Журнал «Юность» №05/2021

– Послушай, Заборов, память-то мне отбили, да не всю. Ты вот сказал, а я вспомнил, что дело мое крайне важное. Пойдем со мной?

– С нами, – влез Мишка.

– С нами, – согласился Ваня, – я тебя отблагодарю как следует. Вместе послужим. – И стрелец протянул Заборову руку.

Заборов неожиданно встал и уперся ушами в потолок. Предложенное рукопожатие он предпочел не заметить.

– А пойдем! Поозорничаем! И то правда – заживо тут гнием.

Он запахнул кафтан, поставил початую бутылку на пол.

– Держи, тоскливые! – сказал на прощание медведям и пнул сапогом входную дверь.

– На-ка, Вань. – Мишка протянул стрельцу овечью шапку, опустился на четыре лапы и вышел следом за зайцем.

– Ну, с Богом, – прошептал Иван, напялил поверх кольчуги убор и вышел в зиму.

Небо троицу щадило – снегом не сыпалось. Только вот ветер дул лютый, забористый. Он жалил Ваню в щеки, в глаза. «Этим легче, – завидовал он, – экие рожи шерстяные, моя в сравнении голая. Борода, чай, не шарф, не обмотаешься». Ступали они мед-о ленно, по колено утопая в снегу. Изба за их спинами отдалялась, делалась игрушечной, пока три горящих окошка совсем не растворились во всеобъемлющей серости. Больше было не разобрать, где небо сходилось с землей. Ни леса, ни дымка, ни колокольни. Одна равнина, бескрайняя и безразличная. Небо спешно меркло. Ветру было где разгуляться, что он и делал.

Ваню стужа одолела первым. Он развернулся и пошел задом наперед, спиной к холоду. Заборов переглянулся с медведем. Они встали и посмотрели, как стрелец дышит на синие свои тонкие пальцы, и одновременно подумали, что, возможно, затея была не из лучших.

– А какой был выбор? Там зима не кончилась бы, – объяснился с самим собой медведь. – Пущай хоть так кончится. – Мишка встал на задние лапы и заревел на весь мир. Заревел в навалившуюся ночь, на первые звезды, на свою большую медведицу. В звонкий воздух вырвался клуб пара. – Стой, стрелец! Подь сюда! – позвал Миша.

Ваня сделал несколько шажков и провалился было в ложбину, но Заборов успел его подхватить. Ваню вытащили и отряхнули. Он растерянно озирался, а зубы его стучали дятлом.

– Обещал тебе послужить – изволь.

Из медвежьей лапы выскочил коготь, как выскакивает лезвие раскладного ножичка. Вонзил его Миша себе в пуп и повел лапой кверху. Разъехался живот. Разошлась надвое грудина. Ваня таращился и не верил, даже позабыл, что околел. Заборов, тот, наоборот, понял, кажется, все и сразу. Понял и принял. Он снял двууголку и наигранно склонил голову, а затем и вовсе потешно сложил уши. На усиках его блестел иней. В Мише что-то журчало и клокотало. Волевой лапой он выскреб из себя потроха. Выудил хребет, выломал и вручил Заборову.

– Послужит посохом али щупом в заметенных оврагах.

Последним он выдрал свое большое медвежье сердце и поставил его на сугроб. В свете молодой луны снег казался голубым, а красная кровь – черной. Горячее сердце подтопило оледеневшую корку над снегом, и оно медленно просело внутрь пригорка.

– Все! – Медведь умер, но говорить не перестал. – Полезай в меня, Вань, иначе погибнешь.

– Спасибо, Миша.

Стрелец обнял медвежью морду и поцеловал ее в остывшую пасть. Жертву он принял с удовольствием. Забрался внутрь мишки, закутался в него, как в шубу, запахнулся, связал лапы поясом и враз согрелся.

– Эх, надо было двоих брать, – с досадой буркнул Заборов и подался вперед, пробуя глубину Мишиным позвоночником.

– Ты, косой, лучше не болтай, а веди Ваню по делу его государственному. – Мертвый Миша уже не боялся Заборова.

Его запрокинутая голова свисала с Ваниных плеч, как капюшон. Она качалась в такт шагу, и в глазах Мишиных от этого плясали продавленные Ваниными сапогами глубокие следы.

– Экий у тебя кожух болтливый! А? Лучник?

Заборов не унимался. Он был рад, что выбрался из вонючей избы, как из дурного сна. Его, в отличие от Вани, ничего не настораживало: ни голод, ни холод, ни ночь и ни снежная степь.

Шли долго. Или около того. Остановились, только когда мир начал робко белеть.

– Что встали? Реку видать? – спросила Ваню его шуба.

– Вот же болтливый подранок. – Заборов повалился в снег от усталости.

– Заборов, ну-ка посмотри туда. Ну! Вставай давай! Видишь? – Ваня приложил ко лбу ладонь, создав над бровями козырек, вот только от какого такого солнца?

Заборов отряхнул кафтан и прицелился взглядом в указанную сторону.

– Не вижу ничего. Равнина и равнина.

– Вон же! – воскликнул Ваня и побежал из последних сил.

Снег был ему по пояс, и казалось, что он переходит вброд молочную реку.

– Лучнику виднее, – буркнул Заборов и, придерживая двууголку, поднялся и пустился за товарищем.

Через несколько минут и он увидел это. Из снега, как спичка из пивной пены, торчала одинокая жердь, а верхушка ее мерцала чудным оранжевым светом.

– Фонарь! – обрадовался Ваня и пошел на него, как шлюп на маяк.

– Чего? – Заборов не поспевал. – Это ты на каком сейчас сказал?

Стрелец вспомнил, что фонари сами по себе из земли не растут. Рядом наверняка будет дом или люди. Что-нибудь да будет.

Чутье не подвело. Сразу за столбом из снега высилась металлическая труба.

– Копай! – крикнул Заборову Ваня и принялся лихорадочно рыть снег медвежьими лапами.

Заборов достал рукавицы, надел их, похлопал себя по коченеющим ляжкам и внезапно по-звериному набросился на трубу. Снежные комья полетели во все стороны. Путешественники отламывали льдины, сбивали наледь ногами, разгребали сугробы, плевались, тяжело дышали и принимались сызнова, пока им не открылся дощатый дом салатового цвета. Строение было в один этаж. На каждой стене – по два окна в изразцовых наличниках. Некогда зеленая краска выгорела и облупилась.

– Ты грамотный? – спросил Заборова Ваня.

– Я – нет, – проснулся капюшон, но на него внимания не обращали.

Заяц кивнул.

– Читай.

Над кривеньким крыльцом под козырьком висела прибитая ржавыми гвоздями табличка.

– Детская библиотека номер семь, – прочел Заборов и пожал плечами.

«Библиотека» и «фонарь» были для него новшествами.

Дверь была открытой, но не запертой. Внутри оказалось чисто, пусто, натоплено и незатхло. Чужое присутствие было очевидным. Дом был одним пустым залом с крашеными полами и стенами, оклеенными одноцветной голубой бумагой.

– Необычно, – заключила Мишина голова.