Мятежная королева

Когда из юноши, похоже, вышло все, Кива помогла ему улечься и отдала бадью Типпу, который сразу же скрылся с ней за дверью.

– Извини, – проговорил юноша. Голос его ослаб, лицо было неестественно бледным.

– Хватит извиняться, – оборвала его Кива, не подумав. Он может извиняться сколько душе угодно. Какое Киве дело до того, что он делает и говорит?

Она подняла глаза на Наари и обнаружила, что надзирательница стоит на полпути между дверью и заключенным, будто сомневаясь, представляет ли юноша угрозу или нет. Учитывая, что заключенный даже сидеть сейчас не мог, Кива на этот счет не переживала, и ее взгляд был красноречивее любых слов. Надзирательница не стала возвращаться на пост у двери, но плечи заметно расслабила.

– Я сейчас быстро зашью рану, потом дам что-нибудь от боли, – сказала Кива. – А затем можешь идти.

Мысленно поблагодарив юношу, что тот закрыл глаза, Кива еще раз быстро прочистила рану и, наклонившись, внимательно ее осмотрела, чтобы прикинуть, как лучше ее зашить. Когда Типп вернулся с чистой бадьей, она тихо велела ему принести чистую одежду, и он тут же снова убежал.

Впрочем, как бы Кива ни зашивала рану, юноше все равно придется несладко, так что она сказала:

– Постарайся не дергаться. Будет чуть-чуть больно.

Юноша резко распахнул глаза, его голубо-золотые радужки встретились с Кивиными зелеными, и у нее перехватило дыхание. Секунды… минуты… она не знала, сколько времени прошло, когда она наконец оторвала от него взгляд и сосредоточилась на ране. Юноша же продолжал рассматривать ее лицо – Кива чувствовала на себе его взгляд, пока раз за разом втыкала иголку в его кожу.

Он едва вздрогнул.

А вот ее сердце… забилось с удвоенной силой, когда она принялась накладывать швы.

Внутрь, наружу, обернуть, узел.

Внутрь, наружу, обернуть, узел.

Внутрь, наружу, обернуть, узел.

Кива дала знакомому ритму убаюкать себя, не забывая, однако, что юноша за ней наблюдает. Впрочем, лишь бы не дергался, тогда и Кива с собственным стеснением как-нибудь справится.

– Почти все, – успокоила она его, как успокаивала всех остальных пациентов.

– Все нормально. – Он помолчал и добавил: – У тебя хорошо получается. Я почти ничего не чувствую.

– Ей не в-впервой, – выпрыгнул из ниоткуда Типп. Кива вздрогнула, но к счастью, его возглас застал ее хотя бы не посреди стежка.

– Типп, что я говорила…

– Извини! Извини! – воскликнул он. – Я вечно забываю, к-какая ты дерганая.

Кива не была дерганой, она сидела в тюрьме смерти. Тут каждый день на нервах.

– Готово. – Кива отрезала нить и смазала рану соком баллико. – Помоги ему сесть, Типп.

Она постаралась произнести последнюю фразу как можно небрежней, надеясь, что Типп не будет комментировать или спрашивать, почему Кива сама не может помочь юноше. На самом деле обычно она бы и без чужой помощи справилась. Но ее сердце до сих пор не успокоилось после того, как она всего лишь встретилась с юношей взглядами, и Кива рассудила, что будет разумнее держаться поодаль, насколько это возможно для лекаря. И не касаться его обнаженной кожи в ближайшее время.

– Сейчас дам тебе макового молока, а потом можешь…

– Никакого макового молока.

Он ответил так резко, что Кива снова невольно взглянула ему в глаза. Она нахмурилась:

– Я дам немного, просто чтобы облегчить боль. Оно и с головой тебе поможет, и… – Кива обвела рукой все его синяки, царапины и порезы, – и со всем остальным.

– Никакого макового молока, – повторил юноша.

В ответ на его непреклонный тон Кива медленно проговорила:

– Хорошо, тогда как насчет ангельской пыли? Я могу…

– Нет, ни в коем случае. – Он снова побледнел. – Мне… мне ничего не нужно. Все хорошо. Спасибо.

Кива внимательно пригляделась к юноше: закостеневшая спина, мышцы напряжены, как будто он готов вот-вот сорваться с места и броситься прочь. Интересно, с ним что-то произошло под воздействием этих лекарств или он получил передозировку? Или же знал кого-то с зависимостью? Так или иначе, вариантов у Кивы было немного: либо насильно запихнуть в юношу лекарство, либо уступить, пускай ему от этого и будет только хуже.

– Ладно, – согласилась Кива. – Но тогда прими хотя бы пепел корнеперца. Полностью боль он не снимет, но чуть-чуть поможет. – Она задумалась. – А если смешать его с иврагу от тошноты и орехом желтяка, чтобы он придал тебе сил, то, может быть, ты справишься… с тем, что тебя ждет.

Его золотая бровь изогнулась, но он не стал ни задавать вопросов, ни спорить с ее предложением. Вместо этого юноша только коротко кивнул. На его лицо медленно начали возвращаться краски.

Кива бросила взгляд на Типпа, и тот унесся собирать ингредиенты. Пепел корнеперца хорошо работал на наружных ранах, но если его перемолоть в пасту и принять внутрь, то и изнутри боль приглушал. Кива еще никогда не мешала его с иврагу и желтяком, но от запаха получившейся жижи сморщила нос и с сомнением посмотрела на юношу: уж наверняка он предпочтет маковое молоко с ореховым привкусом или карамельную ангельскую пыль, которые куда легче проглотить.

В ответ юноша без единого слова потянулся к каменному стакану и одним глотком выпил зелье.

Кива заметила, как Типп скривился, и едва удержалась, чтобы не сделать то же самое. А вот юноша лишь слегка содрогнулся.

– Оно, эм, должно подействовать через пару минут, – опешила Кива. Потом указала на серую рубаху со штанами, которые Типп сложил на краю металлической кушетки. – Это твое.

Она забрала у нового заключенного пустой стакан и понесла его к шкафу, пока Типп помогал юноше переодеться. Когда Кива разложила по местам все ингредиенты и больше не могла притворяться, будто она чем-то занята, она повернулась и обнаружила, что юноша уже одет, и теперь все смотрят на нее в ожидании. В том числе и Наари.

Кива демонстративно посмотрела на надзирательницу:

– Кажется, теперь ваша очередь?

Она никак не могла понять, почему этот юноша так ее раздражает. Все ее инстинкты самосохранения буквально кричали. Кива никогда прежде не обращалась к надзирателям настолько прямолинейно. Безрассудство в этой тюрьме еще никому не помогло выжить.

Наари слегка приподняла темные брови, как будто слышала мысли Кивы и была полностью с ними согласна. Но не успела Кива придумать, как ей вымолить прощение и избежать наказания, как надзирательница сказала:

– Я назначаю тебя ввести его в курс дела.

Кива от удивления вздрогнула. Ее никогда не назначали наставником для новых заключенных. Может, когда-то давно, когда Кива еще работала в мастерской, но с тех пор, как она стала лекарем – ни разу.

– Но… как же… – Кива примолкла и попыталась снова: – Мне надо за пациентами ухаживать.

Брови Наари взметнулись еще выше, она обвела взглядом пустой лазарет.

– Думаю, твои пациенты, – кивнула надзирательница на двух мертвецов, – подождут.

Кива имела в виду тех, кто лежал на карантине, но, заметив прямую как палку спину Наари, проглотила ответ. Все равно много времени это не займет. Она покажет новому заключенному Залиндов, выяснит, в какой корпус его поселили, и отдаст на попечение сокамерников. С утра ему назначат работу, а там кто-нибудь его перехватит.

– Ладно. – Кива взяла влажную ткань и принялась вытирать руки, все еще перепачканные кровью. Когда пятен почти не осталось, она направилась к двери из лазарета. – Иди за мной.