– Сын, мне хватило в нашей семье мягкосердечного ребенка. Ох, какое счастье, что она не наследница. А вот ты, – он указал пальцем руки, которой держит стакан. – Ты разочаровал меня.
Мне хочется просто упасть в кресло и закрыть глаза.
Никогда.
Никогда.
Он так никогда не говорил.
– Да как такое могло произойти, Кайл? Пожалеть повстанца? Просить меня дать ему шанс? – отец сорвался на крик и отправил стакан в стену. – Что такого наговорил этот ущербный, что теперь я не узнаю своего сына?
– Ты же не станешь отрицать про Арлен, – злобно прошептал я.
– Ну раз ты знаешь, то нет. Не стану. Но ты должен понимать. Это была вынужденная мера.
– Отец! – воскликнул я. – Не все они враги! Многие такие же люди…
– Заблуждаешься, сын, – отец резко подошел ко мне, тыча пальцем в лицо. – Поверь, самые миролюбивые на первый взгляд и незначительные, способны обрести над тобой власть. Подчинить себе.
Отец вдруг раскраснелся. Мне на миг показалось, что ему это знакомо. Будто кто-то имеет над ним власть.
– Это будет тебе уроком.
Сказал он вслед, а я бросился за ним. Меня оттеснили двое гвардейцев и оттолкнули на пол.
Дверь закрылась. Я один. В удушающей тишине. Не хватает воздуха. Встаю, откашливаюсь, бросаюсь к двери. Но она часть стены и нет ничего, что могло бы открыть ее.
Он так решил.
Запереть меня здесь.
Я беспомощно бью кулаками. Кричу как никогда прежде.
Меня привел в чувства только жуткий, прерывистый сигнал.
Начинается.
Начинается.
На ватных ногах кинулся к окнам.
Сколько людей.
Вся прислуга и приглашенная элита.
Казнь повстанцев – это зрелище.
Я ничего не слышу. Комната изолирована. Но люди гневно кричат и вскидывают кулаки. В их глазах столько ярости к человеку, который подобного не испытывает.
Я вижу Тома.
Взгляд опущен, но лицо спокойное.
Не скорбит. Не тревожится.