Простой советский спасатель

– Ну ты даешь, Леха! – после секундной паузы продолжил парень. – Нет, вы точно бабкиной навозинкой траванулись! Сосед я твой по общаге. Жека. Мы с тобой в одной комнате второй год живем.

– Что за общага? – уточнил я, старательно разыгрывая проблемы с памятью после хорошей пьянки.

Выходило не очень. Но рыжий, походу, то ли был чуток глуповат, то ли доверчив сверх меры. Это ж сколько нужно выпить, чтобы с утра не помнить ни себя, ни соседа, ни жизни своей?

Я потер ладонями лицо, разгоняя дурман. «Походу, я все-таки в больнице. Меня откачали и затравили лекарствами. А все вот это – плод моего воображения. Интересно, что у меня, инфаркт? Инсульт? Да какая разница, как остановить этот иллюзион? Это у всех так? Или у меня особая реакция на сердечный приступ?»

Мысли накатывали волнами. Рыжий продолжал комментировать мои вопросы, разглагольствовать о вреде алкоголя из непроверенных мест, предлагал в третий раз попить воды, умыться, поесть…

А я завис, разглядывая свои руки. Вместо моих ладоней с загрубевшими мозолями, со шрамом от бензопилы на запястье, с въевшимся в кожу машинным маслом я видел молодые сильные руки. Еще не знавшие тяжелого труда, но точно знакомые со спортом и физическими нагрузками. Коротко стриженные ногти и фаланги, не отмеченные никотином.

Я вытянул руку перед собой, поворачивая ее в разные стороны. Светлый пушок от запястья и выше. Почему светлый-то? Я ж шатен. Что происходит? И голос, голос такой молодой и звонкий, даром что хриплый, то ли действительно с перепоя, то ли просто со сна.

Нестерпимо захотелось отлить. Я оторвался от лицезрения своих конечностей и перевел взгляд на рыжего. Тот наконец заткнулся и теперь разглядывал меня, сидя на железной койке.

Интересно, медсестры в моей больнице красивые? Черт, Леха, если ты в коме, значит, красивые девочки под тебя утку подкладывают. Срамота, товарищ спасатель. Как же ты так неаккуратно-то? А? Так, надо выбираться из этого лекарственного дурдома и приходить в себя. Мне еще с Манюней надо помириться, да и вообще… Я раздраженно дернул головой и поднялся с кровати.

Медсестры там, за бортом моих галлюцинаций, не торопились ставить катетер или подставлять судно беспомощному инфарктнику, или как там я у них числюсь на балансе диагнозов? Этим эскулапам дай только волю, залечат так, что ласты склеишь.

Ноги тоже были не мои. Мои, конечно, тоже накачанные и выглядят отлично для пятидесятилетнего поджарого мужика, но тут-то явно не мои. Молодые, сильные, опять-таки, со светлой густой порослью.

Мочевой пузырь напомнил о себе, оборвав очередной ступор.

– Туалет где?

– Лех, может, к доктору, а? Пусть Алла Борисовна посмотрит? Да на больничку? – тревожно заглядывая мне в глаза, занудил рыжий.

– Сам найду, – я отмахнулся от парня и оглядел комнату в поисках выхода.

Глаз снова выцепил крупные цифры – 1978. Я зажмурился, досчитал до десяти и снова глянул. Календарь с проводницей, радостно скалящейся в камеру, никуда не делся. Как и остальной иконостас мертвых и полумертвых кумиров.

Дверь оказалась прямо напротив, я осторожно двинулся на выход.

– Лех, давай помогу, а? Ты как? – затараторил рыжий, подскакивая ко мне.

«Да что ж ты такой назойливый», – поморщился я. От первого шага меня повело, в голове зажужжала дрель, меня бросило в пот. Странно, алкоголь давно уже должен был выветриться, сутки уже прошли. Что ж так штормит-то? От лекарств? Стоп, если это сон, а это сон, тогда… Тогда это тот редкий случай, когда мне снится очень яркое и достоверное кино. Но семьдесят восьмой год – это слишком даже для моей фантазии, отягченной чтением книг про попаданцев в магические миры, чужие тела и прочих нагибаторов.

Хотя в последнее время мода слегка изменила свое направление, и я с удовольствием следил за приключениями мента, попавшего в глубокий Советский Союз в тело хлипкого пацаненка. Черт, пока я тут валяюсь со своим инфарктом, автор третий том запустит, а я все пропущу. Надо поживее выкарабкиваться из этого состояния. Ненавижу болеть. Я даже редкие простуды на ногах переношу. Максимум отоспался после смены, приняв на грудь сто грамм (а лучше двести) с красным перцем, пропотел – и снова огурец. А тут затяжной прыжок в бездну, походу…

Я добрался до двери и вышел в коридор, не обращая внимания на обиженно замолчавшего рыжего. Кажется, он что-то спросил, а я не услышал и не ответил. К черту. Будем решать проблемы по мере их поступления. Слишком наглая и болтливая галлюцинация – это очень вредно для моего неокрепшего организма.

Хотелось бы мне знать, почему в моей фантазии вообще возник пацан, а не аппетитная медсестричка в коротком белом халатике с расстегнутой на пределе пуговичкой? Надо срочно избавляться от зануды и представлять себе упругую попку, обтянутую медицинской униформой.

Я добрел до двери, дернул ручку и вышел в коридор. В уши ударила какофония звуков, в нос – квинтэссенция запахов. Как говорит сынишка друга, когда мы проезжаем очистные сооружения по дороге на рыбалку: все ароматы Франции в одном флаконе. Пахло мокрым бельем, жареной картошкой, прокисшим супом и чем-то еще неуловимо знакомым по беззаботному детству.

Сон продолжался, место не изменилось. По всему выходило, что это самая настоящая студенческая общага советских лет. Обшарпанные стены, выкрашенные до половины краской цвета детской неожиданности. Длинный полутемный коридор практически без света. Несколько лампочек усиленно пытались разогнать мрак, но это им плохо удавалось. Где-то справа слышались девичьи голоса, кто-то на кого-то ругался из-за сбежавшей каши и требовал немедленно вымыть плиту.

Все-таки странный сон. Таких подробностей общажной жизни в моей памяти просто не может быть. Из школы меня выгнали после девятого класса за паршивую успеваемость и хулиганистый характер. И пошел я в бурсу получать мужскую профессию электрика.

А дальше армия, аварийно-спасательные войска. Собственно, так и началась моя служба в МЧС. В декабре девяностого, пока я служил, создали Российский Корпус спасателей. Годом раньше у нас на Кубани появился краевой оперативно-спасательный центр, в восемьдесят девятом.

Через два года на базе этого центра организовали Северо-Кавказскую региональную поисково-спасательную службу, куда я и пришел после армии. Вся моя учеба заключалась в повышении квалификации и регулярном подтверждении звания. В начальники я не стремился. И только во время очередной реорганизации меня заставили заочно закончить хоть какое-нибудь средне-специальное училище. Выбор был невелик: уволиться или отучиться. Я выбрал второе.

В родные места вернулся в начале двухтысячных, когда в нашем провинциальном курортном городке создали поисково-спасательный отряд. Надо было сменить обстановку, да и Петрович уходил на повышение именно сюда, на свою малую родину. А мне нужно было сменить обстановку после случившегося с Галкой…

«Ну вот опять! – я мысленно скривился. – Интересно, сон изменится, если я буду думать о Галчонке?» Додумать я не успел, на меня налетело молодое разгоряченное тело, едва не сбив меня с ног своими приятными, в меру пышными округлостями.

– Ой! – пискнула девчонка, пытаясь удержать в руках тарелку с бутербродами. Одуряюще запахло чесноком и поджаренным хлебом.

– Леший, а у нас лампочка перегорела, поменяешь? – весело заверещала девица. – А мы тебя кофе угостим! Мне вчера родители посылку прислали. Я очень просила. На, держи! – девушка сунула мне под нос бутерброд. – Новый рецепт, называется, ты не поверишь! – она снова хихикнула. – Еврейская закуска! Вот ты знаешь, при чем тут евреи? И я не знаю! Но вкусно-о-о! – тараторка замолчала, ожидая, когда я оценю кулинарный студенческий шедевр и выдам вердикт.

Девчонка пританцовывала на месте, не сводя с меня озорных глаз. В коридорном полумраке они ярко блестели, вызывая желание заглянуть в них поглубже.

– Леший? – я удивленно выгнул бровь, перехватив двумя пальцами кусок хлеба, щедро намазанный чем-то белым.

Понюхал. Пахло чесноком. В полумраке коридора на глаз невозможно было определить состав этого чуда поварского искусства. Но живот вдруг заурчал, требуя немедленно закинуть бутерброд в рот, и я осторожно откусил.

Еврейская закуска, а и правда, кому пришло в голову так обозвать смесь советского сырка «Дружба», вареных яиц, чеснока и майонеза? Вспомнилось, как мы с мамой готовили такие бутерброды на Новый год. «На первую закуску», – улыбалась матушка, глядя, как я старательно натираю на терке вареные яйца.

– Ну а кто ты еще? – хихикнула девушка. – Это для своих пляжниц ты Алекс Делон и Д`Артаньян в одном флаконе, а по мне леший и есть! Морочишь курортницам головы, кружишь мысли почище лесовика. Так что, придешь? – без перехода закончила девчонка.

«Светик-семицветик, – вспыхнуло в голове. – Все зовут ее Светик-семицветик, и только я, Алексей Лесаков, для друзей Леха или Леший, зову ее Цветок!» – неожиданное открытие ошарашило.

Я нахмурился: галлюцинации переставали быть томными и становились слишком уж настоящими…

– Приду… Цветок… – выдавил я из себя.

– Жду-у-у! – пропела Светик и унеслась, оставив едва уловимый аромат женского разгоряченного тела. – Можешь и своих мушкетеров приводить, я им тоже работу найду! – крикнула она напоследок и исчезла за какой-то из дверей.

Я прикончил бутерброд в один укус и пошел дальше на поиски туалета. Для студенческой общаги здесь было неприлично тихо. Где-то бренчали на гитаре, где-то резались в «козла», судя по стуку костяшек о стол. За многими закрытыми дверьми стояла тишина, словно студенты разъехались.

Из открытых доносились голоса, то громкие, то тихие. Кто-то храпел, кто-то что-то неразборчиво бубнил под нос, наверное, готовился к экзамену. Обычная общага советского типа, в которой я никогда в жизни не был. Разве что в кино видел, но вот так, навскидку, ни один фильм не могу вспомнить с таким антуражем.

И эта девушка. Почему семицветик? Почему Цветок? За всю свою долгую жизнь после смерти Галчонка я ни одной барышне не давал такого имени. Киски, зайки, малыши, солнышки, реже мышки и птички… Без разницы, как их звали по паспорту, они не оставляли следа, следовательно, я не запоминал их имен.

«Потому что в прошлом году Светка неудачно покрасилась!» – вспыхнуло в сознании, а перед глазами пронеслась картинка: Цветок с серобуромалиновыми прядями, с красными заплаканными глазами у меня в комнате. Мы сидим, обнявшись, я ее утешаю. Мы… друзья, что ли? Судя по всему, да. Мое молодое тело в этом замысловатом сне никак не отреагировало на тугую полную грудь, которой Светик ко мне случайно прижалась в момент столкновения. Или не случайно?

Голова по-прежнему гудела, а мочевой пузырь требовал немедленного облегчения, и я ускорился. В какой-то момент вдруг понял, что иду не туда, что туалет находится в другом конце бесконечного коридора, я резко развернулся и ускорился в обратном направлении. Откуда я это знаю? Хотя да, сон-то мой, значит, и приключения мной придуманы.

Наконец мой нос учуял знакомые ароматы общественного гальюна. Те самые резкие флюиды, которые невозможно вывести даже хлоркой. Убойная смесь дерьма, мочи и единственного спецсредства, которое хоть как-то перебивало смрад сортира. Поморщившись, я толкнул дверь и вошел внутрь, стараясь не дышать.

Смесь сигаретного дыма, аммиака, хлора и шипра моментально осела на легких. Сразу захотелось покурить, чтобы перебить запах. «Интересно, а в этом сне я курю? – подумалось мне, и тут же вспомнились слова рыжего про соревнования, которые на носу. – Видимо, нет».

Скривившись от огорчения, я толкнул ближайшую дверь и зашел в отхожее место. К моему удивлению, унитаз оказался хоть и старым, с желтоватыми потеками, но чистым. Видно было, что уборщица знала свое дело. Или это студенты надраивали? Вроде в советских общагах практиковался график дежурств. В нашей школе, к примеру, классы дежурили понедельно.

Самое теплое место разыгрывалось среди одноклассников втихушку от классухи. Дежурство на этаже во время занятий считалось козырной темой. Законно прогулять уроки, кто б от такого отказался? Дурили мы нашу милую старушку Анну Николаевну как могли, лишь бы не соблюдать составленный ею график.

Так что на блатном месте всегда дежурила наша гоп-компания, заводилы класса, так сказать. Далекие от успеваемости, до откровенных двоек мы не скатывались. Скрытые лидеры, как пишут в учебниках по психологии.