Ноттингем

– Предпочитаю думать, что меня к вам по бартеру принесла Дева Мария.

Взяв телефон, пишу Сойеру:

Райли:

Родители говорят о моем зачатии за ужином.

Сойер:

Хватит делать вид, что в этом мире есть хоть одна история, которая может быть хуже, чем «Похоть гнева».

– Мистер и миссис Беннет, – зовет Фелис, включая воду в кране, чтобы помыть посуду. – Я хотела спросить, можно ли мне после ужина пойти в гости к Зоуи?

– Вы поладили?

– Да, сегодня разговорились после школы, она пригласила меня, чтобы вместе посмотреть дораму. Я толком не поняла, что это, но звучит интересно.

– Конечно, иди, дорогая, – соглашается мама. – И оставь посуду, пусть Райли хоть раз сделает что-то по дому. Боюсь представить, во что превратится ее комната в общежитии, когда она переедет в кампус.

Вздохнув, я встаю из-за стола и, прихватив тарелку с остатками курицы, иду к раковине. Спорить бесполезно – мама права, по дому я делаю меньше, чем следовало бы.

Фелис уже собирается уходить и, бросив мытье посуды, я иду за ней.

– Райли!

– Сейчас вернусь и домою, мам! – кричу я из холла.

Фелисити быстро спускается с крыльца, словно чувствует, что за разговор предстоит.

– Постой, – зову я, захлопывая дверь.

Замерев, она оборачивается. Кутаясь в шерстяной кардиган, Фелис вжимает голову в плечи и в этот момент кажется еще более хрупкой и беззащитной, чем обычно.

– Во время ланча ты видишься с Каллумом, так ведь? И речь не о дополнительных занятиях.

Тяжело сглотнув, она не отвечает.

– Слушай, я знаю, каким он может быть обаятельным и с легкостью вскружить голову. Но сегодня я разговаривала с ним, и Каллум шантажировал меня интимными фото, а еще назвал тебя своим «проектом». Он говорит, что поспорил на то, что ты получишь корону, но я уверена, что в споре есть еще и постель.

– Слово «проект» в данном случае хорошее. Мы поладили, и я рассказала ему, как надо мной издевались в школе. Каллум пообещал мне помочь найти место в обществе, а заодно написать об этом статью, которая поможет ему набрать баллы. Каллум добрый и понимающий, а еще он предупредил, что ты попытаешься опорочить его из-за… Из-за ревности. А насчет спора на постель. – Фелис усмехается. – Ну зачем я такому парню, как он? Это же смешно.

– Фелисити. – Вскинув руку, я дважды щелкаю пальцами перед ее лицом. – Ты откуда к нам прилетела? Из книги Николаса Спаркса «Спеши любить»? Очнись, Каллум – мстительный манипулятор, который начал общаться с тобой, чтобы насолить мне. Он разобьет тебе сердце, а я разобью ему нос, если он воплотит свои угрозы в жизнь.

– Мы подружились, занимаемся вместе, но не больше. Как он может разбить мне сердце, если я просто пытаюсь найти друзей и место в обществе, в котором мне жить до конца семестра?

– Для этого у тебя есть я.

– Я не нравлюсь твоим друзьям, Райли, и не хочу быть для тебя обузой.

– Какая-то глупость, у нас с Каллумом одни и те же друзья.

Прочистив горло, Фелисити перетаптывается с ноги на ногу.

– И он от них не в восторге.

Это вызывает у меня смешок.

– Чушь.

Ее аргументы убивают мои нервные клетки. Фелис могла бы попросить о помощи меня, только вот ей нужно не это, она хочет проводить время с Каллумом. Как много времени нужно девушке, обделенной мужским вниманием и родительской заботой, чтобы запасть на красивого парня, говорящего то, что она хочет услышать?

– Надеюсь, ты помнишь, что Каллум мой бывший? И то, что он дарит тебе цветы и плюшевых мишек, – это как минимум неправильно.

– Ты его любишь?

– Что?

– Ты любишь Каллума?

– Н-нет, – отвечаю я, слегка запнувшись. Но не потому, что сомневаюсь, а потому, что разговор с Фелис удивляет меня все больше с каждой ее брошенной фразой.

– Если ты его не любишь и не хочешь быть с ним, что плохого в том, что я буду с ним дружить?

– Вопрос, конечно, логичный. Но как насчет женской солидарности?

– Но если Каллум тебе не нужен, а нам нравится проводить время вместе, то, может, тебе тоже стоит проявить женскую солидарность и позволить нам общаться? Что плохого в том, что он поможет мне стать лучше и полюбить себя? Мне всю жизнь указывают, что делать. И вот когда я приехала сюда и подумала, что могу сама принимать решения, ты указываешь мне, что делать.

– Фелисити. – Прикрыв веки, я складываю ладони вместе и делаю глубокий вдох, изо всех сил стараясь не сорваться, чтобы не накричать на нее. – С тобой очень сложно вести диалог. Скажем так: если не хочешь конфликтовать со мной, тебе лучше держаться от Каллума подальше. И ради бога, что бы ни произошло, ни за что и ни при каких обстоятельствах не шли ему интимные фото.

Фелис долго смотрит на меня. Постепенно ее большие карие глаза наполняются слезами, и мне становится стыдно. Сама не знаю за что. Возможно, все дело в жалости к Фелисити и ее истории, к тому, что она впервые почувствовала свободу и возможность быть обычной школьницей, не находящейся под гнетом непрерывной травли. Наверняка сейчас в глазах Фелис я выгляжу как злобная Реджина Джордж из «Дрянных девчонок». Господи, я что, действительно чей-то антагонист?

– Ты ведешь себя прямо как мой отчим! – внезапно выпаливает она и драматично убегает в сторону крыльца дома Сойера.

А я пытаюсь понять, по каким параметрам Фелис сравнила меня с абьюзивным козлом, который много лет отравляет жизнь ей и ее матери. И это звучит намного хуже, чем Реджина Джордж.

– Райли, – зовет мама, выйдя на крыльцо. – Посуда ждет.

Убираясь на кухне, я снова и снова прокручиваю в голове разговор с Фелисити. Неужели Каллум ее настолько обработал? Так быстро? А он хорош.

Угрозы о том, что он сделает из Фелис новую версию меня, совсем не пугают. Меня больше волнует, что ослепленный азартом Каллум действительно может перейти черту и разрушить что-то по-настоящему важное для меня. А еще он разобьет сердце Фелис, у которой наверняка психологическая травма из-за отчима и идиотов-одноклассников. Скорее всего, она отчаянно нуждается в защите и заботе. Жаль, что для этого Фелисити выбрала не того парня.

Закончив с уборкой, снова выхожу за дверь и иду к дому Сойера. Постучавшись и не дожидаясь ответа, я захожу внутрь. В доме пахнет яблоками с корицей – миссис Вуд явно пекла сегодня. Прохожу вдоль светлого холла. На стенах с пожелтевшими от времени обоями висят семейные фотографии, а у подъема на второй этаж даже есть наша с Сойером детская фотография: он качается на качелях, а я реву, потому что он не уступает мне место. Ничего не изменилось, только теперь я готова реветь, потому что он никак не уступает мне место своей девушки.

Заглядываю на кухню. Скарлетт сидит за столом в окружении счетов, а рядом лежат смятые купюры, и я точно знаю, что их оставил Сойер, – это его небрежный почерк и отсутствие бумажника. Темные густые волосы миссис Вуд собраны в небрежный хвост, а джинсовый жилет, надетый поверх футболки, перепачкан следами муки. Не замечая меня, она вглядывается в бумаги и устало проводит ладонью по худощавому лицу.

– Привет, миссис Вуд, – говорю я, прислонившись плечом к арочному проему. – Тяжелый день?

Она поднимает голову, и в карих глазах тут же отражается привычная теплота.