Прайм-тайм

– Мое мороженое, – плакал ребенок и пробовал схватить скользкую палочку, вытирая рот другой рукой.

– Подожди! – крикнул Томас, а Эллен попыталась выбраться из его объятий.

Остальные пассажиры, при всей тесноте, постарались отдалиться от него.

– Ты должен вытереть все сам, – заявила девица из кафетерия и с кислой миной протянула Томасу рулон бумажных полотенец.

– Успокойтесь, – сказал Томас, чувствуя на себе осуждающие взгляды других пассажиров. – Успокойтесь, Эллен, Калле, все будет хорошо, успокойтесь…

Он сбежал на палубу с Эллен под мышкой и сидячей коляской в руке, подталкивая ревущего и сопротивлявшегося Калле перед собой, и разместил детей прямо над лестницей в маленьком, защищенном от ветра закутке с крышей. Снял с себя дождевик и, завернув в него мальчика, посадил его на прикрепленную к стене скамейку. Слезы сразу же прекратились, не прошло и минуты, как сын заснул. Томас опустил спинку коляски, накрыл дочь одеялом, подоткнул его с боков и принялся торопливо катать ее вперед и назад, вперед и назад. Вместе с покачиванием судна это сработало. Девочка тоже заснула.

Томас надежно зафиксировал коляску на месте, проверил, чтобы дождь не попадал на детей, а потом встал у поручней и отдался воле воды и ветра. Внезапно на него навалилась необъяснимая тоска и ощущение утраты, как будто он лишился чего-то очень дорогого.

«Солоноватая вода, – подумал он. – Ее вкус».

Томас вырос с ней. Она являлась частью его системы ценностей. Чистая и прозрачная вода не только служила напоминанием о детстве, летних днях, проведенных рядом с ней. В Ваксхольме, где он жил до тридцати двух лет, море всегда было под рукой. Но в последние годы данный кусочек жизни оказался отодвинутым на второй план кучей самых разных дел, Томас стал забывать свои истоки.

«Она не стоит того, – подумал он. А потом с опустошающей силой осознал: – Я сожалею о случившемся».

Томас тяжело дышал, такая мысль никогда не приходила к нему раньше и сейчас болью отозвалась в груди. Ощущение, что его обманули, внезапно навалилось на него.

Он обманывал Элеонору, свою жену, спутавшись с Анникой Бенгтзон. Оставил виллу, свой дом и хорошо обеспеченный быт ради жизни в тесной квартирке Анники без горячей воды на Кунгсхольмене в Стокгольме. Он нарушил клятву, данную Господу и Элеоноре, обманул своих родителей, друзей и соседей. Он и Элеонора занимали значительное положение в Ваксхольме, в его общественной жизни, она в качестве директора банка, а он – главного экономиста.

– И все из-за чертова желания потрахаться, – сказал Томас, обращаясь к ветру.

Потом чувство вины набросилось на него сзади, ударило в затылок со столь же неимоверной силой.

«Калле, – подумал он, – извини, я не это имел в виду». Он повернулся спиной к воде, сфотографировал детей, спавших в защищенном от ветра пространстве. Фантастических и его. Его!

Элеонора не стремилась родить ребенка. Сам он почти не думал об этом, пока Анника не пришла к нему на виллу в тот вечер накануне Рождества, заплаканная и белая как мел. Как давно это было? Три с половиной года назад? Или больше?

Конечно больше. С тех пор он лишь однажды возвращался домой, вместе с нанятыми парнями из специализировавшейся на переездах фирмы. Деньги, полученные, когда Элеонора выкупила его долю виллы, он вложил в акции компаний из информационной и других высокотехнологичных областей, все согласно рекомендациям аналитиков.

– Не покупай такое дерьмо, – сказала тогда Анника. – Какое отношение мы имеем ко всему этому, если даже не можем выбрать нормально функционирующий компьютер?

Потом она бросила свой ноутбук на пол и топтала его. – Здорово, – ответил он. – Твой анализ положения дел на бирже действительно внушает доверие.

Естественно, она оказалась права. Биржу начало лихорадить месяц спустя, и больше всего досталось его акциям.

Томас ушел с ветра, спрятался от него, заметил, что промок и замерз.

А они еще даже не миновали Госхагу.

– Почему не работает лифт? – пропыхтел Андерс Шюман, когда поднялся на четвертый этаж здания, где размещалась редакция газеты.

Торе Бранд посмотрел на него с кислой миной.

– Сырость, – ответил он. – Ремонтная служба приедет в понедельник.

Руководитель редакции восстановил дыхание и решил оставить в покое данную тему, пока на смену не заступит какой-нибудь другой охранник.

Спикен сидел один на своем месте, ноги на столе, телефонная трубка практически вдавлена в ухо. Он вздрогнул, когда Шюман положил руку ему на плечо.

– Созвонимся, – сказал он и вернул трубку на аппарат.

– Где Торстенссон? – спросил Шюман.

– У родни в Даларне, играет на скрипке. Ты видел его в национальном костюме?

Спикен ухмыльнулся. Рулившие газетой парни не испытывали ни толики уважения к ответственному издателю. Шюман знал, что это не имело особого значения. Пока парни могли управлять Торстенссоном, заставлять его двигаться в нужном им направлении, главный редактор мог оставаться на своем посту.

Шюман расположился напротив шефа новостей, откинулся на спинку стула. Он знал, что парни уважали его опыт и знания, но это ничего не значило, если у него отсутствовала реальная власть.

Внезапно ему вспомнилось, что Анника Бенгтзон называла парней велюровой кодлой из-за их странных одинаковых темно-синих велюровых пиджаков, и тоже ухмыльнулся. Потом откашлялся:

– Как у нас дела с бедняжкой Карлссон?

– Анника Бенгтзон обещала позвонить в двенадцать, но этого не сделала, – ответил Спикен.

Он безнадежно махнул рукой.

– С кем она поехала?

– С Беррой. Они выехали сразу после десяти.

– Тогда они, скорей всего, еще не покинули пределы города. Везде просто дикие пробки.

– Абсолютно верно! – воскликнул Спикен, который жил в Сольне и каждый день преодолевал на служебном автомобиле четыре километра до работы. – На сей счет стоило бы поднять волну.

Шюман подавил вздох.

– Ты же знаешь, что нас дважды привлекали к суду из-за обвинений в клевете со стороны Мишель Карлссон, – сказал он.

– И что? – поинтересовался Спикен. – Мы теперь должны сидеть сложа руки в такой день только из-за того, что дамочка при жизни была склочницей?

Шюман десять секунд не отрываясь смотрел на шефа новостей.

– Кто чем занимается? – спросил он.

Спикен принялся энергично листать свои бумаги, над верхней губой у него выступили капельки пота.

– Анника Бенгтзон и Берра, значит, находятся на пути во Флен, Берит Хамрин едет на север с острова Эланда, она там вроде как сделала материал о пьянстве среди молодежи вместе с нанятым фотографом. Он почти час доставал меня по телефону утром, возмущался, что для него не нашлось работы.

– Мы ему, естественно, в любом случае заплатим, – сказал Андерс Шюман и выудил себе газету из царившего на столе хаоса.

– Конечно, но парень отправился туда не ради денег, он хочет сотрудничества с «Квельспрессен» на постоянной основе. В конечном счете я сказал ему, пусть все равно снимает и указывает на снимках имена и возраст персонажей.

– С его творчеством я хотел бы ознакомиться, – сказал главный редактор. – Сфабрикованных материалов на данную тему у нас ведь хватало.