Мы спустились, я взял свои потрёпанные кроссовки с поддона у двери, и тут, как будто его жизнь и так была недостаточно идеальной, Мейсон достал пару ярко-белых кроссовок.
– Это XT50? – спросил я, разинув рот.
– Да, подарок от мамы с папой на день рождения. Правда классные?
Я кивнул, и он дал мне подержать одну кроссовку. Я провёл пальцем по носку. Он так ослепительно блистал, что у меня едва не слезились глаза. XT50 стоили очень, очень дорого.
– Они потрясающие, – прошептал я, возвращая ему кроссовку.
Мы вышли в большую столовую с широкой стеклянной дверью, ведущей в сад. Мейсон открыл дверь, мы сняли бахилы и обулись.
Играть в мяч на террасе оказалось очень весело. Мы так громко смеялись и вопили, что мама Мейсона выглянула из дома и попросила нас быть потише. Один раз я не успел принять подачу, мяч сильно отскочил и приземлился посреди безупречной лужайки. Мейсон побежал за ним, и папа крикнул ему из окна второго этажа, чтобы он не топтал траву.
– Давай бросать не так сильно, – предложил Мейсон, густо покраснев. – Тогда он не будет улетать.
Нам удалось двадцать восемь раз перебросить мяч друг другу, ни разу его не уронив. А потом мама Мейсона позвала нас ужинать. Мы сняли кроссовки, надели синие бахилы и зашли в дом.
На ужин была пицца. Дома мы обычно размораживали пиццу из магазина, полупустую и не особо вкусную, а эту явно заказали из ресторана. На коробках было написано: «Приготовлено в нашей дровяной печи». Я взял три куска с пеперони, красным перцем чили и какой-то зеленью. Тамара предложила мне салат из большой деревянной миски, но я обошёлся пиццей. После двух кусков у меня во рту всё запылало, и я поспешно отпил черносмородинового сока. Такого острого чили я ещё не пробовал.
После ужина Тамара ненадолго ушла в другую комнату и вернулась с большим тортом в виде тропического острова. Мы хором спели песенку «С днём рожденья тебя», и Мейсон задул двенадцать свечей, воткнутых в пальмы.
– Это самый красивый торт на свете! – взвизгнул я и тут же залился краской, когда все на меня посмотрели.
– Я заказала такой, чтобы он напомнил тебе о нашем отдыхе в Антигуа, – сказала Тамара и поцеловала Мейсона в лоб.
Мейсон улыбнулся.
– Спасибо, мам.
Вид у него был не очень-то восхищённый. Наверное, он привык получать роскошные торты на дни рождения. А вот меня этот сладкий тропический остров просто поразил.
Мы съели по куску торта (самого вкусного из всех, что я пробовал), а потом пошли в кинокомнату и уселись там на мягкие кресла в середине первого ряда. Я откинулся на спинку, утопая в красном бархате, и повернулся к Мейсону.
– Знаешь, тебе страшно повезло. Мой дом – полный отстой.
Мейсон нахмурился. Он у меня бывал уже не раз.
– Неправда. У тебя там… уютно.
Я не видел ничего уютного в холодном, старом доме с протёртыми коврами и выцветшими обоями, но не хотел с ним спорить.
Мы посмотрели мультики, старые, но очень хорошие. Мне больше всего понравился мультфильм про Хитрого койота, который жил в пустыне и пытался поймать высокую синюю птицу – Дорожного бегуна. Вначале могло показаться, что птица глупая, только и умеет клевать зерно, тыкаясь клювом в землю, но потом становилось ясно, какая она на самом деле умная. Дорожный бегун всякий раз умудрялся обхитрить койота. А ещё забавно пищал «бип-бип», как машина, прежде чем умчаться в закат в облаке пыли. По-моему, это было просто гениально. Мейсон объяснил, что его папа обожал эти мультики и раньше они часто смотрели их вместе. До того, как у папы стало слишком много работы.
Наконец последний мультик закончился, и Мейсон посмотрел на часы.
– У нас есть ещё минут пятнадцать. Побросаем мяч?
– Давай, – согласился я.
Мы вышли из кинокомнаты, и я проехался по ковру до кухни, где мы ели пиццу. Рот у меня всё ещё горел после острого перца.
– Я сбегаю за соком, – крикнул я Мейсону, который уже шёл через столовую к раздвижным дверям во двор.
Мой стакан с черносмородиновым соком всё ещё стоял на салфетке. Я взял его и сделал большой глоток. Сок приятно холодил горло. Я отнёс стакан в столовую и поставил на круглый столик, возле вазы с цветами. Мейсон уже стучал мячом по полу террасы.
– Кажется, он ещё сильнее отпрыгивает, если его нагреть, – сказал он, когда я вышел к нему, и бросил мне мяч. Я отбил его, и Мейсон принял подачу.
– Раз!
Мяч снова полетел ко мне, и я выкрикнул:
– Два!
Мы досчитали до двадцати двух, когда я рассмеялся и чуть не выронил мяч.
– Двадцать три! – объявил Мейсон, хватая его одной рукой. А потом занёс её назад, покрутил, замахнулся и метнул попрыгунчик в мою сторону. Только мяч не отскочил от пола, а понёсся прямо на меня. Я тут же закрыл лицо, чтобы защититься. Мяч отрикошетил от моей руки и полетел в столовую, туда, где стоял мой стакан с черносмородиновым соком.
– Не-ет! – завопил Мейсон. Мы оба кинулись за мячом, но слишком поздно. Мяч врезался в стекло, стакан опрокинулся и подкатился к краю стола. Фиолетовый сок полился на мягкий белый ковёр. Мы уставились на пятно. Мейсон побелел и развернулся ко мне.
– Зачем ты его принёс? Сюда нельзя с напитками!
– В смысле? Это же столовая! Почему нельзя?!
Пятно всё разрасталось, и пушистый белый ковёр всё сильнее пропитывался соком. Мне стало не по себе.
– Наверное, надо взять какую-нибудь тряпку, чтобы она впитала сок? – предложил я.
Мейсон сбегал на кухню за жёлтым полотенцем, встал на колени и принялся промокать ковёр. Полотенце быстро стало фиолетовым, но пятно даже не побледнело.
– Может, лучше сказать твоей маме? – предложил я. На самом деле мне этого совсем не хотелось, но она наверняка знала, что делать.
Мейсон ничего не ответил. Он ритмично вжимал кухонное полотенце в ковёр, словно пытался реанимировать его после остановки сердца.
Вдруг в дверь позвонили. Это за мной пришёл папа. Мы с Мейсоном переглянулись. Вид у него был очень серьёзный.
– Никому ни слова, понял? – процедил он сквозь зубы.
Я кивнул.
Мейсон поднял мой стакан из-под сока, закрыл двери на террасу и положил мяч в карман. Мы стянули кроссовки и надели бахилы. Я заметил на новеньких кроссовках Мейсона фиолетовую полосу. Он быстро потёр её пальцем, и, когда она исчезла, я вздохнул с облегчением. Мы вбежали в прихожую как раз в тот момент, когда Тамара открыла дверь.
– Привет, пап! – выпалил я сразу, как только его увидел.
А потом как можно быстрее снял бахилы и обулся. Мне хотелось убраться отсюда поскорее. Папа растерянно улыбнулся. Наверное, он не понимал, почему я единственный гость и зачем мне эти синие мешки на ногах. Я поднял брови, намекая ему, что лучше об этом промолчать.
– Вы хорошо провели время? – спросил папа.
Мы с Мейсоном кивнули, но ничего не сказали.