Журнал «Юность» №08/2023

Лёнчик обошел окрестности вдоль и поперек – Цили нигде не было видно. Он уже собрался было уходить, как вдруг среди густых зарослей акации увидел рыжий Цилин башмак. Башмак давным-давно просил каши, но менять старую обувь на новую Циля почему-то не спешила. Лёнчик раздвинул кусты, подошел поближе и замер от увиденной картины: на выжженной солнцем траве, раскинув руки, точно раненая птица, лежала Циля. Черный локон, насквозь пропитавшись бурой кровью, намертво прилип к правому виску. Проглотив рвущийся из горла крик, Лёнчик припустил в сторону вокзала…

Бабка Домна в это время, завернув очередной пирожок в газету, протягивала его покупателю:

– Кушайте на здоровье!

Торговля шла бойко, и Лёнчик не захотел путаться у бабушки под ногами.

Он сделал было шаг в сторону здания вокзала, где над дверью красовалась табличка «Милиция», но потом передумал и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, побежал искать Чеку. Лёнька нашел его сидящим по-турецки в тени раскидистого ореха. Перед попрошайкой на земле лежал видавший виды картуз. Картуз пока еще был пустым, но это ненадолго: какой-нибудь сердобольный прохожий обязательно опустит туда пару монет.

Голова Чеки безвольно свисала на грудь – видимо, он спал.

– Дяденька! – позвал Лёнька. – Эй!

Чека и ухом не повел.

Лёнька подошел поближе и тронул спящего за плечо.

– Дяденька Чека, вставайте!

– А-а, Лёнчик! Чего тебе?

– Там, в кустах, Циля мертвая лежит.

– Ты чего мелешь, дурачок?

– Ей-богу! – Лёнька чуть не заплакал от того, что ему не верят.

– А ну, веди до Цили…

Над Цилей уже кружились жирные привокзальные мухи.

Чека наклонился над женщиной, приложил ухо к ее худой груди:

– Слава богу, дышит… Беги скорее до бабки!

Лёнчик будто только этого и ждал – сорвался с места, словно скорый поезд.

– Баба, баба, – зашептал он в ухо бабе Домне.

– Пирожки, горячие пирожки… Чего тебе, Лёнька?

– Ба, там Цилю убили.

– Ой… Окстись! Как убили?

Бабка выронила из рук пирожок и уставилась на Лёнчика.

– Фи-и! – возмутилась солидная дама, которой предназначался пирожок.

Бабка подняла оброненный товар, машинально вложила даме в руку:

– Я быстро, одна нога тут, другая – там!

Домна схватила внука за руку:

– А ну, геть до Цили!..

* * *

Лёнчик только однажды в жизни почувствовал присутствие смерти – это было тогда, когда хоронили мамку.

Сколько он ни пытался, но вспомнить похороны не мог. Только ощущение чего-то непостижимого, неуловимого, а потому и страшного навсегда въелось в детскую душу. После похорон бабка Домна чаще, чем прежде, сажала Лёнчика к себе на колени и целовала, целовала, целовала… Лёнька соскальзывал с бабкиных колен и падал в подол широкой юбки. Баба Домна двигала ногами туда-сюда, и казалось, будто Лёнька качается в люльке…

– Божечки мои! – причитала бабка над Цилей. – Кто ж тебя так, девонька?

– Да не причитай ты так – живая она, – успокоил бабку Чека отрезвевшим голосом.

– Так чего ты стоишь остолопом? Беги за помочью…

И Чека, словно послушный мальчишка, побежал звать на помощь…

– Так-так, – важно произнес Потапов, вытирая кипенно-белым платком бегущий по лицу пот.

– Что видели, граждане-товарищи, что знаете? Так-так, будем составлять протокол…

Чека, ссутулившись, сидел напротив лейтенанта и разглядывал свою грязную, покрытую рыжими волосами руку.

Бабка Домна, сложив могучие руки на груди, отрешенно глядела в открытое окно.

Лёнька сидел на самом краешке табурета, и со стороны казалось, что еще чуть-чуть – и он вылетит в окно, точно испуганный воробышек.

– Шо молчим, граждане-тунеядцы? – обратился Потапов к Чеке.

Чека оскалился желтыми зубами:

– Я все сказал, гражданин начальник, и добавить мне больше нечего.

– Сознавайся, гнида – твоих рук дело? – прищурился Потапов. – Чего не поделили с Цилей? Вина не хватило? А может, не дала?

Потапов грязно рассмеялся.

– Не шейте дело, гражданин Потапов, – сверкнул глазами Чека. – Я ведь гордый, могу и обидеться. А кулак у меня тяжелый… Мы с Цилей – друзья закадычные, сам знаешь, на кой мне ее обижать?

– Ты мне тут не дур куй!

Потапов зыркнул глазами на Лёнчика:

– Детям на допросе находиться не положено. А ну, брысь за дверь!