– Ну, позвоните сами!
– Молодой человек, это ваша проблема! – Вахтер потянулся к облупленному телефонному аппарату и приподнял болтающуюся под трубкой пеструю косу проводов.
Телефон, очевидно, не работал.
– Хорошо, я буду ждать здесь, у турникета! – Я развернулся и замер перед доской объявлений.
– Да жди сколько угодно! Испугал! – пробурчал вахтер и захлопнул окошко.
* * *
Прошло полчаса. Мне показалось, что я проснулся в узком пространстве между дверью и турникетом. От обстоятельного бормотания радио из-за перегородки болела голова.
– Да выключите вы, наконец, это радио? – вдруг вспылил я. – Или включите погромче! Ни слова не понятно в этом бубнеже!
Окошко распахнулось.
– Не разрешается. Но ты прислушайся! Черти! Опять все топят в дерьме! – причитал вахтер, помешивая ложкой в кружке. – Чая хочешь?
– Нет, спасибо.
Дверь проходной хлопнула. Вошел скуластый мужчина средних лет в сером ратиновом пальто и выжидающе остановился:
– Молодой человек, разрешите пройти!
– Проходите, ради бога! Кто вам мешает? – отпрянул я.
– Добрый день!
– Добрый день! – поздоровался вахтер.
Провернулся турникет. Хлопнула задняя дверь.
– Что ж вы у него не спросили пропуск? – не выдержал я.
– Что ж, я не знаю Скулиса? А вот ты не знаешь! А еще говоришь, с договором пришел!
– Слушайте, вы пожалеете!
У меня получилось просунуть в окошко руку и ударить по стеллажу, но я тут же отдернул ее, стыдясь рваного рукава.
– Да ты не кипятись! А то сейчас милицию вызову.
– Как же! У вас телефон не работает! – съязвил я.
– А тревожная кнопка на что, олух?
– Я не олух!
Вахтер неторопливо залил кипятком пакетик чая.
– Послушай, – сказал он, и по интонации было заметно, что он смягчился. – Мне надо отойти в туалет, а он в соседнем корпусе. Веди себя тихо. Если кто подойдет, скажи, что я скоро буду. Потом я тебя пропущу. И ищи хоть Скулиса, хоть Сукиса.
– А если я, не дождавшись, пройду?
– Да проходи, ради бога. Только на выход, пожалуйста, с разрешением, подписанным комендантом и директором!
– Ладно, – согласился я и встал, гордо облокотившись на турникет.
Откровенно говоря, я был настолько заворожен этим строением, что несколько раз обошел корпус кругом. В нем не было входа – только окна, заложенные кирпичом, и металлические ступени цвета жженой умбры, ведущие к двери на втором этаже.
Вахтер выбросил чайный пакетик в урну и, причмокивая, стал пить.
– Значит, никого не пускать, понял? – Старик освободил на столе место для пустой чашки и выдернул из розетки калорифер. – Пойдем, Монте-Кристо!
Из-за калорифера выполз огромный пятнистый кот и, громко чихая «Иф! Иф!», поплелся за хозяином.
– Эх, Россия, гнилосоломная страна! А ведь я был Паганини монтажа! – донеслось из коридора. Краем глаза я видел, как два силуэта – канареечный и пятнистый – исчезли за дверью.
* * *
Прошло, наверное, полчаса. Дважды в зарешеченном окне мелькнула рогатая тень троллейбуса. Наконец я не выдержал, перелез через турникет и вылетел во двор. В ноздри ударил запах краски и сырого камня – приторно-сладковатый, как трупное разложение кирпича и бетона.
Внутренний двор представлял собой ровную прямоугольную площадку, заполненную чавкающей грязью. Посреди площадки голуби доклевывали горбушку. Голые, черные от сажи тополя, склонившись над деревянным настилом, образовывали что-то вроде аллеи, ведущей от проходной к отдаленным корпусам. Метрах в тридцати настил причудливо заворачивал, огибая наполовину затонувшую в грязи автоцистерну.
Осторожно ступая по раскисшей от влаги, продавливающейся древесине, я направился к самому крупному строению. Откровенно говоря, я был настолько заворожен этим строением, что несколько раз обошел корпус кругом. В нем не было входа – только окна, заложенные кирпичом, и металлические ступени цвета жженой умбры, ведущие к двери на втором этаже.
Под лестницей невыносимо пахло мочой. Превозмогая отвращение, я стал взбираться.
Площадка, на которой я оказался, дрожала, как корзина воздушного шара. Поскользнувшись, я вцепился в перила, но тут же отдернул руки: прутья текли ржавчиной, как бурое мороженое. На зарешеченной двери болтался замок. Тщательно вытерев руки носовым платком, я стал спускаться.
* * *
Не доходя до следующего строения, деревянный настил резко сворачивал к группе индустриальных мегалитов. Я покорно свернул и вскоре вышел к деревянному мосту. Под мостом протекал мелкий ручей, рассекающий территорию завода на две части. Вдали, у забора, горела резина, и вверх к суконному небу поднимался черный гриб, похожий на мантию духа огня.
Я зажал нос, сделал несколько шагов и вдруг за мостом слева от настила увидел еле заметную тропку из притопленных в грязи покоробленных досок. Дощатые «рельсы» кратчайшим путем вели к зданию, более всего напоминающему административный корпус. И я свернул с настила.
Отсыревшие доски с хлюпом били по воде, выстреливая шрапнелью брызг. Джинсы с каждым шагом чернели и тяжелели.
Через десять минут ходьбы впереди замаячил корпус, представлявший собой несомненное исключение на фоне мрачных собратьев.
От корпуса мне навстречу шел мужчина в ватной куртке с мешком за спиной, из которого выпирала резина. Разойтись на двух узких досках было невозможно.
Но я напрасно переживал. За несколько метров мужчина в высоких сапогах вежливо шагнул в грязь и уступил дорогу.
– Извините, пожалуйста, вы не подскажете, как мне найти Валентина Николаевича Скулиса? – обратился я к нему.
– Скулиса? – произнес тот с мечтательной интонацией, с которой впечатлительный юноша произносит имя Виолетта.