Черная звезда на счастье

– Тебе не за что извиняться, – с теплотой сказала она. – Лучше спроси меня, если хочешь знать больше.

Тхорн выпрямился, принимая сидячее положение. Раскосые зеленые глаза встретились с лучистым взглядом фиолетовых глаз, мягко сканируя эмоции – не слишком глубоко, чтобы ни в коем случае не заметила. Но никакого подвоха он не уловил – его мать действительно выглядела готовой к откровенному разговору.

– Хорошо, – наконец изрек он. – Можешь рассказать, почему он всегда был так холоден с папой?

– Ах, вот ты о чем, – Шеттая немного грустно улыбнулась. – Здесь нет никакого секрета, я думала, ты понимаешь. Папа хотел, чтобы я вышла замуж за военного.

– Но у тебя нет крыльев, – вырвалось у Тхорна. Под новым удивленным взглядом матери он едва не покраснел до ушей: да что с ним такое? Он уже дважды произносил вещи, которые могли бы считаться оскорбительными, если бы Шеттая не прощала ему столь многое.

– Видишь ли, – медленно произнесла она, и в ее голосе он услышал легкую насмешку. – Не все мужчины полагают, что они обязательно должны быть у женщины.

– Да… прости меня, мам. Я, не подумав, сморозил…

– Это ничего. Я только не хотела бы, чтобы ты по такому принципу выбирал себе жену, сынок. Хотя нынешние программы отбора это и учитывают, но это все такая ерунда…

– Я знаю, мама. Поверь мне, я об этом даже не думаю.

– Все дело в твоем уровне, да? – тихо спросила она.

У Тхорна захватило дух. Раньше мама никогда не задавала столь откровенных вопросов. Но и он раньше не вел с ней подобных бесед.

– Наверное, да, – немного растерянно ответил он. – Это не помогает, во всяком случае. Я читаю их мысли, и они иногда такие глупые…

Тхорн посмотрел в глаза матери, которые она мгновенно опустила, думая, безусловно, о том же, о чем и он: ее мысли он тоже читал. Старался поменьше, но иногда ему просто не удавалось этого избежать.

– Я не должна была спрашивать. Извини меня, – тихо сказала она.

Тхорн хотел сказать, что это неважно, и что он вовсе на нее не в обиде, но Шеттая тут же переключилась и с улыбкой невозмутимо продолжила:

– Так вот, твой дед был очень возмущен, когда я приняла предложение о помолвке. Мне едва исполнилось шестнадцать, и он считал, что из-за юного возраста я не могу разобраться, какой мужчина мне нужен. Но я полюбила твоего отца с первого взгляда.

– И сколько… сколько длилась помолвка? – с любопытством спросил Тхорн, вдруг сообразив, что никогда не спрашивал об этом у родителей.

– Три недели, – слегка порозовев, ответила Шеттая, и глаза ее сына округлились. Вдохнув, он забыл сделать выдох и просто замер, изумленно переспросив:

– Сколько?

Он был уверен, что его родители – рассудительные, неимпульсивные люди. И всегда такими были.

– Три недели и два дня, если быть точным, – раздался голос отца, вдруг появившегося на пороге, и Тхорн, повернув голову, увидел его смеющиеся серые глаза:

– Иногда любовь приходит очень быстро, сын.

Амдина, средняя школа

В тот день на урок пришло только трое учеников. Всего в классе училось шестеро – как и другие учебные заведения для нетелепатов Амдинская социальная школа не могла похвастаться большим количеством воспитанников. К счастью, на Горре крайне редко рождались дети без телепатических способностей, ведь многие родители не могли воспринимать это иначе, как трагедию.

Многие просто не знали, что делать с таким ребенком, для которого закрыт путь в большинство профессий, и невозможно счастливое будущее в телепатическом браке. Преподавательница горианского Темея эс-Велле, как и другие учителя школы, тратила много времени не только на работу с учениками, но и на беседы с родителями, чтобы помочь им преодолеть ступор и увидеть будущее для своего ребенка. Но не каждому она могла по-настоящему помочь.

Она тщательно скрывала от учеников свои чувства, когда сама готова была впасть в отчаяние. Но такие моменты случались. В тот день она по-настоящему расстроилась, войдя в класс и не обнаружив Асхелеки эс-Пейте. Эта девушка, которая с самого первого класса, с пяти лет стала лучшей ученицей, в последнее время все больше и больше впадала в депрессию. Семья была непростой – только отец, мать вроде бы погибла. Единственная подруга Асхелеки, Иллея, так же мало понимала, как и учителя.

Кейтар эс-Пейте, отец девочки, на контакт с учителями почти не шел. Как куратор класса, Темея не раз пыталась наладить с ним дружелюбные отношения, чтобы аккуратно корректировать его поведение в отношении дочери, но потерпела полное фиаско. Кейтар приходил в школу по ее просьбе, но разговаривал всегда сухо и отказывался от любой помощи с воспитанием ребенка. В результате Темее оставалось лишь наблюдать, как Асхелека становится все более закрытой, все менее дружелюбной с одноклассниками, и несчастной.

Эта девочка, как и многие нетелепаты, страдала от сильнейших комплексов неполноценности, но если в других семьях это мягко корректировали, то Кейтар, похоже, ничего не делал для того, чтобы дочь хоть немного себя полюбила. Глядя на отца своей ученицы, Темея подозревала, что и сам он втайне презирает дочь, и, как ни странно, себя самого. Это объясняло бы проблемы Асхелеки, но узнать точно, увы, не было никакой возможности.

Каким-то образом почувствовать Кейтара, высшего телепата, Темея никак не могла. Зато он, как она понимала, прекрасно чувствовал ее тревогу, с годами растущую, и отвечал глухим раздражением, а в последнюю их встречу даже пригрозил перевести четырнадцатилетнюю дочь в другую школу. После этого Темея никак не решалась пригласить его на беседу, даже когда Асхелека стала регулярно пропускать занятия.

Если бы сама девочка хоть раз пожаловалась на отца, Темея незамедлительно бы подала жалобу в детскую комиссию Амдины, но на осторожные расспросы Асхелека всегда отвечала, что очень любит папу, и у них все хорошо.

«Если не придет и завтра – плюну на все и зайду к ним домой», – решилась Темея, начиная урок.

Самое обидное, мелькнуло у нее в голове, что девочка – просто золото. В младших классах она проявляла и любознательность, и активность, и поразительное жизнелюбие, и даже почти взрослое чувство юмора. Асхелека была самой умной из ее учениц с самой высокой успеваемостью: заслуженно высшие баллы по всем предметам. А теперь все это ускользало, как песок сквозь пальцы. Она теряла лучшую ученицу и, что хуже всего – ее ученица, красивая, хорошая девочка, медленно, но верно теряла сама себя.

Асхелека

Отец потерял сознание за завтраком. Все произошло в полной тишине – его тело вдруг обмякло и сползло на пол с кресла. С глухим стуком голова ударилась об пол, и он остался недвижим. Асхелека медленно положила ложку на тарелку и сжала виски руками. Это случалось далеко не в первый раз – наверное, в сотый за последние три месяца. И все становилось хуже. Его болезнь заставляла ее испытывать постоянный страх – на прошлой неделе, после очередной его потери сознания на пятнадцать минут, она расплакалась, умоляя папу обратиться к врачу.

– Хочешь, чтобы меня сослали на Шаггитерру? А тебя – в дом удовольствий? – рявкнул он в ответ, и Асхелека опустила глаза. Про дом удовольствий она знала лет с шести. Там работают такие, как она, красноволосые девушки. Сначала она просто понимала, что оказаться там – это плохо. Потом, когда ей исполнилось десять, отец объяснил ей подробности.

Он рассказал ей, почему с незапамятных для нее времен она носит серебристые парики – самые лучшие, которые даже при ближайшем рассмотрении невозможно обнаружить. Этот обязательный для нее головной убор скрывал ее кудрявые красные волосы под серебристыми прямыми прядями. Потому что у горианок сроду за всю историю не бывало вьющихся волос, и это считалось ужасно неприличным из-за ассоциаций с девушками из домов удовольствий. По этой же причине ни одна уважающая себя жительница планеты не покрасила бы волосы в красный. Но Асхелека являлась горианкой лишь наполовину.

«Твоя мать – шаггитеррианка. Ты встречала их в городе и знаешь, что это за женщины», – сказал ей тогда отец.

Асхелека знала. Это очень глупые женщины, которые часто вызывали у детей смех. И она тоже смеялась над шаггитеррианками, когда они коверкали слова и фразы и изъяснялись странными жестами на улицах. Часто они вели себя как дети и иногда играли с ней и другими девочками. И еще она замечала, как мужчины покупают им безделушки и сладости, а потом целуют прямо на улицах и забирают к себе домой.

«Я стану такой же? Такой же глупой?» – широко раскрыв глаза, спросила десятилетняя Асхелека, испытывая приступ ужаса.

«Не говори ерунды. Ты полноценная, – отрезал отец. – Но никто не должен знать. Ты горианка и все. Ясно?»

По правде говоря, Асхелеке тогда мало что казалось ясным. Прозрение приходило постепенно, по мере того, как она взрослела. Закон категорически запрещал горианцам иметь детей от шаггитеррианок, и на Горре, насколько она знала, это просто невозможно. А на Шаггитерре, где ее отец раньше служил, военным запрещалось вступать в какие-либо отношения с местными женщинами. Постепенно до нее дошло, почему отец так боится – он нарушил запрет, совершил какое-то преступление, и она – живое свидетельство. И еще она – урод, которого заклеймят, если узнают правду. И отправят в дом удовольствий, где таким, как она, только и место.

Иногда ей становилось так страшно, что она плакала. Замечая это, отец успокаивал, как мог. Он объяснял, что все продумал, что никто никогда не узнает, что он ее защитит. «Ты нетелепат, ты не подлежишь законам о сканировании, а что до меня – то мой пре-сезар на Горре-3. Мы в полной безопасности», – убеждал он, и на время это хорошо успокаивало. Но потом он начал болеть.

Асхелека понимала, что болезнь телепатическая – стоит вызвать врача, и отца просканируют. Обращаться за помощью никак нельзя, но и тянуть дальше – тоже. Его обмороки становились все длиннее, а накануне вечером он впервые не узнал ее, и Асхелека испытала настоящий ужас.

– Привет, крошка, – вдруг сказал он, когда она вышла из своей спальни без парика. И попытался поднять ее, чтобы поцеловать, как мужчины целуют шаггитеррианок на улице. Начав сопротивляться как сумасшедшая, Асхелека сразу добилась того, что отец поставил ее на пол, отступив, но на его лице отразилась растерянность, и он скрылся в своей спальне, так и не узнав, что пытался поцеловать свою дочь. Но не как дочь, а как женщину. После этого она еще долго стояла на месте, прижавшись к стене, не в силах успокоить бешеное сердцебиение и осознать мысль о том, что пришло время обратиться за помощью – чем бы это ни закончилось для них. Потому что в противном случае ее отец сойдет с ума.

И все же ей потребовалось минут тридцать, чтобы решиться. Много раз она начинала набирать номер на коммуникаторе и останавливалась, сидя на коленях возле лежащего на полу отца. Но он все не приходил в себя, и, наконец, Асхелека набрала проклятый номер. Замирая от ужаса, она прищемленным голосом продиктовала оператору их адрес и причину вызова: потеря сознания, высший телепат.

Когда приехали врачи – их было двое – их брови поползли вверх. Асхелека отвела взгляд, глядя в сторону. Впервые за всю жизнь она предстала перед кем-то, кроме отца, без парика. Но надевать его смысла уже не было – ведь прямо сейчас ее отца просканируют, и все узнают про нее.

Ее сознание словно застыло, уже не посылая сигналов о страхе или смущении. Остались только апатия и безразличие. Чувствуя себя преступницей, пойманной после побега, она молча ждала, когда они осмотрят ее отца и вызовут полицию, но все произошло совсем не так, как ей представлялось.

Доктора не разговаривали – точнее, разговаривали телепатически, поняла она, краем глаза следя за тем, как они занимаются с отцом. К высшему телепату присылают только высших – а они могли направлять друг другу мысли, глядя в глаза. Поэтому понять, что с отцом и каков диагноз, ей не удалось. Его положили на носилки и вынесли наружу, загрузив в медицинский транспортер. Один врач остался с ней, но, к ее удивлению, он не торопился вызывать полицию, а просто взял ее за руку и потрепал по голове, словно ей было лет пять:

– Ты молодец, что сумела вызвать помощь. Я отведу тебя домой, хорошо?

«Я уже дома», – хотела возразить Асхелека, но почему-то послушно кивнула. И пошла за врачом вдоль улицы, растрепанная, в домашних шлепках и линосе, с распущенными волосами. Навстречу шел сосед, и она быстро опустила глаза, но он скользнул взглядом по рыжей гриве и не узнал. Лихорадочно соображая, что делать – может, все-таки попробовать объяснить что-то врачу? – Асхелека никак не могла решиться. Ее приняли за девушку из дома удовольствий.