Просчёт Финикийцев

– В аэропорту полно камер, – сказала она, когда самолет остановился, – пойдешь впереди меня, после паспортного контроля накинешь капюшон. Все понял?

– Ага.

– И без импровизаций, федералы тут же примчатся, если ты привлечешь их внимание. А возможно, они уже тебя поджидают. Забери мой чемодан на вертушке. Темно-синий, со звездами. Пассажир без багажа выглядит странно.

– Понял, заберу, – буркнул я.

– Встретимся после таможни. Ничего сам не предпринимай.

Я сделал все, как она сказала. Улыбнулся краснолицему мужику, который влепил печать в мой новенький паспорт, не пытаясь задержать и увести в комнату без окон, полную агентов в серых костюмах. Я не осматривался в поисках камер и кнопочек, открывающих двери с кодовыми замками, чтобы Карле пришлось попотеть, разыскивая меня в подсобных помещениях аэропорта Шарль де Голль. Дождался, когда на ленте появится чемодан со звездами. Хорошо еще, что не розовый с цветочками, как у моей маменьки.

Я поймал его за ручку и потянул, только чтобы обнаружить, что не могу сдвинуть с места. Чемодан Карлы застрял меж двумя здоровенными баулами, напрочь отказываясь покидать свое гнездо. Не будь я таким уставшим, догадался бы отпустить его и подождать, когда баулы заберут. Но я продолжал тянуть за ручку, а чемодан тащил меня за собой, приглашая сделать пару кружков на ленте, словно в парке аттракционов. Казалось, на меня смотрит сейчас весь мир, а офисные сотрудники ФБР по ту сторону океана глумятся за своими экранами.

Карла появилась, когда я уже отчаялся спасти положение сам. Она подхватила чемодан одной рукой, без усилий, а потом с улыбкой победителя поставила на колесики, ручкой ко мне.

– Иди на вокзал, – прошипела она едва слышно, – сядь на электричку до Гар-де-Лион. Без сюрпризов, я всегда у тебя за спиной. И чемодан не потеряй, он мне нужен.

Она скрылась за стеклянными дверями, ведущими на улицу. Мужик в костюме красивым жестом поднес ей огня, когда она достала сигарету.

Глава 9

Говорят, что прошлое никуда не уходит. Оно продолжает существовать в мириадах возможных сценариев, а мы лишь теряем способность его воспринимать. Иногда кажется, будто оно совсем рядом, затаилось в темных углах повседневности, ненавязчиво напоминая о себе запахом распадающейся материи, царапинами, пылью, оттесненными в глубины сознания воспоминаниями о вещах, произошедших не со мной, предчувствиями и догадками. Чужое незнакомое прошлое, пугающее и манящее с равной силой.

Оно отзывается эхом от стен домов, возведенных столетия назад, когда идешь ясным полднем по безлюдным переулкам, всего в двух шагах от шумного проспекта. Оно рокочет еле слышным гулом голосов, обрывками разговоров всех тех, кто жил здесь и умер, оставив после себя сцепку дат на могильном камне, строчку в списке, ключ в кадке, альбом с фотографиями, облупленный чайный сервиз и вышедшую из моды мебель, без сожалений выброшенную потомками.

Оно смотрит недоверчиво на толпы туристов, бегущих из шаткой современности в мир признанных гениев и классических истин, на эмигрантов, подминающих пространство традиций, на торговцев шаурмой и зонтиками, на выкрасивших волосы в нелепые оттенки трансвеститов, на таксистов, собак, телефонные будки и девушек с рекламы недели высокой моды. А также на Карлу и на меня, идущего за ней как на привязи, неизвестно куда и почему.

– Парень, ну и задачку ты мне задал этим своим побегом, – сказала она, затягиваясь сигаретой, когда мы сели за столик в неопрятном заведении под названием «У Самира». Называть это рестораном, даже ливанским, как сообщалось на вывеске, у меня не хватало толерантности. Столы здесь были пластиковые, музыка напоминала вой неудовлетворенного верблюда, а в засиженном мухами телевизоре беззвучно бегали футболисты. Лишь запах жаренного на огне мяса, которое мужик с лицом лидера шиитской группировки нарезал длинным ножом и заворачивал в лепешки, не позволял мне заснуть прямо на стуле. В Нью-Джерси сейчас восемь утра: время, когда со мной не о чем разговаривать. Карла, как ни странно, выглядела бодрой.

– У меня есть свои люди в Париже, но вряд ли они обрадуются. Несколько лет назад мы не очень красиво расстались. Кроме того, нужны деньги. Мне пришлось сорваться за тобой и отменить все проекты.

– Я тебя не приглашал, – буркнул я.

На вокзале Карла забрала мой паспорт и оставила чемодан в камере хранения. Она постоянно оглядывалась по сторонам и битый час возила меня на метро в разных направлениях. Подземная обзорная экскурсия это конечно здорово, но опять-таки, я ни о чем таком не просил.

Пока мы ждали еду, Карла достала из сумки картонную папку, в которой лежали несколько подшитых скрепками листов. Черно-белые снимки и ксерокопии вырезок из газет. Я снова ощутил неумолимый горьковатый привкус прошлого. Как в детстве, когда находишь у бабули в шкафу старье, завернутое в газету, разворачиваешь и начинаешь читать. Про коварные нападения диверсантов в давно проигранной войне. Про кассовые сборы и разводы знаменитостей, почивших в респектабельных могилах. Про кулинарные изыски и сериалы в программе телепередач. А потом добираешься до титульного листа с датой, и понимаешь, что тебя тогда не было даже в проекте, а могло и вовсе не быть, если бы войну выиграли другие, звезды сошлись иначе, либо твои родители нашли себе альтернативную пару.

Мужик с лицом шиитского лидера поставил перед нами плошки с салатами и корзинку с горячим хлебом. Карле он принес черный кофе, а мне банку кока-колы. Я бы выпил пива, но не решался спросить, есть ли оно у них вообще.

Запихнув в рот кусок лепешки с хумусом, я открыл папку. Первой шла ксерокопия статьи из «Гардиан» 1989 года. «…Таифские соглашения, подписанные при участии Лиги арабских государств, положили конец многолетнему кровавому конфликту». «…Поставили в затруднительное положение лидеров христианской общины Ливана». «…Фактическая Сирийская оккупация». «…Десятки тысяч христиан вынуждены покинуть страну, скрываясь от преследований за военные преступления». В статье мелькали несколько имен, ни о чем мне не говоривших.

Впрочем, я кое-что слышал о той войне. Когда мне исполнилось тринадцать, маменька замутила эпическую поездку в Иерусалим, хлопотную и лишнюю, как большинство ее проектов. Из толпы израильских родственников, которые истязали нас застольями в перерывах между посещением святых мест и торговых центров, мне запомнился муж троюродной сестры отца. Мрачный мужик в инвалидном кресле, не сказавший за вечер и пары фраз. В 1982 году на подступах к Бейруту он подорвался на самодельной мине, но выжил, хотя, думаю, был не особо этому рад.

Маменька предупреждала, что говорить с этим человеком о войне и увечьях – дурной тон. Но однажды я заметил его одиноко курящим на крыше, подошел и задал вопрос о страхе смерти. Родственник, которого я не видел ни до, ни после, ответил на удивление охотно.

– На войне вовсе не страшно, – сказал он, – там до боли тоскливо, словно черная неподъемная глыба нависает над душой. А так, ты просто сидишь полночи в туалете перед каждым сражением. В бою делаешь то, что тебе говорят и стараешься выжить. Страшно становится потом, через месяцы и годы. Когда осмысливаешь все, что творил сам, что творили остальные. Когда понимаешь, что все это неизбежно будет повторяться, пусть в другом месте и с другими людьми. Потому что нет никаких своих и чужих, есть сильные и слабые. И абстрактные ресурсы, как оправдание и повод.

Я подумал тогда, что не напрасно маменька притащила меня на другой конец планеты. Некоторые разговоры стоят того, чтобы потерпеть окружающий идиотизм.

– Человек, которого я ищу, родился в Ливане, – сказала Карла, вытряхивая меня из воспоминаний, – в христианском квартале Ашрафийе, восточный Бейрут. Их семья восходила к старинному роду, сами они считали себя потомками финикийцев, хотя тому нет никаких научных подтверждений. В восемьдесят пятом он бежал, сменив имя. Сейчас ему должно быть около сорока.

Я перевернул страницу.

С черно-белой фотографии улыбались восемь парней и девушка, одетые в неопрятную военную форму. Они прислонились задами к допотопному джипу с пулеметом. У одного в руках гитара, у двух других – автоматы Калашникова. Пулеметчик, оскалясь кривенькой улыбкой, изображал, будто целится в фотографа. У девушки на шее висел массивный крест.

– Бойцы объединенного христианского фронта, 1983 год, – сказала Карла.

Я невольно подумал о том, что все они давно убиты. Причем девушка погибла первой, она выглядела такой милой и беззащитной.

– Он здесь есть? – спросил я.

– Паяц за пулеметом.

– Мне нужно имя, не говоря уже о компьютере с выходом в сеть. Я не чертов экстрасенс, чтобы находить людей по фотографии. Я всего лишь умею угадывать коды, пароли и шифры.

– Ты можешь больше, чем думаешь, – сказала Карла.

Она начала меня раздражать. Я перевернул страницу. Ксерокопия газетного некролога с текстом, написанным арабской вязью. На нечеткой фотографии мужик лет двадцати пяти, в черной рамке с крестом. Кудрявые волосы и козлиная борода. На Ближнем Востоке, а также в некоторых неблагополучных кварталах Джерси, так выглядит каждый второй.

– Его имя Ауад Мансури, – сказала Карла, – и он якобы погиб в апреле 1985, когда упал в колодец глубиной в несколько метров в долине Бекаа.

– Упал в колодец?

– Не очень достойная смерть. В те годы многие ливанцы раскапывали финикийские захоронения в поисках золотых монет. Из-за войны некому было их остановить, а им нечего было опасаться, кроме древних проклятий и собственного идиотизма.

– Так ты хочешь, чтобы я нашел покойника?

Она перевернула страницу, и мы увидели еще одну заметку:

«Декабрь 1996 года. В результате взрыва, устроенного неизвестными в центре Москвы, погиб гражданин Ливана Камиль Эль-Азрак, временно проживающий в России. По всей видимости, диверсия носит криминальный характер…»

– У него что, как у кошки, девять жизней?

– Не удивлюсь, если больше, – сказала Карла.

К тому времени, когда нам принесли шашлык, я просмотрел содержимое папки три раза. Парень казался неуловимым Джо и воскресающим Фениксом в одном лице. Он был задержан в Берлине при попытке продать поддельные золотые монеты, получил отказ в статусе беженца в аэропорту Торонто, и в 2001 арестован в Хайфе по подозрению в террористической деятельности. В нашем мире невыносимо много информации, но еще больше мусора, догадок и совпадений. Не может быть, чтобы один человек столько всего успел.

Карла выкурила две сигареты, а я доел ее шашлык. Мясо оказалось на редкость сочным, несмотря на сомнительную чистоту рук шеф-повара. Когда я допил колу и начал клевать носом прямо за столом, она высыпала передо мной горсть монет.

– Видишь у двери телефон? Будь хорошим мальчиком и позвони маме.

Ее взгляд говорил, что роль плохого мальчика мне сегодня недоступна.

– Энди, ну кто так поступает?

– Я.

–С тобой опять невозможно разговаривать!