Темное озеро

Погружаясь в глубину, он видел над головой затухающий нимб серого света.

Когда достиг дна, его нога врезалась во что-то твердое и острое. Видимо, напоролся на камень.

Он выбрался на берег, слыша, как со скалы эхом разносятся ликующие возгласы:

– Гленлейк!

Девочка с камерой сунула ему под нос какое-то туманное видео.

– Я не устояла, – призналась она, – но ты можешь удалить его, если хочешь.

Ее благоухающие духами волосы скользнули по его мокрому плечу, и Тэйт вздрогнул. Просмотрев видео, в любом случае слишком расплывчатое и темное, чтобы узнать того, кто нырял, озабоченно потрогал ранку на ноге, как опытный легкоатлет, получивший травму. Порез оказался глубоким, но не опасным. Чтобы не испачкать рану, Тэйт попросил принести сверху его носки и ботинки.

– О боже, ты же истекаешь кровью! – шепотом воскликнула она.

– Там внизу какая-то острая штуковина. Вроде бы что-то железное.

– Может, старая магазинная тележка или другая ржавая рухлядь? Держу пари, что горожане бегают сюда, чтобы выбросить свой мусор.

– Нет, там что-то совсем непохожее на тележку. Жаль, что не удалось рассмотреть получше…

– Хочешь сделать фотку?

Девочка вытащила водонепроницаемый чехол из кармана завязанных узелками бикини, выглядывавших из-под пояса ее джинсов. Сунув мобильник в чехол, она плотно запечатала его, закрыв пластиковую застежку, и включила камеру и фонарик.

– Я захватила чехол на всякий случай. Но не думаю, что рискну нырнуть.

До вершины утеса быстро долетела весть о том, что, занырнув в эту черную воду, старшеклассник порезал ногу о какую-то железяку.

Побуждаемый как любопытством, так и видом веснушчатой груди и бикини девочки с камерой, Тэйт вернулся в озеро и поплыл, выставив вперед светящийся, как биолюминесцентная рыба, телефон. Достигнув примерного места погружения, он подпрыгнул и занырнул в глубину, видя перед собой лишь узкий луч слабого света. Вода вокруг стала казаться еще темнее. Уходя все дальше на глубину, Тэйт постепенно выпускал набранный в легкие воздух, и наконец луч фонарика выхватил из мрака блеск какого-то стекла или металла.

Сначала он увидел изображение на мониторе камеры: автомобиль, большой и темный, лежал на правом боку. Уши уже заложило, когда парень выдохнул последний воздух, погрузившись глубже. И нечаянно открыл дверцу, ухватившись за дверную ручку, чтобы приблизиться к затонувшей машине.

Она выглядела как старый двухдверный спортивный автомобиль, похожий на те, что он видел по телику, когда показывали аукционы антикварного транспорта, или в городе. За рулем таких винтажных тачек сидели престарелые фанаты, медленно катившие по улицам и собирая восхищенные взгляды и возгласы прохожих.

От недостатка кислорода и острого волнения от сделанного открытия у Тэйта закружилась голова. Он осознавал, что пора всплывать, однако жаждал триумфа: ему не терпелось заглянуть внутрь. Сделать снимок своей находки прямо на дне озера.

Он повернул экран «айфона». На мониторе отобразилась покрытая илом машина с треснувшими, но не выбитыми окнами, а за открытой дверцей – рулевое колесо.

Застегнутый ремень безопасности удерживал чьи-то останки.

Кости. Грудную клетку. Треснувший череп.

Глава 1

И в который раз перемены нового учебного года не принесли существенных изменений.

Или, точнее, подумал Йен, не изменилось ничего, за исключением учащихся и того, что они с Энди стали на двадцать с лишним лет старше, а школа Гленлейк начала строительство нового писательского центра – небольшого, но уютного здания, где студенты смогут читать, писать и общаться с преподавателями в достаточно непринужденной творческой обстановке, способной конкурировать с раскрученными школами Кремниевой долины… Ну, может, и не Кремниевой долины, а Кремниевого болота, как деловые спонсоры называли порой Чикаго, расположенный в сорока минутах южнее.

Забросив дорожные сумки в гостиницу «Олд роуд», чьи номера и коридоры выглядели достаточно тесными и обшарпанными, чтобы иметь историческое значение, супруги оставили машину на парковке и прошлись полмили до кампуса, наслаждаясь прекрасной осенней пятницей. Тротуар усыпала рыжевато-желтая листва. Она шуршала и ломалась под их ногами, распространяя терпкий запах увядания.

Йен взял Энди за руку. Ему вдруг вспомнилось, как они вместе шли по этой самой дороге, но в противоположную сторону, собираясь выпить кофе в единственной городской закусочной: он тогда ослабил узел школьного галстука, а еще они курили сигареты, чувствуя себя совсем взрослыми.

Теперь же оба выглядели как богатые родители, отдавшие своих чад в престижную школу-интернат. Однако Йен снова чувствовал себя мальчишкой – только на сей раз одетым по-взрослому.

Заметив взгляд Энди, ставшей сейчас даже красивее, чем в юности, он на мгновение мысленно перенесся в будущее: сегодняшний вечер, когда они, подвыпившие, будут, покачиваясь, пробираться в свой гостиничный номер и – как он надеялся – славно закончат его в кровати. Отельные номера обычно действовали на его жену возбуждающе. Жаль, что им редко удавалось путешествовать вместе.

– Мы собираемся пропустить приветственную трепотню, верно? – заметила она.

На последних трех родительских выходных они входили в актовый зал, когда директор школы, главы учебных кафедр и главный спонсор занудствовали уже больше часа. Энди была права – им и в этот раз незачем было спешить к началу. Они уже давно заслужили звания ветеранов.

– Может, нам стоило бы вместо этого неожиданно навестить Кэссиди?

Их пальцы по-прежнему были сплетены, и Энди слегка ущипнула его за руку.

– Типичный отцовский подход. Она, конечно, всю жизнь мечтала, чтобы мы неожиданно свалились ей на голову, помешав общению с друзьями. Нет уж, когда увидим ее, тогда и увидим.

Они шли по извилистой и длинной подъездной дороге, и Йен, как обычно, испытал приятное волнение от возвращения в альма-матер. Миновав повороты к преподавательским коттеджам, через пару сотен ярдов они увидели поблескивающие свежей краской готические письмена: «Школа Гленлейк».

Пересекли овальную площадь перед Школьным центром Коупленда, построенного в дар школе его прапрадедом Огастесом Коуплендом, первостатейным бароном-разбойником[1 - Изначально «баронами-разбойниками» называли мелких феодалов средневековой Европы, взимавших подати за проезд через свои земли; сейчас это презрительное прозвище основателей крупных промышленно-финансовых корпораций, сколотивших свои состояния в период первичного накопления капитала во второй половине XIX и начале XX вв., в частности в годы Гражданской войны и Реконструкции, причем зачастую при помощи обмана и грубой силы.].

– Не пора ли тебе смахнуть пыль с бюста? – привычно пошутила Энди, когда они поравнялись с бронзовым изваянием старого Огастеса, стоявшего при входе на шестифутовом мраморном постаменте.

Йен покачал головой. Он не мог винить предка за свою детскую неприязнь к кирпичному зданию, однако такое «наследство» все равно было обузой.

Пройдя между корпусом гуманитарных наук, в аудиториях которого Йен появлялся крайне редко, и корпусом естественных наук, где он чувствовал себя более комфортно, они миновали студенческий клуб, прорезанный травянистым хоккейным полем, и прогулялись по местам, где кипела реальная школьная жизнь. За общежитиями первогодков обогнули старые особняки, служившие общежитиями для старшеклассников, и пересекли газон перед замшелой колоннадой. В школьные времена они тайно покуривали «травку» в ее тени, а однажды старательно вырезали свои инициалы на одной из колонн.

Осознав, что время поджимает, вернулись к особняку Маккормика, бывшего жилого дома этого обширного поместья, в котором теперь размещались административные службы. Но сначала заглянули в библиотеку, чьи внутренние стены были покрыты вставленными в рамки рукописными выпускными страницами личных дневников. Забравшись по лестницам на третий этаж, они то и дело останавливались возле стен, пробегая глазами по вставленным в рамки текстам, и наконец дошли до места, где на противоположных стенах читального зала висели выпускные страницы их собственного, 1997 года выпуска.

Монотонно зачитав вслух страницу Йена, Энди, как обычно поддразнивая его, спросила:

– Ты точно не заплатил «литературному негру» за написание столь пафосного текста?

Несмотря на литературный и писательский уклон Гленлейка, Йен никогда не чувствовал себя полностью довольным своими способностями к изложению мыслей на бумаге. И устно тоже, если уж на то пошло.

Его по-прежнему смущало, что этот растянутый, написанный по обязанности пассаж – о трудностях учебы, умственного развития и ценностях школьных кадров – будет торчать здесь, на виду у всех, пока жива сама школа. Он жалел, что ему не хватило мужества написать правду. В отличие от Энди, которая написала свою страницу достаточно смело. В то время как большинство учащихся, включая его, затрагивали лишь невинные вопросы, не желая никого обидеть, она размышляла о частной природе дневников и о том, как тщательно на самом деле каждый редактировал свою выпускную страницу. А в завершение разродилась стихотворением:

Эти лучшие годы,
Перекинув мост от детства
К зрелости,
Подготовили, а точнее, готовили нас к стезе
Нашего предназначения.
Но готовы ли мы пробудиться от грез?
Или продолжим витать в облаках?

Всякий раз перечитывая ее выпускную страницу, Йен вспоминал одну из своих дневниковых записей первого года учебы – в тот день, 20 сентября 1993 года, он познакомился с ней.

Сегодня появилась новая девочка. Ее зовут Энди Блум. Пропустив первые две недели, она просто заявилась на алгебру.