Место под солнцем

Анника наклонилась вперед, взяла трубку и позвонила в «Экот».

Эрик Понти не пожелал давать никаких комментариев ни по поводу Кикки Поп, ни по поводу ее программы.

– Воистину, какая неожиданность, – едко заметила Анника, взяла с пола куртку и направилась к выходу.

– Куда ты пошла? – крикнул ей в спину Патрик.

– У меня встреча в два часа, – ответила она, обернувшись через плечо.

– С кем?

На этот раз Анника остановилась, обернулась и пристально взглянула в глаза Патрику.

– Есть одна вещь, она называется защищенный источник. Ты когда-нибудь об этом слышал?

– Нет источников, защищенных от твоего руководителя, – отчеканил он, и Анника увидела, как вспыхнули его уши.

– Их не существует для главного редактора, – поправила она его.

После этого она вышла из редакции, села в машину и протянула пропуск добряку Туре.

Дождь усилился, и Анника всю дорогу ехала с включенными дворниками. Было всего половина второго, но уже начинало темнеть. Сумерки незаметно окутывали мерзнувших пешеходов, грязные уличные фонари и большегрузные фуры с мерцающими фарами дальнего света.

Она ехала на запад, к Енчёпингу, мимо Риссне, Ринкебю и Тенсты. Миновала высотный дом, ратушу, опустевшие школы и покинутый футбольный стадион. Перед кольцевой железной дорогой Анника внезапно попала в затор. Она принялась всматриваться поверх стоявших впереди автомобилей, стараясь понять, не случилось ли какое-то происшествие, о котором надо было сообщить в газету. Но кажется, все было спокойно. Хотя, возможно, под машину попал пешеход или кто-то пытался перебежать путь перед идущим поездом. Такое случается нередко.

Скоро движение, однако, восстановилось. Машины снова покатились плавно и без остановок. Здания стали скромнее. Начались промышленные районы. Дорога теперь была проще. Глинистые брызги летели в ветровое стекло из-под колес ехавших впереди автомобилей. Дворники едва справлялись. Анника попыталась послушать радио, но передавали рекламный блок, и она выключила приемник.

Пейзаж за окнами становился все более унылым. Промышленные предприятия закончились, вдоль дороги теперь попадались только елки. Длинные ветви протягивались к машине, как к такому же грязному «вольво», в котором она в тот декабрьский день нашла Александра.

У Брунны она свернула вправо, к Ролигхетену. Дождь прекратился, и сразу наступила тишина. Анника плохо ориентировалась на дороге, но компенсировала этот недостаток детальными картами и цветными схемами, которые сама для себя рисовала. Сейчас надо было свернуть влево у Лерберги, потом направо, потом, через восемьсот метров, снова направо, проехать мимо Форнста. Дальше надо миновать военный учебный лагерь и повернуть направо.

Она ехала в Лейонгорден, в старый фамильный дом у Лейондальшён, где жила Юлия Линдхольм со своим вновь обретенным сыном.

Анника давно обещала их навестить, но медлила до сегодняшнего дня. Она не знала, чего ждать от этого визита. До этого они с Юлией встречались всего дважды, и оба раза при чрезвычайных обстоятельствах.

Первый раз они встретились на месте преступления, на Санкт-Паульсгатан в Сёдермальме. Тогда Юлию она видела вместе с ее коллегой Ниной Хофман, вместе с которой в тот вечер ехала в полицейской машине 1617. В вызове на первый взгляд не было ничего особенного – обычная квартирная ссора, и Анника вызвалась сопровождать полицейских, хотя те и приказали ей держаться сзади. Потом, когда дело приняло серьезный оборот и полицейские обнаружили трупы, Нина выгнала ее на улицу.

В другой раз Юлия была в положении подозреваемой в убийстве своего мужа, известного полицейского Давида Линдхольма, и сына Александра. Никого не интересовало, что она с самого начала говорила о своей невиновности, пыталась всех убедить, что не убивала мужа, что его застрелила другая женщина, которая похитила их сына.

Сына Юлии, Александра, Анника видела один раз, в ту ночь, когда столкнулась с ним в доме Ивонны Нордин недалеко от Гарпхюттана. Мальчик был похищен и находился у Ивонны в течение семи месяцев, прежде чем Анника его нашла.

Свет фар выхватил из сумрака красную стену. Она была у цели. Анника въехала в сад, поставила машину на ручной тормоз и оставила мотор работать на холостых оборотах.

Лейонгорден представлял собой приземистый и темный одноэтажный дом, стоявший на самом берегу озера Лейон-даль. На первый взгляд этот дом мог показаться детским садом или домом престарелых. Фонарь, висевший над крыльцом, освещал небольшую детскую площадку. Серая вода озера виднелась в глубине, за домом.

– Я хочу по-настоящему тебя поблагодарить, – сказала ей Юлия по телефону, и эти слова немного смутили Аннику.

Она пригладила волосы, выключила мотор и вышла из машины на гравий.

На крыльце Анника остановилась и некоторое время смотрела на озеро. Несколько берез отчаянно карабкались по крутому склону. Их ветви были такими же серыми, как озерная вода. В нескольких сотнях метров от берега виднелся покрытый редким лесом островок. Откуда-то издалека доносился шум моторной лодки.

Дверь открыла женщина в вязаной кофте и меховых тапочках и выглянула на улицу.

– Анника Бенгтзон? Привет, меня зовут Генриетта.

Они пожали друг другу руки.

– Юлия и Александр тебя ждут.

Она вошла в уютный дом. В комнате слегка пахло плесенью. Обстановка напоминала о семидесятых годах. Светлый линолеум, розовые ворсистые дорожки, пластиковые панели. Сквозь полуоткрытую дверь прихожей была видна ярко освещенная комната, напоминавшая гостиную. Там Анника заметила несколько коричневых пластиковых стульев и фанерный стол. Из зала доносился смех.

– Ну, должна сказать, что вести себя надо совершенно естественно, как обычно, – предупредила Генриетта, и Анника почувствовала нарастающую внутреннюю неловкость.

– Нам сюда…

Генриетта свернула налево и пошла по узкому коридору. Справа был ряд дверей, слева ряд окон, выходивших на автостоянку.

– Я сейчас вспоминаю свою единственную в жизни поездку на поезде, – сказала Анника. – Надеюсь, что все будет нормально.

Генриетта сделала вид, что не слышит этих слов. Она остановилась у одной из дверей и тихонько постучалась.

Анника заметила, что на дверях нет ни замков, ни номеров. Она читала о таких приютах для реабилитации, как об учреждениях, призванных обеспечить для пациентов «хороший уход и чувство безопасности».

Дверь открылась. На пол коридора упал треугольник желтого света.

Генриетта отступила назад.

– Это Александр. Он сегодня испек торт, – сказала она и впустила Аннику в комнату. – Скажи, если хочешь, чтобы я забрала его и немного с ним поиграла.

Последнюю фразу она произнесла в комнате.

Анника, оцепенев, застыла на пороге.

Комната оказалась намного больше, чем она себе представляла, и заканчивалась окном и отдельным выходом на террасу. Напротив входной двери стояли двуспальная кровать и детская кроватка, дальше, в глубине, – диван, телевизор и обеденный стол с четырьмя стульями.

За столом сидела Юлия Линдхольм в кофте со слишком длинными рукавами. Волосы были собраны в конский хвост. Мальчик стоял у стола спиной к двери. Руки его судорожно двигались, как будто он что-то лихорадочно дорисовывал.

Юлия вскочила со стула, бросилась к Аннике и крепко ее обняла.

– Как здорово, что ты приехала, – сказала она и еще теснее прижала Аннику к себе.

Анника, протянувшая было руку для пожатия, почувствовала себя полной дурой и неловко ответила на объятие. Дверь за ее спиной тихо закрылась.

– Да, это понятно, – сказала Анника. – Я приехала с тобой повидаться.

– Ко мне пока немногие могут приезжать, – сказала Юлия, разомкнула наконец объятия и села на диван. – Родители были у меня на Рождество, да Нина приезжала несколько раз. Но я сказала, чтобы мама Давида не приезжала, я не хочу ее видеть. Ты с ней встречалась?

– С мамой Давида? Нет.