Экспресс на 19:45

Путь назад показался Энн особенно долгим. Все глаза были устремлены на нее. Она собрала вещи – только то, что принесла сегодня с собой. Она не имела привычки хранить что-то на рабочем месте или расставлять на столе фотографии и симпатичные безделушки.

Хью остался сидеть в кабинете Кейт, когда та ушла выводить Энн из здания.

На улице, в неумолимом свете яркого зимнего солнца Энн разглядела прочертившие лицо немолодой женщины нити морщин, обвислую кожу на шее. Заметила мелкую дрожь ее изящных рук. Значит, и ей было не чуждо человеческое. В отличие от Энн, которая по-прежнему не ощущала ничего, кроме смутного удовлетворения. Она получила меньше, чем рассчитывала. Но это пока.

– Надеюсь, мы больше не увидимся, – сказала Кейт, не отпуская дверную ручку. Она не могла позволить себе покинуть крепостные стены. В уличной драке одолеть Энн она бы не сумела – обе прекрасно это понимали.

Энн кивнула. Она старалась выглядеть смущенной, но улыбки сдержать не смогла. Кейт скрылась в вестибюле, темнота поглотила ее худую фигуру.

Ее надежда была оправданной. Кейт больше не увидит Энн. Потому что, вернувшись, она подойдет сзади. А Кейт? Просто никогда не узнает, кто нанес ей удар.

Всю долгую дорогу домой на поезде Энн анализировала проделанную работу – что она сделала правильно, где просчиталась. К тому моменту, когда она села в машину, припаркованную у изолированной электростанции, у нее в голове уже сложился четкий список ошибок и корректирующих мер. Своим самым большим промахом она считала отсутствие продуманного плана действий. Она пришла в компанию с единственной целью – работать. Но в процессе увлеклась совершенно иным. Значит, она плохо подготовилась. Не учла все возможные риски. А потом она позволила ситуации затянуться. Правда заключалась в том, что она наслаждалась Хью, наслаждалась роскошью быть его любовницей. Она потеряла контроль над ситуацией. И все же результат был хорошим. Она сыграла грязновато. Но итогом папуля будет вполне доволен.

Она съехала на длинную извилистую лесную дорогу, ведущую к дому. Небо налилось пурпурно-серым, пейзаж полосовали по-зимнему черные остовы деревьев, снег все еще укрывал ветви и землю. Она ненавидела зиму: за тишину, за пустоту, за неминуемое наступление. Хью обещал ей солнце и коктейли, обещал увезти ее на тропический остров. Она представляла, как теплая соленая вода ласкает кожу, почти чувствовала вкус фруктового напитка. Она позволила бы ему забрать себя куда угодно. Это не противоречило ее планам – она привыкла выжимать все до последней капли.

Она подъехала к притаившемуся за деревьями мрачному низкому дому, остановилась, заглушила двигатель. Она сидела в полутьме, стирая личину Энн. Затем вышла из машины, поднялась на крыльцо, повернула в замочной скважине ключ, толкнула входную дверь.

– Я дома! – крикнула она, оказавшись внутри. Прошла по скрипучему деревянному полу.

– Ты рано. Что случилось?

– Все пошло не по плану.

– В каком смысле?

– Не волнуйся, папуль, – ответила она, бросая сумку и снимая пальто. – Я весьма результативно поработала. К тому же я уже начала новую игру.

– Я никогда не волнуюсь о тебе, котенок. А вот остальным лучше почаще оглядываться.

– Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо.

– Верно. Очень и очень верно.

Телефон пискнул. Увидев, кто пишет, она почувствовала прилив раздражения. Сообщения были привычно плаксивыми и паническими.

Я больше не хочу этого делать.

Это неправильно.

Неужели ты никогда не устаешь?

Мне кажется, все идет наперекосяк.

Я хочу выйти из игры.

Она не стала утруждать себя ответом. Просто поднялась наверх и сменила офисную одежду на более удобную: натянула джинсы, кофту, кожаную куртку и ботинки.

– Ты, кажется, злишься, – заметил папуля, когда она спустилась. Он сидел на диване, она видела лишь его лысеющий затылок. – На горячую голову действовать нельзя. Так ошибки и совершаются.

– Я не злюсь, – заверила она его.

Неужели ты никогда не устаешь?

Она устала. Иногда она очень уставала.

Глава восьмая

Женева

Женева терпеть не могла зимние вечера, когда солнце начинало клониться к закату около трех. Чем темнее становилось на улице, тем тяжелее – на ее душе. Она зажгла на кухне свет и загрузила посудомоечную машину. Мальчики полдничали за столом. Они всегда возвращались из школы недовольными, но сегодня это было заметно больше, чем обычно. Стивен надулся. Оливер, как всегда, склонился над книгой. Что-то висело в воздухе. Что-то было не так.

Утром она не застала никого из семьи дома. Она открыла дверь своими ключами. На кухне ее ждала записка.

«Нам нужно было уехать пораньше, – было накорябано на бумажке Селеной или Грэмом – она не знала их почерков. – Пожалуйста, забери мальчиков в обычное время».

В доме царил беспорядок: никто не убрал со стола тарелки после завтрака и не заправил кровати мальчиков. Это выходило из ряда вон. Обычно, когда она приходила, мальчики завтракали за кухонным столом яичницей и тостами. Пока она прибирала за ними, они ждали у двери – одетые, причесанные, с ранцами и обедами в руках.

Селена любила похозяйничать по дому перед работой. Так она чувствовала, что успела позаботиться о семье. Она подкладывала записки, а иногда даже особые угощения – не слишком вредные – в ланч-боксы мальчиков. Днем она всегда была на связи и звонила, как только дети возвращались домой. Была доступна для них в любой момент времени.

Такеры были совершенно другими: безбашенные дети, никаких ограничений на электронные устройства, родители, не желающие вспоминать о семье в течение дня, если речь не шла о чрезвычайной ситуации. Мальчики Такеров обычно встречали Женеву в пижамах, уплетая какие-нибудь сладкие хлопья.

За то, что произошло у Такеров, ей было не так стыдно.

Но Селена Мерфи была любящей и внимательной мамой. Верной женой. Честной и доброй работодательницей. Она не заслуживала того, что разворачивалось за ее спиной.

Женева сразу же принялась за уборку: застелила кровати, бросила в стирку белье и направилась на кухню. Поразительно интимная работа – копаться в чужой одежде, заправлять постели, убирать грязные тарелки. Она вытирала столешницу, размышляя о том, как близко она была – и как далеко. Наемная работница, которую в любой момент могли уволить. По-семейному «своя» – на ограниченный период времени. Расходник.

Катая в голове эти мысли, она вдруг заметила на столешнице коричневатую точку. Она подошла, чтобы стереть ее – чем бы она ни была. Коснувшись ее салфеткой, она поняла.

Это была кровь.

Второе пятно темнело над плитой. Оттирая столешницу, она чувствовала, как ее пробирает странный ужас.

Сейчас, пока мальчики перекусывали за кухонным столом, она вычищала их ланч-боксы.

– Моя воспитательница меня ненавидит, – буркнул Стивен, вернув ее к реальности, и подпер пухлую розовую щеку рукой.

– Вовсе нет, – ответила Женева, запуская посудомойку.

Воспитательница действительно снова к ней подходила. На этот раз она раздраженно сообщила, что Стивен «закатил истерику». Насколько она поняла, он просто толкнул другого мальчика на детской площадке.

– Она знает, что ты хороший мальчик, который может вести себя лучше по отношению к окружающим.

– Еще как ненавидит, – встрял Оливер, чем, конечно, не помог. Он тоже был в скверном настроении – Женева никак не могла понять почему. Оливер был молчуном. Стивен выложил бы все как на духу, но Оливер держал свои мысли при себе. – Конечно, ненавидит, ты же сопливая кроха.

– Заткнись! – крикнул Стивен, покраснев и едва не заплакав.

– Оливер, – строго сказала Женева. – Извинись.