Во главе кошмаров

– А теперь представь, как косточка прорастает.

Такое я видела только по телевизору или в книгах, но, воодушевлённая успехом, накрыла второй ладонью и подумала о семени внутри. Я зажмурилась, представляя побег и тянущиеся вверх стебли. Абсолютно детская радость захлестнула с головой, я больше не думала словами. Мыслила лишь образами, запахами и ощущениями. Неожиданно в руках потяжелело, я сложила ладони лодочкой, почувствовав движение.

– Эй! Полегче, Кассия, а то уронишь! – предостерегающий тон сменил очаровательный смех Весты.

Я распахнула глаза, глядя на проросшую косточку, как на величайшее чудо света. Кажется, я перестаралась, побег протянулся ввысь сантиметров на десять, а корни оплели мои пальцы и ладони.

– Давай посадим его. Дальше пусть растёт сам, – предложила Веста, видя, с какой любовью я разглядывала сотворённое.

Я опустилась на колени и начала раскапывать землю голыми руками. Наверняка Веста могла бы мысленно создать яму, но я благодарно ей улыбнулась, когда она принялась пачкать руки вместе со мной. Этот простой монотонный процесс успокаивал, позволяя отвлечься от многочисленных вопросов и тревожных мыслей хотя бы на короткий срок.

* * *

Оставшуюся часть светового дня мы провели с Вестой. Она заставляла меня выращивать цветы, множить ветви у дерева, создавать различные предметы, которые я могла детально вспомнить, начиная с резинового шарика и заканчивая ручкой и книгой. Правда, та внутри оказалась пустой. Веста заставила меня трижды изменить цвет её платья, пока зелёный оттенок её не удовлетворил.

Я провела ещё около часа в одиночестве у могилы Сирши. Я больше не плакала, но увиденные чудеса не могли исцелить боль от потери. Несмотря на рассказ о семье и радушное отношение Весты, я всё равно чувствовала себя потерянной. Раньше у меня были мир и, может, не выдающиеся, но цели: окончить университет, найти работу и более-менее неплохо прожить жизнь. Теперь же не было ничего, а будущее и вовсе казалось туманным, так как я не понимала даже настоящего.

Солнце окрасило пейзаж в алые цвета приближающего заката, и к дому пришли Гипнос, Кай и Морос в сопровождении архонта Раздора и его свиты. Я заметила их раньше, чем они меня. Веста вышла из дома навстречу гостям, что-то отрывисто бросила отцу и брату. Те ответили мягче. Они стояли слишком далеко, чтобы можно было разобрать слова, но я внимательно следила за языком их тел, стараясь угадать. Когда все двинулись в мою сторону, я вновь напряглась, не зная, чего ожидать, и на мгновение пожалела, что не попыталась хоть раз создать в руке оружие. Хотя бы короткий нож или молоток.

Я встала. Все замерли в неловкой тишине на расстоянии нескольких метров. Все чего-то ждали от меня, но я молчала, внимательно разглядывая Майрона. При первой встрече решила, что внешне он едва дотягивает до пятидесяти, но при ближайшем рассмотрении казалось, что произошедшее в Даории за один вечер состарило его на пару лет. Сеть морщин вокруг карих глаз стала чётче, появились едва заметные синяки под глазами, нахмуренные брови и упрямо сжатый рот в аккуратной бороде. Светло-русые волосы с проседью были расчёсаны и спадали на спину, но наряд был скромнее, чем на встрече, в терракотовых и бледно-жёлтых тонах с золотой вышивкой. Архонт и его свита явились без брони или оружия – в подпоясанных туниках, штанах, сапогах и в свободных плащах. Словно гости всеми способами подчёркивали свой дипломатический статус.

Я невольно почувствовала то, о чём говорил Кай: вибрацию в воздухе, особенный тон силы архонта. Меня окатило волной неясного гула, волосы на затылке встали дыбом, как наэлектризованные. Мне захотелось поклониться Майрону или хотя бы стыдливо опустить взгляд. У Весты тоже не было ахакора, но её гул ощущался таким лёгким и ненавязчивым, что я прекратила его замечать спустя пару минут.

Архонт Раздора сделал шаг навстречу, и я моментально отступила. Его сила будто оттолкнула, удерживая на определённом расстоянии. Однако внезапный гул в ушах дошёл до пика и затих. Я с недоумением заморгала, поняв, что влияние его силы перестало на меня давить. Майрон выглядел не менее озадаченным, он растерянно открыл и закрыл рот, а затем что-то сказал на палагейском.

Я с трудом разобрала несколько слов. Хоть и учила язык, но в университете мало тренировали разговорную речь, а Майрон произносил слова то ли на неясном диалекте, то ли я просто туго соображала. Он повторил, но моё недоумение только усилилось. Брови Майрона взлетели вверх, рот так и остался приоткрыт в изумлении, архонт повернулся к Моросу и, судя по тону, высказал какую-то претензию.

Я не могу с ним нормально общаться. Как мне вернуться в дом, где я никого не понимаю? Находясь здесь, Гипнос, Кай и Веста говорили исключительно на известном мне языке людей.

– Я учила палагейский в университете, могу читать тексты средней сложности, но речь мы редко тренировали. Слова звучат похоже, но, может, дело в интонации… я не успеваю понимать… – попыталась объяснить я, ища поддержки у Гипноса, Весты и Кая.

– В ваших университетах преподают старый стиль, – пояснил Гипнос. – Я видел те учебники. Они почти не обновлялись на протяжении нескольких сотен лет. Тебе легче читать, потому что алфавит и письменность сохранились, но живая речь менялась в течение поколений.

Веста ощутимо ткнула Мороса локтем под рёбра.

– Отдай ей воспоминания, – напомнила она.

– Верни мне всё, что забрал, – присоединилась я к претензии.

– Нельзя возвращать всё сразу, – отреагировал Морос. Он не скрывал внешность Жнеца, это действительно либо его настоящее лицо, либо более привычный образ. Дардан Хилл не более чем иллюзорная личина. – У Микеля были забраны лишь первые минуты жизни. У тебя же – восемь лет. Возвращение воспоминаний таких объёмов за раз лишит тебя рассудка. Я буду отдавать понемногу.

– Тогда начни со знаний палагейского, – предложил Кай, однако на меня он едва ли взглянул.

Я нахмурилась, упрямо уставившись на него. Знала, что он почувствует. Кай заметно напрягся, но головы не повернул, смотря на Мороса.

– Я владею человеческим языком, – заявил Майрон. Он говорил с неверной интонацией, излишне растягивая звуки. Поэтому слова хоть и были понятны, но казались немного странными, словно свои знания языка он почти не применял. – Многие из приближённых тоже. Но для Кассиопеи небезопасно не понимать остальных в Палагеде.

– Кассии, – поправила я, распрямив плечи.

Архонт перевёл всё внимание на меня и на протяжении нескольких секунд обдумывал услышанное.

– Для Кассии, – повторил Майрон, и его согласие приободрило, кажется, ругаться или принуждать он не собирался.

Несмотря на строгий образ, он смотрел изучающе, без ненависти или презрения, как это делал Мелай. Я пока не могла принять, что вижу кровного дедушку, но какая-то часть меня хотела узнать его поближе, расспросить о нашей семье и об Илире.

Морос подошёл и поднял руку, но я с подозрением отшатнулась, избегая прикосновения.

– Не дёргайся, Кассия. Это займёт секунду, но будет неприятно, потому что воспоминания я передам напрямую.

– Насколько неприят… ай!

Я зашипела, хватаясь за висок. Морос буквально скользнул пальцами по коже, но ощущалось это так, будто мне воткнули иглу в голову. В ушах зазвенело, пришлось прикрыть глаза от внезапного головокружения.

– С ней точно всё хорошо? – как сквозь вату донёсся обеспокоенный голос Весты.

Кто-то подхватил меня под локоть, когда я покачнулась.

– Точно. Это скоро пройдёт, – заверил Морос, и он был прав. Звон и головокружение потихоньку отступили. Хотя голова не перестала раздражающе болеть, точно после резкой смены давления. – Я вернул толику воспоминаний и знания о языках. Но нужно многое наверстать, так как я отдал словарный запас восьмилетнего ребёнка.

Я не сразу сообразила, что половину последнего предложения он произнёс на палагейском. Сознание перевело само, но смысл дошёл не сразу. Я скованно кивнула.

– Теперь она понимает? – переспросил Майрон, медленнее выговаривая слова.

Я ощутила смешанные эмоции, уловив смысл его речи, которая ещё пару минут назад звучала смазанно, лишь отдалённо напоминая нечто знакомое.

– Понимаю, – с сильным акцентом выдавила я на языке палагейцев.

Он был достаточно мелодичным, звуки сочетались органично, привычными слогами, но вырвавшееся у меня слово получилось кривым и скрипучим. Я знала, как оно должно звучать, но мышцы гортани и язык не привыкли к правильному произношению.

– Необходима практика. Всё это мы решим дома, наймём лучших наставников. И чем раньше начнём, тем лучше. Нам пора возвращаться, Кассия, – кивнул Майрон, позволив себе скупую полуулыбку: первая из проблем была решена. Но похоже, впереди сотни таких же, а к миру теневых я готова не более чем малолетнее дитя к плаванию в море среди акул.

От мыслей отвлекли пальцы, сжавшиеся на моём локте, я вскинула взгляд на Кая, осознав, что это он поддержал меня, не позволив упасть. Как и прежде, он заметил моё внимание, но глаз не опустил, смотря на Майрона. Я высвободила руку, напомнив себе, что не могу верить никому из них.

4

МИКЕЛЬ

Сидя на кровати, я сжал голову руками. Мне осточертело ожидание, но попытка выйти закончилась усилением охраны у дверей.

Я мог бы убрать их со своего пути.

Жестокая, но правдивая мысль.

Во мне развилась нужная сила. Смешно отрицать, я чувствовал её кожей. Мышцы и кости казались крепче, а ощущение отчётливой способности влиять на мир опьяняло. Я с детства мог управлять металлом, но те силы были каплей в море по сравнению с тем, что появилось у меня сейчас. Тело неугомонно вибрировало рядом с любым сплавом, и я усилием воли запретил себе гнуть все металлические предметы просто ради интереса. Их было достаточно в комнате, где меня запер его величество Мелай. Или же мой отец, если всё сказанное на встрече – правда.

Я взглянул на предплечье левой руки со свежей чёрной отметиной от Привратника, а точнее, от самого Гипноса. Меня передёрнуло от нахлынувших воспоминаний, и я потёр лицо, силясь от них избавиться.

История о шаре Привратника и неизвестном ребёнке принца Металлов будоражила умы, сколько я себя помню. Она стала настоящей легендой в моём Клане, и я, как все, с нетерпением ждал развязки, гадая, кем окажется тот ребёнок и отличается ли он чем-то от нас, будучи полукровкой. Сколько было споров, склок и теорий. Кто-то поддерживал Мелая и ратовал за уничтожение шара, другие высказывались в пользу сохранения шанса для разгадки.