Хохот вернулся несколько недель спустя, мрачный, как небо перед самой грозой.
Молча поставил перед Дымом рюкзак.
Одного взгляда хватило, чтобы опознать рюкзак Художника.
– Там, во внешнем кармане, была записка. В случае чего все вещи передать тебе, – угрюмо объяснил сталкер, тяжело опускаясь на табурет.
Дым вздохнул и поставил перед Хохотом стакан. Выпили молча, не чокаясь.
– Давно? – спросил Дым.
– Четыре дня назад. У самой границы болота.
– Мутанты или…
– Или, Дым. – Хохот собрался с мыслями. – Я и сам не знаю, что это за «или» такое. Аномалий в том месте отродясь не было, я специально проверил. Мутанты бы разорвали и клочков не оставили, сам знаешь. Пришлось бы потом по всему болоту кишки собирать, если б хоть что-то осталось. Радиацию исключаем тоже. Художник наш успел себе костюмчиком разжиться. Костюмчик, кстати, я тоже проверил для очистки совести.
– Люди?
– Нет же, Дым! Ни огнестрелов, ни ножевых. Даже признаков отравления нет или следов удушения, представляешь? Вообще никак на насильственную не тянет… Комбез, снаряжение, оружие, все при нем и все в абсолютнейшем порядке. Даже противогаз, и тот нормальный.
Хохот замолк, словно ушел в себя. А Дым не торопил с рассказом, понимал.
– Знаешь, дядь, он улыбался.
– В смысле улыбался? – переспросил бармен.
– Встретиться мы должны были у болота. Там я его и нашел, – принялся рассказывать сталкер. – Лежит в траве, руки раскинул в стороны, рожа такая счастливая, будто смысл жизни внезапно нашел.
Ну, сам знаешь, говорили, он частенько так в траве валялся, всё в небо над Зоной пялился. Вроде как вдохновляло оно его. Говорил он что-то такое интересное про особенности здешней атмосферы, оттенки синего и серого и способы цветопередачи в живописи. Красиво говорил, умно, заслушаться можно было. И залипал временами на зоновское небо, будто гипнотизировало оно его.
Вот я и подумал, опять человек вдохновения ищет. А когда ближе подошел…
Хохот вздохнул и протянул Дыму пустой стакан.
– В общем, подошел я к нему тихонечко, хотел попинать в шутку. Глядь, а у него глаза как стеклянные уже. И улыбка эта… Будто самым счастливым человеком на земле помер. Словно до смерти его загипнотизировало небо над Зоной. Жутко мне от такого стало, честно говоря. Не видел я, чтобы в здравом уме люди так улыбались.
Прав ты оказался, Дым. Как чувствовал. Чуть больше полугода протянул наш Художник и кончился внезапно для всех. А как и от чего кончился, вопрос мутный.
Я вот, сам видишь, последнюю волю исполняю. Притащил шмотки его к тебе.
– Похоронил? – мрачно отозвался Дым.
– Обижаешь. Не оставлять же мутантам на съедение.
– Может, аномалия какая новая образовалась после Выброса?
– Но я-то живой, как видишь. Даже одним куском.
– Тоже верно, – задумчиво кивнул бармен.
***
Про рюкзак, ответственно принесенный Хохотом, Дым вспомнил лишь под вечер.
Помимо обычного для сталкеров барахла, в рюкзаке была аккуратно перевязанная бечевкой папка с просьбой доставить по указанному адресу в случае, если с владельцем что-то случится.
– Смотри-ка, знал ведь, куда шел. Подготовился, – проворчал Дым, раскрывая папку, и замер…
С первого же рисунка, мастерски выполненного простым карандашом, как живая, смотрела Динка…
Расскажи мне сказку
– Тебе тут медом намазано что ли? – ехидно поинтересовался Дым у стоящего на пороге Хохота. – Раньше почти не объявлялся, а теперь, можно сказать, за уши из бара не вытащишь.
– Все б тебе паясничать, – пробурчал сталкер, швыряя рюкзак в угол. – А я, может, понять хочу.
– Понять что?
– Правду, Дым. Про девчонку эту, Динку. Не просто ж так она тебя зацепила. Да так зацепила, что ты после смерти ее до сих пор места себе не находишь. Ты пойми, я ведь не слепой, вижу, как ты душу себе рвешь да к бутылке тянешься, пока не заметил никто.
Я, может, и скотина последняя, но не со всеми и не всегда. Так что рассказывай, что к чему.
– Дядь, а дядь, расскажи мне сказку, – горько усмехнулся Дым.
– Не тяни кота за всякое! – огрызнулся Хохот. – Я ей помочь хотел не меньше твоего, хоть и видел ее впервые в жизни.
– Ну, слушай, коли приперло, – вздохнул Дым и запер двери бара. – Только без лишних ушей обойдемся.
Я же, Леха, не всегда в баре сиднем сидел. Бывало, и сам по Зоне мотался, ноги в задницу втаптывал. Благо был у меня тогда помощник надежный, Тёма. Хороший парень был, душевный. А бар тогда еще только обустраивался помаленьку.
Вот в одну из последних своих ходок я ее и нашел.
Возвращался уже, а она тут неподалеку в пролеске шарилась, как безумная. Поначалу-то я думал, может, монстра какая приблудилась, стал выслеживать.
В овраг она забилась и караулила. Я только сунулся, а мне пистолет в рожу. И смотрит пристально так, будто зверек затравленный. А саму аж трясет всю. Ствол ходуном ходит, того и гляди, пристрелит не потому, что захочет, а потому, что сил не хватит с собой совладать.
Слух о том, что от бандитов девица сбежала, уже тогда по всей Зоне ходил. Ну, я и смекнул сразу, что к чему, да только не верилось поначалу. Больно маленькая была девчонка-то, ребенок еще совсем.
Долго мы с ней друг на друга таращились, пока терпение мое не кончилось.
«Это ты что ли от бандитов сбежала?» – говорю.
«Обратно меня вернуть хочешь?» – спрашивает. «Учти, я стрелять буду».
«Да стреляй себе на здоровье. Только пожрать спокойно дай сначала. Нет у меня желания на пустой желудок помирать. А пока я тут трапезничать буду, можно и поговорить за жизнь нашу нелегкую», – говорю.
Гляжу, задумалась. Потом кивнула. Мол, валяй. А сама за пистолет держится, не опускает. Боится, стало быть, что нападу.