Паршивое место – болота. Такое паршивое, что от страха кишки в один большой ледяной комок слипаются. Тоскливо там, хоть сразу на тот свет просись. Долго я там блуждал, притерпелся даже к этому ощущению.
И знаешь, когда уже почти разуверился, что найду…
Выбрел я на тропинку почти неприметную, да и пошел по ней. Иду и слышу – птица где-то в кустах щебечет. Слова твои сразу вспомнились. Пошел в тут сторону. А птиц-то вокруг все больше, все громче гомонят. Знаешь, будто опасность предсказывают для незадачливого путника. Думал уже, в аномалию какую хитрую попаду…
В общем, нашел я Динку, Дым. Хорошая она, только странная. Да от нее, по большому счету, другого-то и не ждешь. Не станет ни один… нормальный человек на Болотах селиться и с мутантами якшаться.
Рассказал я ей все, как на духу. Кто такой, зачем пожаловал, чего ищу и о чем просить задумал. Слушала она меня внимательно, а после по голове погладила так, по-матерински. И сказала, чтоб шел, куда задумал. Мол, я удачливый, меня дорога сама выведет. А Динка, мол, приглядит, чтоб дошел без вреда.
И ведь приглядела, Дым. Я пока из болот выбирался, видел пару раз, как за мной снорки шастают. Но держатся поодаль, будто наблюдают. Думаю, не просто ж так они за мной увязались.
Малой немного помолчал, думая о чем-то своем.
– Получилось у меня, Дым. Может, правда удачливый. Но без Динкиной помощи все равно б не справился.
– Неужели и до Монолита дошел? – поинтересовался Дым.
– Дошел. И обратно, как видишь, тоже, – кивнул Малой. – И почти всю дорогу за мной монстра по пятам ходила. Вели меня, значит, через Зону по Динкиному указу. Наверное. И ей потом докладывали. Мол, дошел, жив.
Дым слушал внимательно, но что-то в рассказе Малого никак не вязалось.
– А с наукой как же?
– За науку я у Динки разрешения спросил. А она мне ответила, что рассказать могу то, что посчитаю нужным. Ну, я и зашел к ним на обратном пути. Карту болот дополнить малость, про некоторые тропы рассказать, барахло кое-какое скинуть. Но про Динку рассказывать не стал. Некрасиво это было бы. Она мне помощь – а я про нее на весь белый свет трезвонить буду? Нет уж. Перебьется наука, от них не убудет.
– Гляжу я, повзрослел ты, парень, – ухмыльнулся Дым. – Это хорошо. Это тебе теперь жить поможет.
Помолчали.
– Куда теперь-то путь держать собираешься? – спросил Дым.
– Домой. Ждут меня там.
– А ежели Зона тебя не выпустит?
– Выпустит, – улыбнулся Малой. – Мне Динка обещала. И нет у меня оснований ее обещанию не верить.
– Хорошо, коли так. А о чем просил-то хоть, коли даже болотная наша девочка тебе помогать взялась?
Малой помолчал, словно взвешивая все «за» и «против».
– У меня там, дома, мать умирала, – тихо сказал он. – Диагноз ей поставили… Врачи только руками разводили.
Все я перепробовал, Дым. А когда надежды совсем никакой не осталось, наказал сестре с матерью оставаться, а сам сюда пошел. Не за себя просить, а за нее.
– Молодец ты, парень. – Дым похлопал сталкера по плечу. – А теперь собирайся да мотай отсюда, герой. Тебя ж дома небось заждались.
– Заждались, – кивнул Малой и начал собирать свои пожитки. – Да и я по ним страсть как соскучился. Теперь только успеть бы.
Уже стоя на пороге, он обернулся.
– Дым, а ты откуда про Динку знаешь? – спросил он.
– А как ты думаешь, почему сюда монстра не ходит? – хитро сощурился Дым.
Малой улыбнулся и вышел.
* * *
Пару месяцев спустя залетный сталкер передал Дыму конверт. В письме было всего две строчки.
«Все у нас получилось, Дым. Спасибо тебе и Динке».
С вложенной в конверт фотографии счастливо улыбалась красивая, но худая после перенесенной болезни женщина, молоденькая девчушка с озорными глазами и окончательно повзрослевший Малой.
А(но)малия
– Что, красавица, пригорюнилась?
– Дым, отстань. – Сталкерша махнула рукой, будто назойливую муху от себя отгоняла.
– И чего вас всех, героинь печального образа, в Зону-то тянет? – не унимался Дым. – Медом тут, вроде, не мазано. Мужиками земля и за кордоном не бедствует. Так нет же, несет вас нелегкая к черту на рога да мутантам на радость. Вот ты чего сюда притащилась?
– Сам знаешь! – огрызнулась сталкерша. – Дура была, вот и притащилась.
Дым знал.
Белая пришла в Зону года четыре тому назад. К кордону подходила жгучая брюнетка, а за кордон попала уже с проседью в волосах. О причинах никогда не рассказывала, да и не спрашивал особо никто. Так и прозвали ее – Белой.
Что искала Белая, никто толком не знал. Включая ее саму. Поначалу говорила, будто до Монолита шла, счастья клянчить. А много позднее поделилась с Дымом, что и сама не знала, зачем шла. Мол, екнуло что-то внутри, вот и подалась в Зону. Да так здесь и осталась.
– Можно подумать, сейчас ты, Белая, сильно умная стала, раз сидишь тут с грустной рожей, – вздохнул Дым. – Будешь много печалиться, аномалией станешь.
– Какой еще аномалией? – лениво поинтересовалась сталкерша.
– Да знамо дело, какой, – ухмыльнулся бармен. – Была тут одна, задолго до тебя. Краси-и-и-и-вая! Волосы русые, нос курносый. Это у тебя глаза голубые, как незабудки. А у нее были синие-синие, точно васильки. Да имя у ней было интересное – Амалия. За вздорный характер мужики ее и прозвали Амалия-аномалия.
Тоже ведь дура была. Бегала все по Зоне, как неприкаянная, благоверного своего искала. Он за кордоном, значится, пропал бесследно, а Амалии письмо пришло, мол, ищи своего Славика в Зоне. Вот и притащилась она, прям как ты, с видом печальным и возвышенным. Носилась тут со своим письмом, замучились ее из переделок вытаскивать.
Шутили мы всё над ней. Мол, завелась у нас еще одна блуждающая пси-аномалия повышенной опасности.
– И что? – Белая внезапно оживилась и историю слушала с явным интересом.
– Что-что. Дошутились, блядь, накликали. Сгинула девка. Как и почему, никто не знает. Да не просто сгинула, а стала самой настоящей аномалией. Говорят, других женщин, коли такие попадаются, не трогает. Видать, солидарность женскую проявляет. Но уж коль попадется ей мужик, тут уж сразу пиши пропало. Такая, рассказывают, рядом с ней тоска накрывает, что словами не передать. Кто-то сразу стреляется, кто-то с катушек едет и живет потом недолго. В Зоне ведь, сама знаешь, с подвинутой крышей долго не протянешь.
Хотя, все мы тут немного того…
– Знаю, – улыбнулась Белая. – Особенно ты у нас, Дым, того. Горазд врать, ничего не скажешь.