Ошибка Клео

– Какой твой любимый район? – спросила Кэти.

Клео залопотала что-то про торговый центр «Кретей-Солей» и про «Форум де Аль», где когда-то была с двоюродной сестрой.

Париж Клео был городом рождественских и летних распродаж. Или городом школьных экскурсий. В шестом классе их возили в Центр Помпиду, в пятом – посмотреть на башню Сен-Жак. Париж оставался далеким, несмотря на линию А скоростного пригородного метро – от сырой и продуваемой всеми ветрами платформы Фонтенэ его отделяло всего четыре остановки. Изрисованные граффити сиденья провоняли табаком; мужчины, садившиеся напротив Клео и ее матери, которая не трудилась сдвинуть колени, глазели на них и в последнее время все чаще останавливали взгляд на Клео. Это был шумный город, откуда возвращаешься измотанным, оглушенным слишком бодрыми голосами дикторов радио NRJ в магазинах «Форум де Аль» и одуревшим от обилия пешеходов, умеющих, не сбавляя шага, лавировать в толпе.

Мать дала ей пятьдесят франков на расходы. Пусть эта Кэти не думает, что Клео какая-нибудь нищенка.

Париж Кэти не имел ничего общего со столпотворением в «Форум де Аль». Он состоял из кривых улочек с узкими тротуарами и антикварных лавок, где сонные продавцы стерегли драгоценные украшения; Кэти очаровывала их своим щебечущим смехом и признанием в любви к «шику и чуду».

На переходах Кэти – она была в черном платье и короткой кожаной куртке – брала ее под руку; ни дать ни взять две подружки, спешащие в кино. В американском книжном она, не глядя на цену, купила ей толстый журнал Dancing. В парфюмерном салоне на Елисейских Полях продавщицы в костюмах темно-лазурного цвета обращались к ней «мадемуазель»; они окутали Клео облаком запахов – шиповник и бергамот, сахарный дождь и приглушенный мускус; эти феи вились над благоухающей Клео, подбирая ей индивидуальный аромат. В примерочной «Галери Лафайет» Кэти вручила ей юбку: когда у тебя красивое тело, ты можешь позволить себе всё. Клео и Кэти у кассы: Клео смущена, мать дала ей пятьдесят франков, но…

– В твоем возрасте нечего говорить о деньгах, – перебила ее Кэти.

Клео старалась запомнить все: букинистов на Сене, толстый розовый нос щенка из зоомагазина на набережной Межисри, запахи соломы и мочи, прозрачные колготки на ногах продавщиц и их лакированные босоножки, горячий пар над лиловыми водами Сены и дрожащую стену тумана над каменным горизонтом мостов.

В чайном салоне Кэти сделала заказ за нее. Официантка приняла их за мать и дочь, и Клео это взволновало до глубины души: неужели кто-то способен найти в ней подобие улыбки Кэти?

Неужели это и есть любовь? Это половодье впечатлений, эта головокружительная легкость, эти улыбки, это желание поставить настоящее на паузу?

В следующую среду она увидела Кэти в холле – та оживленно разговаривала с девчонкой в балетном купальнике небесно-голубого цвета и юбочке в тон, с забранными в пучок светлыми волосами. Не прерывая беседы, Кэти небрежно махнула Клео рукой. После занятия, когда та вышла из раздевалки, Кэти уже и след простыл.

Забыта. Брошена. Предана.

Но в субботу Кэти вернулась; ее идеально подстриженные темно-каштановые волосы благоухали пряными духами. Завидев Клео после урока, она захлопала: «Ты танцевала лучше всех! Родители хоть раз приходили сюда на тебя посмотреть? Нет? Какая жалость!»

Кэти не имела права об этом говорить, но она встретилась с одним из членов фонда, и тот удивился, что документы Клео еще не рассмотрены. Это хороший знак. Не хватало самой малости – красивого фото. Но Кэти этим займется, тем более что это простая формальность. Да, и поскольку машина закрутилась, пора переговорить с ее родителями. Может, в субботу?

Мать явилась в Дом культуры с опозданием и не слышала, как Стан воскликнул: «Отлично, Клео!»

Кэти встретила Клео за стеклянной дверью аплодисментами; мать слегка чмокнула свою дочь в пропотевшем купальнике и с пылающими щеками.

Мать забросала Кэти кучей подробнейших вопросов. Если Клео вдруг получит эту стипендию и поедет в Канны, кто будет за ней присматривать? Не то чтобы она подозревала что-то нехорошее, но все же… А надо открыть специальный счет в банке на имя Клео, хотя она еще маленькая? И кто должен платить за фотографии? Если что, у них таких денег нет.

Голос матери долбил и долбил в уши, как назойливый стрекот швейной машинки.

Кэти – сама бархатная мягкость – отвечала: вы должны гордиться своей дочерью.

Мать помолчала, словно разгадывала трудный ребус, и наконец кивнула.

– Слушай, а она шикарно одевается, эта твоя Кэти, – сказала мать, когда они сели в машину. – Видала, какое на ней пальто? Это тебе не дешевая подделка! Надо думать, в этом их фонде хорошо платят.

Бутик дамской одежды – «удобные классические модели, добротные ткани» – терял клиентуру. Мать жаловалась, что современные женщины помешались на плоской заднице и носят только джинсы, в крайнем случае спортивные штаны, элегантные, как пижама. Вот Кэти другое дело – безупречный классический стиль.

Родители подписали разрешение: я, такой-то, не возражаю, чтобы моя дочь Клео приняла участие в фотосессии для оформления документов на соискание стипендии фонда «Галатея».

Напрасно Клео возмущалась и говорила, что это просто «позор» так не доверять людям, но отец вписал от руки еще один пункт: учитывая возраст Клео, он требует, чтобы все фотографии сначала были представлены ему на одобрение.

В жизни Клео появилась масса нового. Запахи – сладость гелиотропов (Кэти душилась «Опиумом») мешалась в ее машине с терпким ароматом кожаных сидений. Ткани – алый шелк шейного платка, который в тот день, когда Клео забыла свой шарф, Кэти сняла с себя и повязала ей.

Джинсовая юбка, косынка, бирюзовый мохеровый свитер – весь класс обратил на Клео внимание. Куда девалась бесцветная зануда без намека на сиськи и макияж, которая не интересовалась ничем, кроме своих танцев, не курила, не пила и не тырила мелочи с полок в «Ашане», не говоря уж о том, чтобы завести себе парня.

Клео рассказала про фонд, наслаждаясь их вопросами и вытаращенными глазами. На следующий день ее окликнула троица из параллельного класса: «Это ты, что ли, Клео? И сколько эта стипендия? А на спорт они дают?»

С Клео начали здороваться даже неприступные старшеклассницы, цокавшие по школьным коридорам высокими каблуками; на уроках – если считали нужным почтить их своим присутствием – они писали на полях тетрадей имена мальчиков; учителя во время переклички привычно вздыхали, называя их фамилии – опять отсутствует? Закуривая сигарету, эти девицы щурили глаза.

Находились и скептики: «Клео заставят фоткаться голой, а снимки напечатают в журнале, сколько уже таких случаев было!» Другие возражали: «Да брось, все-таки Кэти – баба, а не старый извращенец!»

Они повторяли ее имя – Кэти, – как будто были с ней знакомы, как будто видели в нем ее всю – от длинного пальто до медно-каштановых волос. Клео стала символом чуда; за ней стояла история, продолжения которой они с нетерпением ждали, каждое утро, словно накануне свадьбы или крещения, вопрошая: От Кэти новости есть?

За завтраком мать придирчиво осмотрела ее с ног до головы, от конского хвоста до кроссовок, выбранных Клео для фотосессии, и вынесла вердикт: идеально. Тихая улица, на которой Кэти припарковала машину, принадлежала Парижу изысканных силуэтов в бежевых пальто. Дом был красив как музей – балконы, колоннада, мраморный подъезд, ярко-зеленый ковер. Лифт, остановившись на нужном этаже, дернулся, и Кэти по-детски подпрыгнула: ну и старье!

Ставни в квартире были закрыты, шторы опущены. Круглый стол, несколько стульев, свернутый в трубку, как при переезде, ковер. Кэти вытряхнула пепельницу, негодуя на них, которые могли бы и прибраться.

Она с бесконечным терпением успокаивала Клео, убежденную, что на поляроидных снимках, которые ей по одному показывала Кэти, она выглядит «уродиной». Тебе просто надо расслабиться.

РАССЛАБИТЬСЯ – освободить свой разум от источника забот, нервного или умственного напряжения, сбросить мышечный зажим, не вступать в конфликты, избегать агрессивного поведения.

Купюра в сто франков удивила и смутила Клео: неизвестно, одобрят ее кандидатуру или нет, а родители против того, чтобы влезать в долги.

Это вовсе не аванс в счет стипендии, объяснила Кэти, а компенсация за потраченное время. И лучше говорить не «плата», а «вознаграждение».

А вот это – Кэти извлекла из розового пластикового пакета балетный купальник изумрудного цвета, – это подарок.

Отец присвистнул, как мальчишка, когда Клео достала из кармана купюру: а дочка-то звезда! Он долго рассматривал поляроидные снимки, переданные ему Кэти. Да, это она, его Клео, похожа сама на себя. Одну фотку можно бабушке подарить.

Клео села ужинать в новом купальнике. Мать с восхищением прощупала все швы: фирма! «Репетто» – это вам не какой-нибудь «Карфур». Но и стоит соответственно.

Кэти позвонила через два дня и пригласила Клео в среду в ресторан пообедать и поговорить. Отец заволновался – вдруг она вызывает дочь, чтобы сообщить плохие новости?

Клео сидела напротив Кэти в парижском ресторане, со стен которого на нее взирали портреты завсегдатаев. Делон, Кристи Бринкли, Брук Шилдс… Клео, которой исполнилось тринадцать лет, четыре месяца и одиннадцать дней, ткнула пальцем в телеведущую за соседним столиком. «Так не делают!» – сейчас же одернула ее Кэти. Клео кивнула, хотя не очень поняла, что та имела в виду, когда говорила, что артистка должна быть открытой. Не зажатой.

Если кандидатура Клео будет предварительно одобрена, ей придется доказать комиссии свою зрелость. Продемонстрировать, что она ничего не боится.

Клео снова кивнула, хотя опять не поняла, что имеет в виду Кэти, зато почувствовала, что этот разговор обозначает границу, отделяющую ее от родителей. И какое счастье, что она по нужную сторону этой границы. Она уже успела влюбиться в новый антураж своей жизни; ей нравилась тяжелая, без единого пятнышка, накрахмаленная, как простыня, скатерть; услужливость официанта; манеры Кэти, которые она старалась копировать: пользовалась специальной вилочкой, чтобы подцепить ломтик копченого лосося, промакивала губы салфеткой с каймой гранатового цвета. К Кэти подошли поздороваться двое мужчин, задержавших на Клео свои оценивающие взгляды: с Кэти всегда такие очаровательные подруги.

Вечером Клео, усевшись по-турецки на кровати, записала в дневнике, что клянется «быть на высоте». Почему они должны выбрать ее? Шатенку с карими глазами ростом 1 метр 68 сантиметров? С другой стороны, почему бы и нет?

Один из самых влиятельных членов жюри ознакомился с ее документами и сказал, что хочет с ней познакомиться. Кэти пообещала матери Клео, что во время встречи побудет с ней.

Мужчина, открывший им дверь, на вид был старше ее отца. Марк говорил с ней заботливым тоном директора школы: многие девочки, пройдя первый этап отбора, слишком воодушевляются. Но если Кэти занимается поиском кандидаток, то его задача – обнаружить в каждой из них нечто особенное.

В чем, на ее взгляд, ее изюминка?

Прыжки. Фэн-кик. И еще… она никогда не устает. Шесть часов ежедневных занятий танцем в нью-йоркской школе ее не пугают.

Ее досье выглядит перспективным. Но ей немного не хватает драйва. Она производит впечатление школьницы.

– Понимаешь? – наклонилась к ней Кэти. – Ты очень уж правильная.