Опять не пустили в кино… Роман в рассказиках

Как мы с сестрицей рыбу ловили

Чего нас с Валькой туда понесло? Ведь не велела бабушка из огорода уходить, пока она грядки полола, так нет – к самому болоту усвистали, а это аж на другом конце улицы, да не нашей, а той, что с нашей угол составляла.

Подробностей я сама не помню, мала была, а сестрица – тем более, она двумя годами младше меня. Бабушка позже рассказывала:

«Потеряла я их: куды девались? Только что тут обе под ногами крутились, мявкали, а хватилась – и нету их. Я туды-сюды, к соседке кинулась:

– Ира, девок моих не видела?

– Дык, и я Витьку своего, – говорит, – потеряла. Вместе, видно, где-то бегают. Ты, – говорит, – Егоровна, погоди, я сбегаю, поищу их.

– И цё ты думаешь, – продолжает бабуля, – идёт, гляжу, Ира, Витьку своего хворостиной погоняет, у того слёзы в три ручья. А сзади мои две марфушки волокутся и издаля кричат:

– Ба-а-абушка! Мы тебе рыбу несём.

Тут Ира хворостину бросила и за живот схватилась – прямо пополам от смеха согнулась».

И бабушка сама начинала хохотать. Хохотушка у нас бабулька была. Зато нам с Валькой не попало: бабушка, как наш «улов» увидела, от смеха даже ругаться не могла.

Что за «улов», спрашиваете? А я думала, догадались, – головастиков в банку наловили.

Два утра

Затемно ещё разбудили монотонные постукивания за окошком.

Долго прислушивалась, но не поняла, что это было, и выглянула в окно.

По кромке неба уже пробивались первые лучики, но трава ещё была тёмной. Вот где-то залаяли собаки, и я вдруг увидела себя в детстве.

Точно так же когда-то было ещё темно, но уже ясно, что день будет солнечным; на другом конце улицы лаяли собаки, а я смотрела на улицу сверху…

Откуда? Мы же в одноэтажном доме жили…

А всё просто, я и это вспомнила: отец на чердаке обустроил спальное место с марлевым пологом от комаров. Вот в чердачное окно я и выглядывала в то далёкое раннее утро…

И ноготки… с того времени я и помню эти жёлтые цветочки календулы, они росли у нас перед домом. И ещё космея с розово-сиреневыми лепестками на тонких ножках раскачивалась на ветру…

Про рыжего лесоруба

Я училась в 3-м классе, а рыжий Валерка, сосед наш, был старше то ли на год, то ли на два. И вот этот конопатый паразит всё время писал мне записочки про любовь, а проходя мимо напевал: «Ах, зачем же наша Люба полюбила лесоруба? За гармошку удалую, за работу боевую и за волосы немного рыжеватые». А я его за это лупила по спине портфелем.

И вот как-то мамка нашла у меня в кармане записку от него – про любовь. Я не помню, что говорила мама и говорила ли что-то или просто смеялась, но помню, что мне было жутко стыдно…

Про лилипутов

Когда наши родители уже уехали в Ленинабад, бабушка устроилась техничкой в клуб, и мы туда часто бегали: в кино, в библиотеку, на редкие концерты.

Почему-то на всю жизнь запомнила, как однажды к нам приехали циркачи-лилипуты, и мне безумно понравилась маленькая гибкая девушка, которая, изогнувшись калачом, доставала зубами лежащую на столе розу. Смотрела на неё, затаив дыхание…

Смеюсь – бабушка, небось, опять выдвинула легенду: есть, мол, такие народы… Выдумщица она у нас была, вот и я в неё немного пошла.

Как я в школу хотела

Всё лето радовалась, что скоро пойду в школу, плясала от счастья по поводу каждой купленной к школе вещи: учебникам, тетрадкам, карандашам, ленточкам. А большая красивая коробка «Подарок первокласснику» – сколько всего интересного там было! И до сих пор помню коричневые полуботинки – новенькие, блестящие, на шнурках, 33-го размера.

Но первый день в школе… кажется, меня никто не отводил, сама бежала. И торжественную линейку смутно помню… разве что как первый звонок звонит.

Зато хорошо помню себя в классе, за третьей партой в среднем ряду. Перед нами стоит учительница Алевтина Николаевна – красивая до невозможности, вся какая-то… неземная прямо.

Эх, хотела расспросить Свету, одноклассницу мою, она дольше меня в этой школе училась, да и мама её Наталья Фёдоровна была в ней директором, но не успела, – нет больше Светы…

Учительница первая моя

Мою первую учительницу звали Алевтина Николаевна Копосова.

Молодая, красивая, стройная, улыбчивая, она приехала в наш посёлок сразу после училища – видимо, по распределению.

С каким обожанием я смотрела на Алевтину Николаевну, стоящую у доски с указкой в руке: в тёмном узком платье чуть ниже колена и тёмных же лодочках на шпильках. А перед тем, как Алевтина Николаевна выходила из школы в слякотную погоду, она прямо на туфельки надевала резиновые боты.

Очень мне всё нравилось в ней: строгая причёска валиком, платье с крупными пуговками у ворота, ботики и туфельки. Дома я рассказывала младшей сестре про мою учительницу, и мы обе с ней ходили на носочках – как будто на шпильках.

Я с удовольствием и даже с радостью вставала рано утром и бежала в школу. Читать и «печатать» буквы я уже умела, а вот писать прописью научила меня она. Помню, у меня почему-то не получалась заглавная буква «Ф», да она у меня и до сих пор слегка корявая выходит…

Ленточка в косе…

Ой, и про ленточки помню. Купили мне родители две атласные ленты: розовую и красную. И я, до этого заплетавшая волосы в одну косицу, заплела их в две, чтобы обе ленточки сразу завязать. Из ребят вроде никто не заметил, но Алевтина Николаевна увидела и объяснила мне, что банты в обеих косах должны быть одинаковые.

Вот так на корню и был зарублен мой «креатив»…

Да, такая строгая раньше «мода» была, а нынче-то! Да хоть ещё одну вплетай – синюю, к примеру, или зелёную…

Школьные принадлежности

В начальных классах мы писали перьевой ручкой, обмакивая перо в чернильницу. Ох, уж эти пёрышки: если не почистишь их перочисткой, то обязательно кляксу посадишь.

А перочистки мы сами шили: несколько фланелевых кружочков диаметром примерно 4—5 см прошивали ниткой в центре – вот вам и перочистка.

Чернильницы были источником многих бед – опрокидывались (хоть и непроливайки) и пачкали всё вокруг: учебники, тетрадки, парты, пальцы, даже форму. А мальчишки-дураки косы девчачьи в чернила макали, но им за это от нас тоже доставалось!

Ой! А ещё я носила нарукавники сатиновые, какие в старых фильмах носят бухгалтеры. Это чтобы рукава форменного платья не протирались, да и как защита всё от той же чернильницы.

Приснилось страшное

В общем, и сон-то всего в одну картинку: страница якобы написанного мной диктанта, где в каждом слове красные правки. И в конце – крупная, на полстраницы, заходящая на текст, единица. Кол, как мы в школе говорили. И – мой ужас при виде этой картинки. Полнейшая растерянность и смятение: от «не может быть!» до «как теперь жить?!».

Поутру в связи со сном вспомнила… Писали мы в третьем классе диктант, и я получила пятёрку. Но Эльвира Васильевна (она замещала ушедшую в декрет Алевтину Николаевну) вздумала вдруг «разборки» устроить для тех, кто ошибок наделал: как правильно пишется то или иное слово, и почему его надо так писать. «Засада» поджидала всех на слове «чёрный»: почему-то многие написали его с «о» вместо «ё». Долго пытала всех Эльвира Васильевна, требуя вспомнить нужное правило, – никто не признавался. И вот учительница, устав от пыток, опустилась на стул и кивнула мне:

– Скажи, Люба, ты!