Журнал «Юность» №02/2024

Все стоит на своих местах – только чашка чуть съехала с блюдца. Соня поправляет машинально и закрывается на все замки. Немного раздумывает и пододвигает стул, чтобы если вдруг вернется, упало и громко.

Потом смотрит сквозь дыры-глаза на дверь. Охраняет свою оболочку от мира.

Фотографии бьет яростно. Режется о стекло и впервые за пять лет чувствует. Страшно, хорошо, нарядно – забрызгивает стену кровью. Все рамы и все фотографии жжет на пустыре за гаражами. Горит весело. Мимо ходит кто-то, но Соня не боится уже. Как будто бы сбежала в лес и одичала там совершенно.

С трудом возвращается домой, смотрит на стену – она вся в дырах от вырванных с мясом гвоздей. Как будто из пулемета, как будто здесь каждый вечер расстреливали. И иногда по утрам, если выходной или просто плохое настроение.

На следующий день Соня открывает дверь и бухает об пол тяжелым – надпись красными буквами по серой полосе – шпатлевка.

Шпателя нет, поэтому она пальцами проходит по каждой дыре. Под ногтями остается белое.

И на следующий день все сначала – те же дыры в стене, которые никак не хотят зарастать, шпатлевка, белое под ногтями. И так три года.

Конечно, пыталась продать и переехать, но никто не брал – плохая планировка, плохой ремонт, плохая слава. Познакомились просто.

Потом вся эта грязь, лед и снова грязь.

Он протирает в стене дыру, достаточно большую для окна. Покупает раму. Берет гвозди.

– Будем счастливые смотреть на закат, а тут повесим фотографии, – начинает он, но закончить не успевает: Соня подходит сзади и с размаху всаживает шпатель ему между ребрами.

Он удивляется немного, но не сопротивляется. Как будто всю жизнь был готов.

Соня не до конца понимает, что чувствует. Главное, не счастье, не это ваше безграничное счастье, которое так важно запечатлеть.

Не нужно.

Вова Рубашкин

Родился в 1993 году. Кандидат юридических наук, судебный юрист, выпускник школы текстов «Мне есть что сказать». Ранее не публиковался. В творчестве с помощью магического реализма исследует коммуникационный разрыв и невозможность диалога.

Луна крадет тебя с приливом

1

Ты оборотень. Классический вервольф. Это не просто, знаешь ли, встречаться с вервольфом. Конечно, я делаю вид, что это ерунда, пустяк. Ведь куда более важно, как много у нас общего. Мы обожаем босанову и джаз, и хаус, и много чего еще, где есть грув: от венгерского диско до татарского фанка. Мы ценим стиль друг друга. Ты разделяешь мою любовь к книгам и даже не против смотреть со мной старые вестерны. Мы любим друг друга, ты знаешь. Но я никогда не пойму, каково быть в твоей шкуре. Каково быть другой. Ты же испытываешь это каждое полнолуние вполне буквально. Твое тело трансформируется в нечто совершенно противоположное той хрупкой нежности, что я полюбил.

Ты упрекаешь меня, что я просто не умею говорить. Не обсуждаю с тобой чувства и отношения. Что диалог со мной невозможен и наши проблемы никак не решаются. Может быть, действительно, в этом все дело. Мне особо нечего тебе возразить. Всякий раз, когда мы пытаемся поговорить, из моего рта вылетают какие-то неправильные слова. Ты слышишь их и в ответ начинаешь рычать. Иногда я замечаю, как лицо твое немного вытягивается, глаза желтеют, а на предплечьях начинает выступать шерсть. И я боюсь продолжать разговор. Что, если я действительно не умею говорить? Тогда лучше писать. Так я смогу подбирать слова заранее. И меня может не быть рядом, когда ты будешь читать то, что я написал. В этом очевидные преимущества переписки с оборотнем. Так будет безопаснее для нас обоих. Писать о личном я, правда, тоже не умею, но я записался на полугодовой курс писательского мастерства.

На первой лекции у нас спрашивали, почему мы решили пройти этот курс. Пришлось соврать что-то стандартное про детскую мечту и надежду на опубликование. Нам говорили много всего вдохновляющего, а я тем временем думал: «А что я на самом деле хочу сказать тебе?» Честно, я понятия не имею. Поэтому попробую начать с самого начала.

2

В тот день я сам подошел к тебе. Луна светила ярко, но до полнолуния оставалось еще несколько дней, а мне улетать наутро. Мой друг куда-то исчез, и я остался один в толпе молодых и пьяных людей, таких же, как мы, танцующих на недавно открывшейся летке. На тебе был легкий плащ с мужского плеча и черный берет. Ты носила высокие кожаные ботинки на толстой подошве. Сквозь тесные колготки просвечивали бледные ноги в татуировках. Стоя за баром, ты крутила трубочкой лед в джин-тонике. Тебе было скучно или одиноко. Или скучно и одиноко? Не помню, что я тебе такого сказал, но ты посмеялась. Ты и сама, наверное, не помнишь. С шутками всегда так, забываются, стоит их рассказать вслух.

Мы проболтались по пустынным улицам до утра, попивая теплое пиво, слушая Carry On Бобби Колдуэлла с телефона. Он оказался в избранном у нас обоих. Мы говорили, говорили, говорили, пока не добрели до твоего дома где-то между Лиговским и Суворовским проспектами. Ты не пустила к себе, мол, жуткий бардак. Даже не знаю, дело было в том, что мы только познакомились и ты держала дистанцию или у тебя и правда была там какая-нибудь обглоданная туша? Короче, я поцеловал тебя и помчался в аэропорт.

Надо отдать тебе должное, скрывать от меня свою природу ты не стала. Это было наше третье свидание, когда ты призналась, что превращаешься в волка. Сразу я не поверил и воспринял это как забавную причуду. Прошло время, прежде чем я понял, насколько ты была честна и насколько эта причуда не забавна. Но тогда я сказал себе: «Это неважно». Неважно, ведь я наконец влюбился. А теперь мне не дает покоя одна мысль. Вот сейчас, знай я о том, каково это – жить с оборотнем, был бы у нас вообще шанс на какие-то отношения? Или я бы трусливо сбежал от тебя при первой возможности?

Поначалу ты отговаривала меня, и это было честно с твоей стороны. Конечно, я тебя не слушал, ведь ты такая красивая. Я убеждал тебя, что мы должны быть вместе. «Да, мы разные, но это же здорово», – наседал я. «Куда важнее различий то, что нас объединяет». Слова лились из меня легко, и я был убедительным в своих ухаживаниях. Пока мы жили в разных городах, встречаться с тобой было очень просто, понимаю я теперь. Ты говорила, что иногда тебе нужно побыть одной, и просто исчезала на сутки или двое. А потом мы возобновляли ненадолго прерванные переписку, секстинг, разговоры по видео и обмен мемами как ни в чем не бывало. Почти целый год мы летали друг к другу, и это было волнительно, романтично, весело. Я чувствовал себя классно. Что до тебя, то казалось, со мной тебе так же хорошо. Но я был знаком с тобой только наполовину.

3

Ты переехала ко мне в Калининград. Это вышло спонтанно. Не то чтобы мы так решили, просто тебя выселили из коммуналки (наверное, типичная проблема оборотней без собственного жилья), и я предложил перебраться ко мне на время. Мне хотелось поскорее пройти проверку бытом и жить с тобой долго и счастливо, путешествовать по свету, в перспективе заводить детей. О том, чего хотела ты, я в тот момент не думал. Я был влюблен, поэтому был уверен, что ты хочешь того же, что и я.

Когда мы стали жить вместе, ты первым делом преобразила пространство вокруг. Над камином появились цветы, в спальне на втором этаже – импровизированный балдахин. Мне это понравилось. А вот принять то, что каждое полнолуние ты становишься диким зверем, было тяжело. Напомню, тогда я вообще не верил в оборотней. Стабильно раз в месяц ты просто убегала из дома, обычно под предлогом какой-то ссоры, скандально хлопая дверью напоследок. Я не знал, куда деться. Иногда был так расстроен, что в ступоре ложился спать, мгновенно отключаясь. Порой злился в ответ на твое поведение, замыкался в себе и ходил мрачный по несколько дней. Это тебя жутко бесило. А попытки удержать тебя во время очередной ссоры вообще не приводили ни к чему хорошему. Однажды ты даже мне крепко вмазала. Какой был скандал. В итоге я решил за тобой проследить.

В следующий раз, когда ты в ярости выбежала из дома, я выждал мгновение и отправился за тобой, стараясь оставаться незамеченным. Близко к дому был пруд и парк, где по утрам бегали зожники и опохмелялись пьяницы, а вечерами гуляли мамы с колясками и подростки на электросамокатах. По счастью, в ту ночь там было абсолютно безлюдно. Я с трудом различал твой силуэт среди деревьев, пока графитово-черные облака не обнажили полную, налитую желтизной луну.

Я увидел тебя в твой самый уязвимый, интимный момент – превращение. Это было так страшно и так странно-прекрасно. Я чувствовал себя завороженным и смущенным одновременно, как вуайерист, которого заметила голая девушка в окне, но не испугалась, а поманила к себе пальцем. Ты впопыхах стягивала с ног ботинки, когда все твое тело конвульсивно содрогнулось. Сбросив юбку сразу вместе с трусами, ты стала нервно расстегивать блузку, но снять ее не успела. В одно мгновение тебя вновь передернуло, пропорции тела исказились, кожа покрылась черной шерстью. Блузка треснула по швам и повисла лоскутами на мощном зверином торсе. Ты задрала кверху голову и завыла. Лицо твое превратилось в волчью морду с торчащими из пасти клыками.

Я боялся, что ты заметишь меня, вжался в ствол ближайшего дерева и не мог шелохнуться, а когда выглянул снова, тебя уже не было. Домой ты вернулась наутро, вся грязная, в порванной блузке и с запахом мокрой псины. Я поджидал тебя. Обычно в это время я уже в офисе, пишу иски, готовлюсь к судам. Так что к серьезному разговору ты была не готова.

4

Я хотел было расспросить тебя, что мне следует знать о твоих превращениях, но ты огрызнулась, что это личное. Что преследовать тебя я был не вправе. Что это глупо и попросту опасно для меня самого. Я дал слово, что больше такого не повторится. Но из любопытства стал гуглить. Писали всякое.

«А если с тобой что-то случится, куда идти? – думал я. – К обычному врачу или ветеринару? Или к колдуну какому-нибудь?» Теперь понятно, почему ты не носишь серебряный чокер, который я подарил тебе на твой день рождения. Не пойму только, почему, упомянув про свою нелюбовь к золотым украшениям, ты ничего не сказала про серебро. «Ты наверняка ела людей. Нам стоит бояться охотников на оборотней? Вампиры существуют? Тебе больно превращаться? Это наследственное? Или тебя заразил другой оборотень? Ты знаешь других оборотней? У вас есть какой-нибудь общий чат или специальное приложение?»

Я искренне не понимал, почему ты стеснялась своей ликантропии. Хотя «стесняться» – это упрощение. Прожив с тобой два года, я осознаю, что у тебя с ней гораздо более запутанные отношения. С одной стороны, ты ненавидишь эту свою особенность и она довольно явно мешает тебе жить нормальной жизнью. Но, с другой стороны, хочешь ли ты нормальной жизни? Порой я думаю, что ты не представляешь себя без волчьей стороны, и оборотничество – неотъемлемая часть тебя.

Вскоре я стал подозревать, что тебе нравится, что ты оборотень, хотя ты всегда отрицала это. Как еще объяснить твой отказ пойти хоть к какому-нибудь специалисту? Сегодня мир полон специалистов и экспертов разного толка, уж наверняка знаток оборотней нашелся бы. Но нет, ты убеждала меня в обратном. Я хотел было сказать как-то, что это просто удобно – скидывать ответственность за собственную жизнь на ликантропию, но побоялся обидеть тебя. «Ты же понимаешь, это была не я, это моя волчья сущность. Мне тут не за что извиняться», – сказала однажды ты.

5

Да, ты сожрала Чарли – моего декоративного кролика. Я назвал его в честь Чарльза Паркера. Великого саксофониста, одного из основателей бибопа, которого прозвали птицей. Кролик – птица. Я находил это забавным. Паркеру не было и тридцати пяти лет, когда он скончался. Тем утром я нашел то, что осталось от Чарли посреди комнаты. Ему не было и пяти. Тяжелое выдалось полнолуние. Я думал, ты хотя бы извинишься, но нет. Тогда я решил установить границы.

Мы договорились соблюдать правила. Одна из комнат в квартире теперь стала твоим логовом, берлогой. В полнолуние ты закрывалась там, уже без всяких демонстративных скандалов. Мне же запрещалось туда входить. Также пришлось купить в дом еще один холодильник, чтобы хранить там запасы сырого мяса. «А собачий корм не подходит?» – пошутил как-то я и удостоился твоего самого презрительного рыка. Ты жаловалась, что здесь мясо хуже и цены выше. Я взял эту проблему на себя. Половина зарплаты стала уходить на лучшее мясо, что можно было достать. Я нашел надежных поставщиков – местных фермеров, ведущих экологичное хозяйство. Брал говядину в полутушах, реже целых кур (слишком большой расход, несерьезно). Свинину не брал. Ты говорила, что мясо местных свиней воняет антибиотиками. Больше всего ты любила баранину. Точнее, мясо молодых ягнят. Таких я покупал целиком. Сам никогда не разделывал, просил мясников. Но ты все равно была недовольна. Неужели питерские бездомные были вкусней? Или это все неутолимая жажда охоты?

Я продолжал гуглить и даже, к своему удивлению, нашел специалиста по оборотням – эксперта-ликантрополога. Когда обращаешься к таким людям, никогда не можешь быть уверенным до конца, что они не шарлатаны. Мы оба к такому относились скептически, но что нам стоило попробовать? Уговорить тебя было трудно, но в какой-то момент ты сдалась. Помню, ты вышла от него глубоко озадаченной и с рецептом, написанным неразборчивым почерком. Какой-то сбор редких таежных трав, я не запомнил название, только цену. Достать его было трудно, но возможно. Дороговизна, растительность происхождения и легальность распространения обнадеживали. Во всяком случае, ты хотя бы не будешь пичкать себя какой-нибудь дешевой токсичной химией, рассуждал я.

И все вроде стало налаживаться. Обычно, пересидев полнолуние в своей комнате, ты отпиралась с рассветом, поднималась ко мне наверх и ложилась в нашу кровать, стараясь не разбудить меня. Я же тактично притворялся, что крепко сплю.

Иногда ты целовала меня в висок, если я лежал на боку. Я непроизвольно улыбался этому, бормотал что-то нежное в полудреме.

Иногда, в игривом настроении, ты кусала меня за бок. Точнее, чуть-чуть прикусывала и делала вид, что жуешь. Это было немного страшно и ужасно щекотно. В меньшей степени я переживал за то, что ты оттяпаешь от меня кусок мяса, и куда сильнее – что от щекотки я неудачно дернусь и случайно заеду тебе локтем в нос.

Иногда я просыпался за пару минут до будильника и с сожалением обнаруживал себя в кровати одним. Я выходил из спальни, спускался на первый этаж и находил тебя свернувшейся где-нибудь в кресле или на диване с застывшими следами крови в уголках губ и под ногтями. Я прибирал ночной бардак, накрывал тебя пледом и, поцеловав в лоб, тихонько уходил на работу.

Иногда, после очередного превращения, когда луна уже шла на убыль, ты не вылезала из постели и могла проваляться в ней несколько дней, восстанавливая силы. Ближе к ночи я прокрадывался в спальню, стараясь не разбудить тебя. Засыпать в такие моменты было трудно. Ты знала, что после полнолуния храпишь особенно мощно? Но не так, как, например, храпела моя бабушка. Ее громогласный, но равномерный храп как будто держал строгий ритм. Твой же храп джазовый, синкопированный. Резкий всхрап стремительно сменяется свистящим посапыванием, чтобы минутой позже трансформироваться во что-то среднее между хрюканьем мопса и утиным кряком. Это бибоп. Разве уснешь под бибоп? И разве можно его не любить?

В общем, я проявлял терпение и чуткость, старался быть внимательным, не обижался по пустякам, и ты была благодарна. Тебе было трудно, но ты тоже старалась ради меня, и я это очень ценил. Я был уверен, если окружу тебя заботой, все образуется само собой.

Иногда казалось, что так и вышло. На небе светила полная луна, а ты не превращалась. Может, дело было в горьком травяном сборе, который ты стала пить, а может, сработал эффект плацебо. Или ты просто привыкла, адаптировалась. Какая разница? Я был так рад. Казалось, мы оба счастливы.

6

Путешествия с оборотнем – тот еще стресс. И для оборотня, и для его попутчика. Хоть ты и не превращалась уже давно, я все равно четко планировал наши перемещения с учетом лунных фаз. Не хотелось бы каких-то эксцессов. Вдруг ты обратилась бы прямо в полете? Или на паспортном контроле? Когда наш рейс в Гоа задержали почти на сутки, я был в панике, места себе не находил. Да, до полнолуния оставалось еще три-четыре дня, но мало ли что…