч и ножницы.

– Мы организовали у пруда места кормления. Если не будем кормить, стаи выйдут из парка на улицы. Говоря иначе, – патрульный строго выпрямился, – проще отдать им парк. Безопасней для всех. Возражения принимаются.

– Их не будет, – сказал Артём. – Спасибо.

– Я, – представился парнишка, – Макс. Я теперь дежурю у бульвара. Приходите, если что. И вы знаете, где офис?

– Бывшие «Быстрые отправления». Почта.

– Всё верно. Обращения граждан принимаются с девяти и до девяти. С утра, стало быть, и до вечера, – Макс вытер тыльной стороной ладони лоб. – Фух…