– Послушай, – открыл рот наконец. Придержал за локоть. Разговаривать не хотелось. Скорей бы за дверь.
– Мне бы все-таки хотелось понять, что происходит, – он мягко, но неотвратимо развернул меня лицом к себе.
– Пошел в жопу, родной, – улыбнулась я в его занудно-серьезное лицо. Растерялся, придурок, не этого ждал. Я высвободилась и выскочила за дверь, аккуратно, без стука закрыв её за собой. Лифт быстро домчал меня до безопасности улицы.
Я приехала домой. В свою крошечную квартирку на Южной окраине. Новый дом в новом дешевом квартале. Такие же, как и я, пленники ипотек были моими соседями. Полно детей, молодых мамаш с вечными колясками и собаками всех мастей на поводках. Я приткнула джимни на стоянке. Мягко отвернула морду добермана из-под юбки. Улыбнулась его хозяину, отцу троих детей. Он заглянул мне в глаза. Ну да, конечно. Вот все бросила и раздвинула ноги перед твоей похотью, пока жена с последним отпрыском в роддоме. Делать мне больше нечего. Махнула рукой и скрылась в подъезде. Телефон голосом черного Армстронга пропел про прекрасный мир.
– Ляля, душа моя, ты забыла обо мне, – улыбался взрослый голос. Вениамин. Забыла. Сегодня его день.
– Никогда! – бодро ответила я. Его двести евро нужны мне были абсолютно. И покормить он умел, как следует.
– В шесть вечера я буду, как штык. Голодная во всех смыслах, – посмеялась я. Пожрать я точно люблю. Не всегда, правда, удаётся.
– Приходи, моя красавица. Икорки черной я припас для твоего чудного тельца, – улыбался довольно дядя. Намажет её на все нужные места. Да чудно.
ГЛАВА 6. Ночь
Машина осталась на другой стороне площади. Следовало пересечь её по подземному переходу. Город не спал, не смотря на время, которое давно перевалило за полночь. Сама виновата. Уснула зачем-то в жарко натопленных хоромах Вениамина. Он, сволочь, будить не стал.
– Ты так сладко спала, малышка, – он ласково улыбался. Не видел никакой проблемы. А она была. Мне на работу завтра. Ровно на другой конец этого жирного головоногова под названием Город.
Я шла по длинному пустому переходу под площадью. Второй час ночи. Никого. Из ниши технического входа вышла фигура. Мужчина. Прислонился спиной к белой плитке стены. Не двигался. Я стучала каблуками ближе, ближе. Миновала. Он схватил меня сзади за воротник. Сунул кулаком поддых. Я согнулась пополам. Дышать было нечем. Хватала воздух немым ртом, пока он задирал мне пальто, стягивал трусы, лез ледяными жесткими пальцами в меня. Я боюсь боли. Однажды, такой же, как этот, насильник разбил мне лицо. Нижнюю губы и лоб зашивали несколько раз. Трещины в рёбрах срастались полгода. Страх и боль в душе не зажили никогда. Осмотр в полиции был куда хуже насилия. Меня на опознания потом таскали долго, ухмыляясь и разглядывая откровенно. Словно примеривались, куда и как вставили бы мне сами. Поэтому я сжалась в комок, терпела молча, и молила Бога, чтобы поскорее закончилось. И чтобы бить не стал. И пронеси меня, Господь, мимо СПИДА и гепатита. Он стал совать мне в рот свой вялый конец. Давил грубо на щёки. Зачем! Я сама открыла рот. Завтра синяки будут, не замажешь ничем, мне же на работу. Запах старой мочи и псины душил, ничего у него не получалось. Он ударил меня снизу в лицо. Господи, как больно! Зубы целы? Из носа лилась кровь. Вдали послышались голоса. Мужчина напоследок сильно заехал мне ногой в живот и ушёл быстрым шагом. Голоса приближались. Сейчас увидят. Поймут все сразу. Вопросы. Полиция. Я заползла в техническую нишу и спрятала лицо в воротник пальто. Коленки подобрала, как только смогла.
Как до машины добралась, не помню. Ключом в замок зажигания долго не могла попасть. И поняла, что машину вести я не могу. Тупо, нет. Истерика подкатывала волной и опадала. Таилась и ждала моей паузы. Чтобы накрыть по-настоящему. Никогда я этой женской приблуды на боялась. Не верила в неё. Но после того, что случилось со мной в приснопамятном лифте, поняла. Что это значит: беспамятство. Трясущейся рукой достала телефон. Набрала первый номер в избранном. Там всегда, во всех переменах моделей и номеров, значился мой Миша. Удивительно быстро взял трубку.
– Да!
– Приезжай. Забери. Меня изнасиловали. Не могу ехать сама. Руки не слушаются. Старая площадь напротив вокзала. Лицо болит, – я заплакала наконец и выключила телефон. Мишки я не стеснялась никак. Ему, единственному в моей жизни, я могла рассказать все, что угодно.
Я нащупала в ногах заднего сиденья вчерашнюю недопитую бутылку текилы. Быстро глотнула, не думая. Ничего. Сделала ещё один щедрый глоток. Мишу, из его рафинированного центра ждать не меньше часа, даже в пустом Городе. Глотнула ещё раз. Вот гадость! Вкус алкоголя пробился наконец сквозь вонь чужого тела. Понимая, что кошмар мой рядом, я храбро сделала короткий глоток и сунула себе, как чужому отдельному человеку, грубую короткую сигарету без фильтра. Зажгла и затянулась. Аромат настоящего табака обнял меня забытым запахом из детства. Я заревела, стучась лицом о неповинную кожу руля.
Водительская дверь распахнулась. Я выпала на руки отворившего.
– Да ты пьяная совсем! – раздался голос. И тут же.
– Ни х… себе! Кровь, – меня вытянули из-за руля и понесли. Я ткнулась лицом в тёплый мех и заснула.
ГЛАВА 7. Александр.
Мне снился сон. Отец жарит картошку. В нашей квартире на третьем этаже старой панельной пятиэтажки. Мама в командировке. Мне семь лет. Мой любимый пёс сидит рядом. Намекает, что ему тоже неплохо было бы попробовать картошечки, несмотря на уверения зоологов, что этот продукт не усваивается собачьим организмом. Да наплевать ему. Просто так хочет схрумкать то же, что и мы. Белая кошка сидит на подоконнике, намывает лапой по морде гостей.
– Садись за стол, Лялька, – улыбается папа, ставя сковородку на деревянную старую разделочную доску в центр стола. Я хватаю вилку, таскаю кусочки, обжигаясь. Ем самую лучшую еду на свете.
– Посмотри, что там с лицом. Ничего шить не надо?
– Шить надо было вчера. Да я не вижу ничего такого. Вот грудь, брат, просто тоска! Поздравляю и завидую. Девочка класс! Как же ты не присмотрел, бродяга? Синяки на щеках, губы разбиты. Кто же её так? Одеяло убери. Как там внизу?
– Тише ты! – тихий шёпот. Одеяло поползло вниз. Я схватила его рукой и подняла до подбородка. Разлепила глаза испуганно.
На меня смотрело незнакомое бородатое лицо. Улыбалось по-доброму открыто. Рыжее в веснушках. Синий свитер. Руки спрятал за спину тут же.
– Привет. Я доктор. Работаю на Скорой помощи. Твой друг позвал меня посмотреть, не случилось ли с тобой чего-нибудь плохого. Если ты не хочешь, то я не настаиваю. Все будет, как ты сама захочешь. Меня зовут Антон. Ты как, красавица? Отзовись, – он улыбнулся открыто смешным, рыжим лицом.
– Где Миша? – проговорила я разбитыми губами.
Он растерялся. Посмотрел куда-то позади меня.
– Он скоро придёт. Не переживай, – нашёлся рыжий доктор наконец. – Можно я тебя осмотрю?
– Нет. Только, когда Миша придёт, – твердо ответила я.
– Ладно, – не стал он спорить. Улыбнулся и исчез за изголовьем.
Я закрыла глаза. Очень хотела, чтобы сон про отца и картошку продолжился. Да не бывает такого в реальной жизни. Заснуть снова не удавалось. Вчерашнее лезло в память. Мишка где? Вместе с отцом он был самым спокойным, безопасным местом в моей жизни.
– Ляля, – раздался голос надо мной. Я растопырила глаза, не веря. Самый неприятный, отвратительный мужчина в моей жизни смотрел на меня.
– Послушай меня спокойно. Антон хороший врач. Необходимо, чтобы он тебя осмотрел, – эта падла присела на край дивана и смотрела на меня серьезно-участливо.
– На хрен мне его осмотры, урод! Анализы на ВИЧ и гепатит он на глаз станет делать? – я не смеялась. – Как я здесь оказалась? Где моя сумка? Телефон?
– Одно можно определить уверенно. С головой у девушки точно все в порядке, – спокойно заявил рыжий Антон.
– Пошел на хрен! – мы сказали это одновременно. Я и старший ненавистный брат. Мужчины моей мечты.
– Анализы сделать необходимо. Причём сегодня же. СПИД не спит. Я не знаю, как тебя зовут, девочка, но травму ты получила вчера серьезную. Необходима, кроме всего прочего, помощь психолога… – доктор уверенно вещал.
– Да тебе-то, умник, откуда знать? – зло рассмеялась я. – Так красиво рассказываешь, будто знаешь по себе. Забудь, дурачок. Знаешь, что главное, когда насилуют?
Он мотнул отрицательно враз побелевшим лицом.
– Что бы лицо не порезали и зубы не выбили. А синяки сойдут. И жопа болеть перестанет, – засмеялась я. Не могла остановиться.
– Истерика, – тихо объявил рыжий и быстро вколол мне что-то в бедро через простыню.
Миша сидел рядом на краю дивана. Я заползла к нему на колени, наплевав смотрит на меня ещё кто-нибудь.
– Забери меня отсюда, – просила я, слезы снова были со мной.
– Да, детка, конечно, – он привычно поцеловал меня в макушку. Я обхватила его руками и ногами, упала на спину назад в постель. Он был одет, пряжка его ремня неприятно впивалась в мой голый живот.
– Сними. Колется, – попросила я.
– Да, – тихо ответил он.
Я обнимала его везде, помогая избавиться от одежды. Что мы делаем? Пришёл краем сознания вопрос. Надо, наоборот. Одеваться и уходить из этого гадкого дома. Он был такой горячий, нетерпеливый. Целоваться нормально не мог, настолько душило его желание. Я плавилась в его твёрдых руках. Как же хорошо!
– Я люблю тебя, – прошептал он мне в ухо. Очень тихо. Только для меня. Словно кто-то мог нас подслушать. Я засмеялась.