Опять не пустили в кино… Роман в рассказиках

Когда мне исполнилось 33 года, у отца выявили рак гортани. Он всю жизнь (по-моему, с раннего детства) курил. Я ходила к нему в больницу, а потом навещала дома, что-то по хозяйству помогала. Он даже научил меня новому способу закрутки огурцов, которым я пользуюсь и сейчас.

Жил он один в собственной однокомнатной квартире, выданной ему как инвалиду Великой Отечественной войны. Ни моей мамы, ни бабушки уже не было в живых, папка оставался единственным родным предком.

Хоронили мы его все – все его дети, любимые и не очень…

А я корю себя за то, что не нашла в себе ни сил, ни времени, ни мудрости просто поговорить с ним – о нём самом. Как и он – со мной обо мне. Гурьевское мы с ним отродье…

Москва слезам не верит

– Ну-ка, мелочь пузатая, бегом сюда! – зовёт нас папка. – Я вам сейчас Москву покажу!

Что это за Москва такая, мы с сестрой не знаем, мы ещё маленькие: мне четыре, ей почти два. Да и какая разница?! Главное, что папка сегодня весёлый, не ругается и не дерётся. И мы охотно выстраиваемся в очередь на «просмотр» обещанной Москвы.

Подхожу первой, я же старшая. Отец обхватывает ладонями с обеих сторон мою головёшку, сжимает её и тянет меня вверх. В голове шумит, ушам больно, но я таращу глаза, пытаясь увидеть Москву.

– Ну как, видишь? – весело смеётся отец.

– Нееет, – из моих глаз уже брызжут слёзы.

И Валя начинает громко реветь, ещё даже и не попытавшись посмотреть на Москву…

Теперь и я своим гостям Москву показываю, – я же дочь своего отца, тоже юмористка.

– Хочешь, – спрашиваю, – Москву тебе покажу?

А кто не хочет? Тогда я подвожу гостя к окошку и показываю: вооон она, Москва. И тычу пальцем в сторону небольшого уголка района Митино. А вы думали, что Москва – это только Кремль и Красная площадь? Москва – она разная. Она – большая…

И слезам она точно не верит.

Отец и мат

Наверное, я всё-таки немного ханжа. Если под это определение попадают те, кто отрицательно относится к мату. Я именно из таких вот фифочек: не люблю, не поощряю и не употребляю.

Лет до 30 просто физически мат не переносила. Всякий раз, когда его слышала, меня передёргивало. А всё очень просто: папаня мой покойный был страшным, просто до безобразия ужасным матерщинником. То есть буквально каждое нормальное слово перемежалось у него с нецензурным.

– Любка, блин, принеси-ка мне, блин, папиросы, блин, – такая вот, с позволения сказать, отеческая просьба произносилась вполне миролюбивым тоном: отче мой в это время… читал Бориса Можаева, Василия Белова или Ремарка. Думаю, если бы кто-то сказал папуле, что с детьми так общаться непозволительно, он бы очень удивился: а что он такого сказал? По-другому он просто не умел.

Ну, и что мне оставалось? Либо, подражая папочке, начать тоже активно осваивать и усовершенствовать ненормативную лексику, либо – никогда не употреблять эти нехорошие слова.

Сейчас, правда, я уже спокойно воспринимаю идиоматические выражения. А иногда даже сожалею, что не умею «образно» выразиться…

Когда Гагарин полетел в космос

Врать не буду, ни «своими глазами» не видела, как приземлился первый космонавт, ни «своими руками» не помогала ему освободиться от скафандра, но день этот я действительно помню.

Мне было шесть лет. Единственным источником всех новостей из внешнего мира у нас были радиорепродукторы – висевшие на столбах чёрные тарелки. В этот день бархатный баритон диктора Левитана (тогда я, естественно, не знала, что это Левитан) торжественно произносил непонятные слова: космос, ракета, «Восток», Гагарин…

Все взрослые говорили лишь об этом событии. Как позже со смехом вспоминала бабушка, мужики даже пить перестали. Моя врождённая любознательность оказалась сильнее стеснительности, и я приставала ко всем с расспросами и уточнениями, что позволило в конце концов сложить эти незнакомые слова в определённую картинку: Юрий Гагарин на ракете «Восток» полетел в космос. Вот только зачем он туда полетел, выяснить так и не удалось – никто из взрослых внятно объяснить не мог.

«Видимо, подвиг совершать», – решила я. Раз о нём все говорят, то значит, он герой, как Зоя Космодемьянская, про которую бабушка рассказывала.

Уяснив для себя, что к чему, авторитетно поведала о событии своей сестрёнке Вале и соседскому мальчишке Витьке, которые очень внимательно слушали меня. А потом мы вместе всматривались в небо, стараясь увидеть там Гагарина на ракете.

Кстати, спустя всего несколько дней поселковая ребятня (и я в том числе) распевала пошловатую песенку:

Высоко летит над облаками
Юрий Алексеевич Гагарин,
А жена кричит ему вдогонку:
«Юрочка, не пей там самогонку!»

Качели

Хорошо помню качели, которые перед нашим домом соорудил отец: два высоких столба с перекладиной, через которую перекинуты крепкие канаты – два на одну сторону длинной доски, два – на другую.

Качели были на двоих, «стоячие»: встаёшь на один край доски, держась за верёвки, на другую встаёт кто-то из дружков-подружек и – полетели, раскачиваясь всё сильнее и сильнее.

И не страшно ведь было. А сейчас я забоялась бы…

Хотя я всё же чуть было не пала их жертвой: соскочила с ещё раскачивающейся доски, она и наподдала мне «под заденку», выражаясь языком моей бабушки. Ох и больно было!..

Новогоднее ностальгическое

У меня хорошая память – я помню детство. Нет, правда, многие ведь напрочь забыли, что когда-то были детьми. Некоторые же вообще считают, что так и родились взрослыми, умными и серьёзными…

А я хорошо помню, что совсем недавно, всего каких-то лет шестьдесят с небольшим назад, была ребёнком. И, как все дети, с нетерпением ждала наступления весёлого праздника по имени Новый год.

Хотя, с точки зрения нынешней детворы, это был так себе праздник – никаких тебе Барби и новенького смартфона в подарок. Да и – чего уж там! – дома у нас даже ёлки-то наряженной никогда не было.

И всё равно это был самый что ни на есть развесёлый и долгожданный праздник. Потому что ёлка всё-таки была – в школе: большая, красивая, блестящая. И Дед Мороз был. И Снегурочка. И кулёчек с невообразимым богатством: с конфетами, с орехами и с маленькой оранжевой мандаринкой. Да ещё и родители приносили по профсоюзному пакету – с таким же примерно набором.

Я высыпала из кульков всё богатство и начинала его рассматривать и перебирать – конфетка к конфетке. По обёртке пыталась угадать, которая из них вкуснее, затем выкладывала конфетины в очередь: первыми съедались простенькие карамельки, а шоколадные в нарядных обёртках оставлялись на потом.

И, скажу я вам, разглядывание цветных фантиков и сам факт обладания такими сокровищами доставляли больше счастья, чем процесс их поедания.

Совсем скоро опять Новый год. Я обязательно наряжу красивую ёлку – к счастью, мне пока нравится этот процесс. И буду искренне радоваться каждому подарку, независимо от его величины, дороговизны и нужности.

Но… Почему же мне всё-таки грустно? Почему я завидую той девочке, которая с восторгом и трепетом смотрела на незатейливо наряженную лесную гостью, а затем с замиранием сердца открывала невзрачные бумажные кулёчки с карамельками и шоколадками?!

Чем сердце успокоится…

Ни разу не видела, чтобы моя бабушка молилась, и икон у нас дома не было никогда. Но я знаю с детства почти все православные праздники, о них нам бабушка рассказывала. Без фанатизма, просто как дань семейным традициям, отмечали мы Пасху куличом и крашеными луковой шелухой яйцами, ходили на кладбище в Семик, в Троицу рвали берёзовые ветки, на Масленицу пекли блины.

О гаданиях «в крещенский вечерок» бабушка поведала нам такую историю. Когда дедушка Павел был на Финской войне, задумали бабушка и её золовка Ульяна погадать, вернётся ли он домой. Ворожили, насколько я помню бабушкин рассказ, со свечами и зеркалом. В зеркало и увидела бабуля своего любимого мужа – со страшным чёрным лицом и ввалившимися глазами. Испугались они и стали втайне от свекрови переживать и плакать. К счастью, через некоторое время дедушка мой вернулся, но буквально вскоре ушёл на другую войну – на Великую Отечественную, где и пропал без вести, успев написать лишь одно письмецо: «Завтра в первый раз идём в бой»…

Поплакав в который уж раз над рассказанной историей, бабушка мне вновь и вновь наказывала: никогда не гадай на близких. Что там дальше будет, пусть то и будет. А увидишь, не приведи господь, беду какую, то и станешь невольно ждать её, тем и накликаешь…

Уж не знаю, бабушкины ли рассказы так повлияли на мою детскую психику, или сама я пришла к этому, но я и правда не хочу знать, что будет завтра. Сегодня всё хорошо, все живы-здоровы, и я счастлива.