Константинопольский Патриархат и Россия. 1901–1914

Русский храм-памятник в Сан-Стефано

Вскоре после избрания на патриарший престол Иоакима III в 1901 г. архимандрит Иона выступил посредником между ним и российским Св. Синодом по вопросу о распространении официального органа Вселенского патриархата еженедельного журнала ????????????? ???????(Церковная истина) в библиотеки всех семинарий России. В России, писал Иона, 58 семинарий и 4 академии.

Он рекомендовал Св. Синоду выписать его в количестве 62 экземпляров, что послужило бы, на его взгляд, существенной материальной поддержкой патриархату. Ходатайство патриарха было принято, и по настоянию К. П. Победоносцева, ????????????? ??????? по цене 25 франков за номер была выписана для 57 духовных семинарий России[167 - Иоаким III – митрополит Санкт-Петербургскому и Ладожскому Антонию. 28 декабря 1901 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 183. VI отд. 1 ст. Д. 4456. Л. 2; К. П. Победоносцев – Св. Синоду. Предложение. 2 марта 1902 г. № 6123 // Там же. Л. 7-7об.; Благодарственное письмо Иоакима III – митрополиту Антонию. 5 апреля 1902 г. // Там же. Л. 9. Рус. пер. Л. 10.]. Пользуясь случаем, архимандрит Иона привлек внимание и к своей деятельности на пользу православия в Константинополе. В соседнем с Сан-Стефано селении Галатария, писал он, католики устроили часовню, в которой служат по праздникам, ходят по домам православных жителей и приглашают их детей в школу. Архим. Иона перекупил арендуемый католиками дом и намеревался устроить в нем школу. Далее в том же письме он выступил с предложением изымать ежегодно у богатых русских обителей на Афоне некоторую сумму на поддержание греческих школ на Востоке[168 - Иоаким III – митрополит Санкт-Петербургскому и Ладожскому Антонию. 28 декабря 1901 г. // Там же. Л. 2; Архим. Иона – В. К. Саблеру. 17 января 1902 г. // Там же. Л. 4-5об.].

В 1903 г. о. Иона создал в Галатарии, при храме-памятнике в Сан-Стефано, школу для 60 православных детей, которая размещалась в специально приобретенном им доме. «Ввиду большой опасности, какая в настоящее время угрожает от латинской пропаганды бедным детям православных греческих селений, находящихся вблизи русского Сан-Стефанского храма […], желательно и весьма полезно было бы открыть здесь русскую школу для этих детей», – писал архимандрит Иона митрополиту Санкт-Петербургскому Антонию. Помощником о. Ионе и учителем в школе был назначен иеромонах Павел (Вильковский), выпускник Киевской духовной академии, хорошо владевший греческим языком и уже два года живший в Константинополе[169 - Иером. Павел (Вильковский), выпускник Киевской духовной академии, 16 ноября 1900 г. командирован в РАИК для ученых занятий с назначением 600 рублей в год. 30 июля 1903 г. назначен учителем и заведующим школой в Сан-Стефано.]. На содержание ее отпускалось по 700 рублей в год из доходов от бессарабских имений[170 - РГИА. Ф. 796. Он. 184. VI отд. 1 ст. Д. 5263.]. В том же 1903 г. архимандрит Иона обратился к митрополиту Санкт-Петербургскому Антонию с новой просьбой об увеличении субсидии на содержание школы до 1000 р., а также о назначении ему второго помощника для научных занятий в константинопольских церковных книгохранилищах, грека Аристотеля Мейдриноса, окончившего курс Санкт-Петербургской духовной академии в 1901 г., с жалованием в 1000 рублей в год[171 - Там же. Д. 5236. Л. 1-1об.]. Иона предполагал, чтобы Мейдринос работал при нем в качестве секретаря и переводчика и помогал ему в написании полемических статей, опровергающих клевету на Россию, которая появляется в иезуитских и греческих периодических изданиях. Однако посол И. А. Зиновьев не счел целесообразным удовлетворение этой просьбы архимандрита Ионы, и на сей раз он получил отказ[172 - МИД – в Канцелярию Св. Синода. 22 августа 1907 г. № 5320 // Там же. Л. 11.]. В 1903 г. о. Павел доставил серебряную раку для мощей св. вмч. Евфимии, изготовленную в Петербурге на пожертвование митрополита Антония (Вадковского); 12 ноября 1903 г. мощи были торжественно переложены в храме св. Георгия в Фанаре[173 - Там же. 1904. № 51–52. С. 2132–2135.]. В благодарность о. Павел получил от патриарха частицу раки, в которой мощи лежали до тех пор[174 - АПК КПА. Кы5. 965. No. 7396. 15 ноября 1904 г.].

Рака с мощами Св. Евфимии в храме Св. Георгия в Фанаре (современная фотография)

Следует предполагать, что И. А. Зиновьев выражал недовольство самостоятельностью о. Ионы и его прогреческой позицией в церковных делах. 29 января 1906 г. Иона обратился к митрополиту Антонию с просьбой не переводить его на другое место. «Мое здоровье, не выносящее сурового климата и какой-либо систематической работы, моя деятельность в основанной мною школе и по изданию полезных книг на греческом языке, поддерживаемые мною отличные и дружеские отношения с греческой иерархией – все это дает мне смелость надеяться на милостивое внимание Вашего Высокопреосвященства к моей просьбе», – писал он[175 - Архиманлрит Иона – митрополиту Антонию 29 января 1906 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 187. VI отд. 1 ст. Д. 7087. Л. 2–3.]. Неблагополучно складывались и отношения архимандрита Ионы с иеромонахом Павлом, которые постепенно перешли в открытый конфликт. О. Павел, в лице которого Иона ожидал преданного послушника, секретаря и помощника, проявлял в своей деятельности большую самостоятельность, чем вызвал негодование своего властного начальника. В том же письме следуют жалобы на о. Павла, который, по словам о. Ионы, уже в течение пяти месяцев отсутствует, в последние два года не помогает ему в его литературных занятиях и мало полезен для школы, а вместо того занимается без ведома начальника сбором денег, скрывая от него сборные книги и отчеты. В заключение он просит удалить о. Павла и передать заведование школой ему самому. Поскольку эта просьба была оставлена без внимания, 27 сентября 1908 г. архимандрит Иона снова обращается к митрополиту Антонию с жалобой на о. Павла, деятельность которого, по его словам, вредна для дела и «огорчительна для меня лично». По сообщению о. Ионы, иеромонах Павел без его ведома занимался сбором денег на Константинопольскую патриархию, чем ставил его в неловкое положение. «Увлеченный денежными операциями, иер. Павел задумал без моего ведома скупать священные реликвии, продаваемые здесь некоторыми недобросовестными людьми. У одного расстриженного монаха-грека из Иерусалима он купил часть Животворящего Креста, которая была препровождена им в Воскресенский монастырь Новгородской губернии, место прежнего жительства иер. Павла, где была принята с большими торжествами. Но вскоре между продавцом и покупателем возник денежный спор, приведший к суду у патриарха и у г. посла […]. Соблазн от этой торговли вышел большой»[176 - Там же. Л. 8-9об.]. В этом же письме архимандрит Иона с раздражением пишет о двух школах в Сан-Стефано, которые содержатся русскими афонскими келлиотами (монашеской и женской). О. Павел стал преподавать и в них, чем вызвал негодование своего начальника.

Донос о. Ионы возымел свое действие: 2 декабря 1908 г., даже не попытавшись разобраться в ситуации, Синод постановил возвратить о. Павла в Воскресенский монастырь[177 - Выписка из определения Св. Синода 2 декабря 1908 г. // Там же. Л. 10-10об.]. Далее бюрократическая машина начала действовать, и 11 сентября 1909 г. был издан указ хозяйственного управления при Синоде о прекращении высылки ему пособия[178 - Там же. Л. 18.].

О. Павел нашел защитника в лице посла И. А. Зиновьева, который признавал образ действий о. Ионы неправильным. По рекомендации Ф. И. Успенского о. Павел был назначен преподавателем закона Божия в русском коммерческом училище. И. А. Зиновьев также предложил ему совершать в Сан-Стефанском храме богослужения на греческом языке для местного населения. Все обязанности о. Павел выполнял, по словам посла, «с примерной добросовестностью». Удаление его, таким образом, «крайне невыгодно отразилось бы на деятельности учебных учреждений»[179 - И. А. Зиновьев – митрополиту Антонию. 7 марта 1909 г. // Там же. Л. 12-15об.]. Письмом от 9 июня 1909 г. о. Павел лично обратился к митрополиту Антонию Санкт-Петербургскому с просьбой об оставлении в Константинополе[180 - Там же. Л. 16–17.].

Назначение нового посла в Константинополе Н. В. Чарыкова было с большим удовлетворением встречено архимандритом Ионой, который, наконец, избавился от строгого надзора не благоволившего к нему И. А. Зиновьева. «Новое направление русской политики в церковных делах Востока, – писал он, – произвело отрадное впечатление на всех восточных христиан. Заявление нового посла России г. Чарыкова, сделанное Вселенскому патриарху, что Россия возвращается к своей традиционной политике покровительства православным всех племен, имеет весьма серьезное значение»[181 - Архимандрит Иона – митрополиту Антонию. 12 сентября 1909 г. // Там же. Л. 20-21об.]. Недавно, продолжал Иона, впервые за 10 лет патриарх удостоился в посольстве подобающего его высокому положению почетного приема. Далее начинается уничтожающая критика в адрес политики И. А. Зиновьева. «Я помню случай, – продолжает автор письма, – когда Вселенский патриарх во время визита в русское посольство чуть-чуть не был выгнан из комнаты. Я знаю случаи, когда по тайному требованию русского посла греческие митрополиты были отправляемы продажной турецкой администрацией в ссылку. […] Я помню, как мне рассказывали, что вследствие задержки денег из России учителя Халкинской богословской школы и чиновники патриархии по многим месяцам не получали жалования. Да, это было время настоящего похода против православия, и, как показали обстоятельства, на пользу Ватикана. Вся деятельность г. Зиновьева, казалось, была направлена к тому, чтобы озлобить против России всю греческую иерархию и вызвать церковную схизму». В упрек Зиновьеву о. Иона ставит молчание при заключении Митилинского договора Франции с Турцией, когда католикам было предоставлено преимущество в открытии школ и учреждений на территории Турции. Скандальным представлялось отсутствие посла и Ф. И. Успенского на празднике Торжества православия в Фанаре, при том что в тот же день в РАИКе была назначена лекция монаха-ассомпциониста[182 - Там же. Вероятно, речь идет об известном французском византинисте Луи Пти.].

Между тем Св. Синод, верный принятому решению, 6 февраля 1910 г. снова решительно потребовал возвращения иеромонаха Павла в Россию. Приехав в Петербург, о. Павел вновь обратился за помощью к И. А. Зиновьеву, теперь состоявшему членом Государственного совета, и тот 5 июня 1910 г. написал обер-прокурору С. М. Лукьянову письмо в его защиту[183 - И. А. Зиновьев – С. М. Лукьянову. 5 июня 1910 г. // Там же. Л. 27-27об.]. В своем обращении к обер-прокурору о. Павел характеризует действия о. Ионы как «самоуправное, посредством обмана начальства, лишение меня должностей и службы»[184 - Иером. Павел – С. М. Лукьянову. 3 июня 1910 г. // Там же. Л. 28-29об.].

15 июня 1910 г. о. Павел обращается к С. М. Лукьянову с новым пространным письмом, в котором высказывает свои соображения по вопросу русской церковной политики на православном Востоке. «Есть в нашей церковной жизни одно явление, в высшей степени печального свойства – это все более и более возрастающее обособление, отчуждение нашей церкви от церковной жизни православного Востока, с которым – между тем – мы связаны таким глубоким духовным родством – единством веры и общением благодати. Говорим не об оскудении у нас симпатий „к грекам'' к чему весьма многие насмешливо готовы иногда свести дело, а о равнодушии и холодности, проявляемой, по-видимому, в самой церкви, к судьбам православия, и даже христианства на Востоке, по отношению к которым тщательно стараемся держаться в стороне»[185 - Иером. Павел – С. М. Лукьянову. Санкт-Петербург, 15 июня 1910 г. // Там же. Л. 30-31об.]. Далее автор письма снова поднимает многократно обсуждавшийся вопрос о назначении представителя Русской церкви в Константинополь. «Наша церковь и церковное правительство, – продолжает он, – не имеют на православном Востоке ни лиц, ни учреждений даже просто для того, чтобы через них обстоятельно и своевременно знать о происходящих там событиях и переменах в церковной жизни, не говоря уже о лицах и учреждениях, уполномоченных развивать какую-либо деятельность от имени русской Церкви и в ее интересах». Такое положение дел, по мнению о. Павла, совершенно ненормально и лишает Русскую церковь возможности осуществлять непосредственные контакты с Константинопольским патриархатом и влиять на положение дел в нем. В качестве примера он указывал на возникший незадолго до того кипрский церковный вопрос, когда патриархат сам проявил инициативу обратиться к Русской церкви с вопросом об избрании Кипрского архиепископа. «Ясно, что и церкви нашей необходимо иметь на Востоке свои органы, с помощью которых совершалось бы дело правильного осведомления ее относительно тамошней церковной жизни, а затем – и соответствующая деятельность на пользу наших церковных интересов. Словом, необходимо учреждение на православном Востоке русской церковной миссии. Эта необходимость, сознанная некогда, вызвала к жизни так называемую духовную нашу миссию в Иерусалиме. К сожалению, с течением времени иерусалимская миссия, совершенно затертая деятельностью Палестинского общества и по другим причинам, превратилась в простое общежитие монахов-требоисполнителей. А кроме того, Иерусалим хотя и важный, но не самый выдающийся центр церковной жизни на православном Востоке. Таким является – Константинополь, столица, местопребывание „вселенского" патриарха, турецкого парламента, послов великих держав». В заключение он предлагает свою кандидатуру в качестве представителя Русской церкви в Константинополе[186 - Там же.].

Но и на этот раз Св. Синод остался глух к его воззваниям. 19 июля 1910 г. о. Павел назначается смотрителем Торопецкого духовного училища[187 - Там же. Л. 33.], а 19 августа вышел приказ о прекращении переписки о дозволении о. Павлу возвратиться в Константинополь[188 - Там же. Л. 34-34об.]. Таким образом, из-за личной ревности и мелких материальных соображений со стороны непосредственного начальника, по одному непроверенному доносу, этот несомненно талантливый и подготовленный для службы на Востоке человек был отстранен от деятельности в Константинополе. Данный случай в истории Русской церкви, к сожалению, не был единичным. Противостояние архимандрита Ионы послу И. А. Зиновьеву, исполненное ссор и обид на личной почве, является отражением как несогласованности позиций МИДа и Св. Синода, так и противоборства двух направлений русской политики – прославянской и русской имперской со стороны посла и Ф. И. Успенского и прогреческой в лице о. Ионы. По-разному понимаемый интерес России на православном Востоке приводил к печальным недоразумениям и открытым конфликтам. Таким образом, очередная возможность сближения России с греческим духовенством была упущена, равно как и очередная попытка учреждения постоянного духовного представительства в османской столице.

После ухода на покой 26 июля 1913 г. архимандрит Иона поселился в своем доме в Галатарии, вблизи храма-памятника в Сан-Стефано. Русское правительство назначило ему пенсию в размере 1000 рублей в год[189 - РГИА. Ф. 797. Оп. 83. 2 отд. 3 ст. Д. 79. Л. 15-18об.]. На его место был назначен ректор Тверской семинарии архимандрит Ювеналий (Машковский).

Может ли русский архиерей служить в Константинополе? Один канонический казус начала XX века

В 1907 г. по ходатайству российского посла в Риме Муравьева Св. Синодом была учреждена викарная Кронштадтская епископская кафедра для заведования русскими церквами Западной Европы. 28 июня 1907 г. на эту кафедру был назначен епископ Владимир (Путята). Согласно инструкции от 31 июля 1907 г., ему были подчинены все заграничные русские церкви за исключением Константинополя и Афин; мотивом такого исключения было наличие в этих городах древних православных епископских кафедр. Однако по определению Св. Синода от 2/24 сентября 1908 г. еп. Владимиру была дана новая инструкция о включении в сферу его деятельности также Константинополя и Афин. В конце 1908 г. он хотел посетить Афины с целью инспекции русской церкви, но это вызвало большое недовольство со стороны греческого духовенства; в результате поездка не состоялась[190 - Там же. Оп. 190. VI отд. 1 ст. Д. 351. Л. 26–27.].

Поездка еп. Владимира в Константинополь была запланирована на 1909 г. Поначалу патриарх Иоаким III благосклонно отнесся к этому намерению. Русский посол в Константинополе Н. В. Чарыков высказал мнение, что посещение еп. Владимиром русского храма в принципе возможно, но только при условии соблюдения канонических норм и тех форм, которые считаются патриархией достаточными для предотвращения недоразумения[191 - Письмо от 13 декабря 1909 г. № 92 // Там же. Л. 29.]. Напротив, настоятель русской посольской церкви в Константинополе архимандрит Иона (Byколов) не находил посещение еп. Владимира целесообразным. Дело в том, писал он, что вопрос обсуждался на заседании патриаршего Синода, и митрополиты Ксанфийский и Писидийский были против допущения Владимира к служению в Константинополе. Они высказывали опасения, что русские хотят поставить в Константинополе экзарха наподобие болгарского, а поминовение еп. Владимира на богослужении противоречит церковным канонам. «Настроение тревожное и опасное», – так резюмировал ситуацию архимандрит Иона; ради церковного мира от посещения нужно отказаться[192 - Там же.]. По материалам дипломатической переписки митрополит Санкт-Петербургский Антоний уже приготовил письмо к патриарху Иоакиму III с просьбой о разрешении еп. Владимиру служения в русской церкви, однако в ходе дальнейшего обсуждения возникли разногласия[193 - Письмо митрополита Антония отправлено так и не было. Проект письма: там же. Л. 5–6; чистовой оригинал: там же. Л. 12-12об.]. С одной стороны, в МИДе высказывались мнения, что поскольку русские посольские церкви подчиняются митрополиту Санкт-Петербургскому, а посольства, как и все дипломатические учреждения, пользуются правом экстерриториальности, то никакого разрешения Константинопольского патриарха на служение еп. Владимира вовсе не требуется. Более того, испрашивать подобное разрешение расценивалось как принижение достоинства России[194 - «Русские церкви в Константинополе пользуются внеземельностью, и охранение этого порядка представляется с политической точки зрения необходимым. Поэтому является желательным установить: не может ли сказанный принцип быть в некоторой степени нарушен упоминанием в послании митрополита Санкт-Петербургского просьбы Св. Синода о преподании патриархом благословения преосв. Владимиру на совершение богослужения» (А. П. Извольский – С. М. Лукьянову. 31 декабря 1909 г. № 1232 // Там же. Л. 7–8).]. Противники этой точки зрения стояли за соблюдение буквы канонов и прав Константинопольского патриаршего престола.

Для того, чтобы решить это недоразумение, при Св. Синоде было созвано особое совещание «для обсуждения вопроса о том, может ли епископ Русской церкви совершать богослужение в русском храме, находящемся в епархии греческого епископа, без его разрешения». Во главе совещания был поставлен архиепископ Ярославский Тихон (Беллавин), будущий патриарх – членами его были назначены чиновники Св. Синода В. И. Яцкевич, Н. Ф. Марков, профессор Санкт-Петербургской духовной академии И. И. Соколов и канонист С. В. Троицкий. Заседание совещания состоялось 25 января 1910 г. За исключением С. В. Троицкого, все высказались за необходимость получения еп. Владимиром разрешения на служение от Иоакима III.

В качестве аргументов приводились примеры из недавнего прошлого: случаи служения русских духовных лиц на Востоке без получения соответствующего благословения, которые неизменно заканчивались более или менее конфликтными ситуациями. Так, настоятель Русской духовной миссии в Иерусалиме митрополит Кирилл (Наумов) в 1857 г. служил в Константинополе в болгарской церкви, что было воспринято в патриархате как нарушение канонов. В 1907 г. случился инцидент при освящении храма Св. Георгия в Мерсинджике близ Смирны. Чесменский митрополит Феоклит не признавал церковь русской, ни разу не помянул на богослужении имени российского императора и пытался отстранить настоятеля посольской церкви о. И. Говядовского от участия в освящении. Причиной этого недоразумения было отсутствие канонической грамоты к Вселенскому патриарху[195 - Там же. Л. 30.]. В. И. Яцкевич указал также на другие случаи подобного рода из истории русского духовенства в Иерусалиме. При назначении начальника Русской духовной миссии архимандрита Рафаила в 1894 г. отсутствие канонической грамоты от Российского Св. Синода вызвало большие затруднения при его представлении патриарху и осложнило налаживание между ними хороших отношений.

Аналогичные требования выдвигались и с русской стороны при назначении представителей восточных патриархатов в Москву. В 1898 г. Иерусалимский патриарх Дамиан возвел в сан архиепископа Неаполийского настоятеля Иерусалимского патриаршего подворья в Москве архимандрита Арсения. По этому поводу К. П. Победоносцев писал министру иностранных дел В. Н. Ламздорфу (письмо от 28 ноября 1898 г.), что «такое назначение, состоявшееся без предварительного сношения с императорским правительством и с Св. Синодом, представляется […] назначением доныне небывалым и весьма неудобным». До тех пор настоятелями подворий назначались только архимандриты. В результате представленные Арсением грамоты от патриарх Дамиана заслушаны не были, а сам он был отозван из Москвы[196 - Там же. Л. 35об.].

Далее в докладе В. И. Яцкевича подробно анализируется случай с проектом посещения еп. Владимиром русской церкви в Афинах в 1909 г. Духовенство Элладской церкви утверждало, что согласно 28 правилу IV Вселенского собора один только Вселенский патриарх имеет право посылать епископов в «варварские страны»[197 - «Посему токмо митрополиты областей, понтийския, асийския и фракийския, и також-де епископы у иноплеменников вышереченных областей, да поставляются от вышереченного святейшего престола святейшия константинопольския церкви». См.: Правила Православной церкви с толкованиями Никодима, епископа Далматинско-Истрийского. М., 1994. Т. 1. С. 393–394. 28-е правило Халкидонского собора знаменито тем, что приравнивает Константинопольский престол к Римскому, как престолу царствующего города.]. Это правило в данном случае истолковывалось в том смысле, что один только Вселенский патриарх из всех глав автокефальных церквей может посылать епископов в чужие, неправославные края. Что касается государств православных (Россия, Сербия, Греция, Черногория и Румыния), то и сам Константинопольский патриарх не имеет права посылать в них епископов. Назначение епископа Владимира в Рим и подчинение ему русских церквей в Афинах и Константинополе, таким образом, по мнению греческого Синода, нарушает 28 правило Четвертого собора в обеих его частях. Нарушается в данном случае и правило Первого (Никейского) вселенского собора, запрещающее православному епископу осуществлять свою власть в пределах чужой епархии[198 - 15 правило Первого вселенского собора запрещает епископам, пресвитерам и диаконам переходить из города в город и совершать там богослужения. См.: Правила Православной церкви… Т. 1. С. 225–226.]. Прибытие еп. Владимира в Афины является недопустимым и в силу 35 правила Св. Апостолов, которое запрещает епископу посещение чужой епархии для упорядочения церковных дел под угрозой отлучения[199 - «Епископ да не дерзает вне пределов своея епархии творити рукоположения во градех и в селах, ему не подчиненных». См.: Правила Православной церкви… Т. 1. С. 101.]. Национальность, а, следовательно, экстерриториальность посольских храмов канонами не признается. Митрополит Санкт-Петербургский или уполномоченный им иерарх является в отношении к русскому духовенству в Афинах лишь дисциплинарным начальником, следовательно, без права совершения священнодействия в чужой епархии. «Фактически на тайном совещании у митрополита Афинского, состоявшемся в ноябре прошлого года, приняты были […] следующие заключения: русских заграничных епископов, а вместе с ними и подчиненное им духовенство (в Америке и Японии) в сущности нельзя признать каноничными; исключение делается в пользу посольских принтов, которые считаются правильно поставленными; русского епископа не следует допускать в Афины «ради покоя». Окончательное гласное решение вопроса откладывается ввиду того, что Греция нуждается в поддержке России в Критском деле»[200 - Здесь В. И. Яцкевич цитирует письмо посланника в Афинах от 23 февраля 1909 г. на имя товарища министра иностранных дел. Там же. Л. 36-37об. В ходе восстания греков Крита против турецкого господства в 1905–1906 гг. на остров прибыли международные миротворческие силы (отряды Франции, Италии, Австрии и России). После проведения реформ в 1907 г. было принято решение о выводе иностранных военных сил с острова. Эвакуация продолжалась с 1 июля 1908 до января 1909 г. В 1909 г. продолжались переговоры русской дипломатии с турецкими властями об окончательном решении критского вопроса в пользу Греции. См.: Соколовская О. В. Россия на Крите. Из истории первой миротворческой операции XX века. М., 2006. С. 140–143.].

Профессор Петербургской духовной академии И. И. Соколов в своем докладе дал подробное историческое и каноническое обоснование необходимости согласования вопроса о посещении еп. Владимиром Константинополя со Вселенским патриархом. «Русский епископ не может совершать богослужение в храме русского посольства в Константинополе без разрешения патриарха Иоакима III, в епископии которого этот храм находится», – утверждал он. Каноническое обоснование этому содержится в 34 Апостольском правиле[201 - «Епископам всякого народа подобает знати первого в них, и признавати его яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии, и до мест, к ней прилежащих». См.: Правила Православной церкви… Т. 1. С. 98.], 3 и 20 правилах Сардикийского собора[202 - «…да никто из епископов не приходит из своея области в иную область, в которой есть свои епископы, разве токмо будет позван от братий находящихся в оной…»(Там же. Т. 2. С. 119–120). «Естьли каждый из нас, поставленных епископами на припутиях, или на путях водных, увидев епископа, вопрошати будет о причине мимошествия, и куда направляет он путь» (Там же. Т. 2. С. 141).], Номоканоне Фотия (VIII, 3)[203 - «Епископы должны тщательно исследовать причины путешествия тех епископов, которые проходят через их страну» (Номоканон Константинопольского патриарха Фотия с толкованием Вальсамона. Ч. 2 / Рус. пер., предисл. и прим. В. Нарбекова. Казань, 1899. С. 28).], 32 правиле Карфагенского собора[204 - «Епископы не иначе да отходят за море, как по разрешению своего по каждой области епископа перваго престола, то есть, взяв преимущественно от самого первенствующаго епископа так называемую отпустительную грамоту, или одобрение» (Там же. Т. 2. С. 169).] и 33 Апостольском[205 - «Не принимати никого из чужих епископов, или пресвитеров, или диаконов без представительныя граматы» (Там же. Т. 1. С. 97).]. Эти правила подтверждаются практикой на Востоке. Так, например, Неапольский архиепископ Арсений был назначен настоятелем Святогробского подворья в Константинополе только после согласования вопроса между обоими патриархами. Факты подобного рода известны начиная с XIV в. И. И. Соколов резко опровергает позицию министра иностранных дел: «Церковные каноны не знают прав экстерриториальности. Этот термин политического или дипломатического происхождения и к церковным учреждениям неприложим», – заявляет он. Иного свойства права ставропигии, которые не исключают распространения церковной власти на храм. В русской посольской церкви за богослужением возносятся имена: 1) патриарха; 2) Св. Синода; 3) митрополита Санкт-Петербургского Антония. «О каком же принижении или умалении церкви, духовной власти или епископа может быть речь там, где дело идет о соблюдении церковных канонов? – восклицает Соколов. – Напротив, исполнение канонов возвысит нас, русских, в представлении греков. Что бы у нас ни говорили о греках, но они, несомненно, всегда стремятся устроить церковную жизнь по канонам, и в этом – большая их заслуга. И я полагаю, что, если пребывание русского епископа в Константинополе будет обставлено всеми каноническими условиями и требованиями, то это может принести большую пользу в отношении братского единения двух православных церквей – Русской и Константинопольской», – заключает он. В данный конкретный момент, однако, поездку следует скорее отложить ввиду происшедшего разлада между Иоакимом III и патриаршим синодом[206 - Там же. Л. 31-ЗЗоб. В 1908 г. в Константинополе произошел патриарший кризис. В Синоде возникли разногласия по вопросу об уставе церкви Боснии и Герцеговины (в связи с боснийским кризисом), которые явились поводом к активизации партии противников Иоакима III. И. И. Соколов говорит о том, что визит еп. Владимира в Константинополь может оказать негативное влияние на патриаршие дела, послужить дополнительным аргументом для противников Иоакима и привести к свержению патриарха-русофила.].

Если В. И. Яцкевич представлял доводы церковно-политического характера, И. И. Соколов – историко-канонического, то С. В. Троицкий в своей специально подготовленной для заседания записке старался обосновать позицию, занимаемую в данном вопросе МИДом. К данному вопросу, утверждал он, нужно применять не каноны об отношении епископа чужой епархии к епископу местному, а о сообразовании церковного устройства с политическим. Русские церкви и приходы за границей являются экстерриториальными (посольскими) и не входят в состав греческих епархий и возглавляются русским же епископом, сохраняющим всю полноту своих прав, независимо от того, проживает ли он в России или за границей. Поэтому испрашивать разрешения на богослужение у местных архиереев епископы русской диаспоры не должны. Сложность, по мнению Троицкого, заключается в том, что «церковная независимость русской диаспоры не всегда ясно понимается на Востоке, и наша церковь, не заботясь иногда о выяснении своей точки зрения и в видах мира церковного соглашаясь иногда с ограничениями этой независимости, как бы признавала притязания восточных иерархов правильными». Примером подобного рода может служить, как указывал Троицкий, случай освящения храма на Шипке в Болгарии, когда епископ Старозагорский требовал участия в освящении, и русское правительство уступило[207 - Освящение русского храма на Шипке в 1902 г. произошло в сослужении русского духовенства с митрополитом Старозагорским Мефодием (Кусевичем). Факт сослужения русских священников со схизматическим болгарским архиереем, явившийся предметом длительной предварительной дискуссии, вызвал протест со стороны константинопольского синода, однако по политическим соображениям официальный протест из патриархата послан не был. См. подробнее об этом в соответствующей главе.]. «Поэтому следовало бы, – продолжал Троицкий, – не подтверждая новой уступкой несправедливых притязаний, в то же время позаботиться о том, чтобы служение русского епископа без разрешения не вызвало конфликта с местными патриархами». Для этого можно представить рекомендательные грамоты, данные епископу Кронштадтскому; предварительный разговор с патриархом может провести российский посол, имеющий на него большое влияние. Нельзя не отметить также тот факт, что настоятели греческой посольской церкви Св. Димитрия Солунского в Петербурге не испрашивают разрешение на служение у митрополита Санкт-Петербургского. «Испрашивать письменное разрешение на богослужение у патриарха от имени Св. Синода – это значит подвергать опасности самое существование русских церквей в Константинополе. Иоаким III, бесспорно, даст это разрешение, но менее благосклонный к России его преемник может этого разрешения и не дать не только епископу русскому, но и священникам. В каком положении будут тогда эти церкви?» – завершает свой доклад Троицкий[208 - Текст записки (автограф С. В. Троицкого): там же. Л. 41–46.].

Заслушанная на заседании комиссии записка С. В. Троицкого подверглась критике со стороны И. И. Соколова, который находил «прочитанную С. В. Троицким записку по обсуждаемому нами вопросу […] тенденциозной, так как автор, неправильно понимая природу канонов, извращает их подлинный смысл, подтасовывает исторические примеры, а своим заключением толкает русского епископа в какую-то авантюру»[209 - Там же. Л. 38об.]. Не нашла она сочувствия и у других членов комиссии. Заключением комиссии было «признать ныне неблаговременным посещение Константинополя преосвященным Владимиром» по двум основным причинам политического характера: эта поездка вызвала нежелательные слухи среди греческого населения; в настоящее время произошел конфликт между патриархом Иоакимом III и синодом и невозможно предвидеть, чем закончится этот кризис в патриархате. На будущее было постановлено обязательно снабдить ей. Владимира рекомендательной грамотой к патриарху, у которого он должен будет при первом же представлении по прибытии в Константинополь испросить разрешение, «хотя бы словесно», на совершение богослужения[210 - Там же. Л. 39-39об.].

За этим совещанием последовал указ Св. Синода 12 февраля / 7 августа 1910 г. об изъятии из ведения еп. Кронштадтского русских церквей в Афинах и Константинополе, оставив их по-прежнему в ведении митрополита Санкт-Петербургского[211 - Там же. Л. 53–55.]. Наконец, указом Св. Синода от 28 февраля / 21 марта 1911 г. викарная Кронштадтская кафедра была вовсе упразднена, а епископ Владимир был переведен на Омскую кафедру. Для наблюдения за русскими церквами в Западной Европе было решено учредить, кроме существующей, еще одну должность благочинного[212 - Там же. Л. 85-85об.].

Данный эпизод является очередной иллюстрацией разногласия по вопросам церковной политики между российским МИДом и Св. Синодом. В напряженной ситуации на Ближнем Востоке начала XX в. традиционный для Русской церкви осторожный подход большинства членов комиссии, несомненно, предотвратил возникновение еще одной взрывоопасной ситуации между Россией и Константинополем. Позиция грубой силы, которой придерживался министр иностранных дел и С. В. Троицкий, была здесь очевидно неуместной и даже опасной.

Русская школа в Константинополе

В 1889 г. в среде русского посольства возникла идея о создании в Константинополе русской школы для детей русских подданных, а также славянской молодежи столицы, Румелии и Македонии. Школа, созданная по типу реальных и коммерческих училищ, была открыта в 1891 г. с программой двухклассных городских училищ; на ее содержание МИД назначил субсидию в размере 4000 рублей в год из доходов имений монастырей в Бессарабии. В 1901 г. эта школа была преобразована в русское училище с пятилетним курсом, а субсидия была увеличена до 6000 рублей в год. Путем пожертвований было также собрано до 100 000 рублей. В 1903 г. МИД поднял вопрос о преобразовании школы, согласно местным потребностям, в русское училище с более широким курсом преподавания и с присвоением как учащим, так и учащимся в этом училище некоторых прав по государственной службе. МИД признавал за русским училищем в Константинополе «существенное политическое значение, так как оно дает возможность проживающим там русским подданным не отдавать своих детей на воспитание в многочисленные коллегии всевозможных католических братств и протестантских духовных миссий, где они подвергаются несомненной опасности сделаться жертвой инославной пропаганды». Проект школы был препровожден директору РАИКа Ф. И. Успенскому, который одобрил его с одной поправкой касательно законоучителя: последний, по мнению Федора Ивановича, должен быть из выпускников русских духовных академий и утверждаться директором РАИКа. Синод на своем заседании 14 января 1905 г. принял поправку Успенского, но оставил право утверждения кандидатуры законоучителя за митрополитом Санкт-Петербургским[213 - РГИА. Ф. 796. Оп. 185. VI отд. 1 ст. Д. 5930.]. По рекомендации Ф. И. Успенского в 1906 г. законоучителем в коммерческое училище был назначен иеромонах Павел (Вильковский).

Другим русским заведением, носившим в значительной степени благотворительный характер для местного населения независимо от национальности и вероисповедания, был русский Николаевский госпиталь в Константинополе, основанный в 1875 г. и существовавший до начала Первой мировой войны. Для беднейших больных здесь производилась бесплатная выдача лекарств и прием врачей. Количество больных в 1890-е гг. колебалось от 400 до 450 чел., а приходящих на прием было более 8000 в год[214 - Хохлов А. Н. Документы русского госпиталя в Константинополе. Из истории русско-османских гуманитарных связей во второй половине XIX – начале XX в. // Османский мир и османистика. Сборник статей к столетию со дня рождения А. С. Тверитиновой (1910–1973). М., 2010. С. 177–194.].

Россия и Константинопольский патриархат. Церковная политика 1901–1914 гг.

Константинопольский патриархат при Иоакиме III (второе патриаршество, 1901–1912)

Патриарх Константин V (1898–1901) занимал по отношению к России сдержанную, почти враждебную позицию[215 - О нем см.: ????????? ?. ?. ?? ???????????? ?????????? 1860-???????. ???????????, 1977. ?. 378–419; ??????????? ?. ???????????? ???????. ??????, 1960. ?. 32–44; ???????????? ?. ? ????????? ???????? ??? ????????? ?????????? ?????????. ?. 442–450; Герд Л. А. Константинополь и Петербург. Церковная политика России на православном Востоке. 1878–1898. М., 2006. С. 87–91.]. Поэтому русская дипломатия ждала очередного патриаршего кризиса, чтобы поддержать избрание на престол Иоакима III, который в первое свое патриаршество (1878–1884) зарекомендовал себя как сторонник гибкой политики в национальном вопросе и друг России[216 - Об Иоакиме III и борьбе партии иоакимистов за его вторичное избрание на патриарший престол см.: ????????? ?. ?. ?? ???????????? ?????????? 1860-???????. ?. 228–292; ???????? ?. ?. ????????? ???????. ??????? ? ??. ???????????, 20002; ???????? ?. ?? ??? ??????? ????. ????????: ??????? ???????????? ???? ??? ???????????? ?????????? ??????? ?? // ???????? ???. ???????????? ???????? ??????????? ?????????. ? ??? ???????????? ???????????? ?????????? ??????? ?? ? ????????????. ???????????, 1994. ?. 213–221.]. Основания для таких ожиданий были: 6/19 октября 1900 г. посол И. А. Зиновьев докладывал о шаткости положения Константина V. 7 из 8 членов Смешанного совета и 8 из 12 членов Синода обвиняли его в равнодушии к церковным делам и бездействии в вопросе захвата турками монастырских имуществ. Главным оппонентом патриарха был митрополит Каллиник Дерконский, который не выступал против него открыто только из опасения возведения на патриарший престол Иоакима III. Члены Синода боялись твердого характера Иоакима, поэтому, как опасался Зиновьев, в случае новых патриарших выборов трудно было ожидать его избрания[217 - РГИА. Ф. 797. Он. 70. 2 отд. 3 ст. Д. 18. Л. 159-162об.]. Патриарший кризис наступил несколько позднее, в марте 1901 г. Иоакимисты ждали Пасхи, чтобы начать действия по свержению Константина. Они хорошо знали, что Иоаким не пользовался доверием Абдул-Гамида, но надеялись, что султан уступит единодушному желанию греков, если российское посольство окажет им поддержку. На заявления оппозиции Зиновьев уклончиво отвечал, что не считает возможным вмешиваться во внутренние дела греков, но готов оказать им поддержку, если она понадобится для обеспечения интересов православной церкви[218 - Депеша И. А. Зиновьева 23 марта/5 апреля 1901 г. № 67 // РГИА. Ф. 797. Оп. 71. 2 отд. 3 ст. Д. 133. Л. 2-4об.]. 27 марта 1901 г. 8 членов патриаршего Синода и 6 членов Смешанного совета составили постановление о низложении патриарха Константина; он отказался подчиниться этому решению. Противники Константина рассчитывали на помощь со стороны русского посольства: в тот же день к Зиновьеву по поручению членов Синода прибыл митрополит Леросский Иоанн, который передал от имени Синода просьбу о посредничестве перед султаном. «Положение дела весьма щекотливо, почему мне приходится действовать с большой осмотрительностью», – писал Зиновьев[219 - Секр. телегр. И. А. Зиновьева. 28 марта 1901 г. // Там же. Л. 5.].

Патриарх Иоаким ???

В отличие от 1880-х гг., когда Иоаким III имел в Греции открытого противника в лице премьер-министра X. Трикуписа, в начале XX в. партия противников патриарха уступила место движению в пользу его избрания. Греческий министр иностранных дел заявлял русскому посланнику в Афинах М. К. Ону о том, что он всегда был поклонником Иоакима и радовался бы его возвращению на патриарший престол.

Тем не менее, греческое правительство предписало своему представителю в Константинополе держаться в стороне от агитации, сопровождающей патриаршие выборы. Русское посольство со своей стороны не могло не приветствовать нейтральную позицию Афин[220 - Депеша М. К. Ону. Афины, 18 апреля 1901 г. № 18 // Там же. Л. 13–14.].

Итак, перевес партии иоакимистов был очевиден. Оставалось только обеспечить согласие Порты – существовали серьезные опасения, что турецкое правительство могло вычеркнуть его имя из избирательных списков[221 - Депеша Ю. Н. Щербачева 12/25 мая 1901 г. № 121 // Там же. Л. 18-18об.]. В этом вопросе поддержку Иоакиму III оказало русское посольство. За несколько дней до начала выборов поверенный в делах посольства Ю. Н. ГЦербачев встретился с великим визирем, министром иностранных дел и первым секретарем султана, «чтобы еще раз привлечь их внимание на опасения здешних греков относительно возможности исключения Портой из списка кандидатов имени Св. Иоакима»[222 - Депеша Ю. Н. Щербачева 26 мая/7 июня 1901 г. // Там же. Л. 28–32.]. Вмешательство посольства возымело свое действие: Иоаким из списков исключен не был, и уже 27 мая 1901 г. представитель патриарха в Москве архимандрит Иаков докладывал К. П. Победоносцеву о вторичном избрании Иоакима III на Константинопольский патриарший престол[223 - Там же. Л. 26-26об.].

С избранием Иоакима III совпало посещение Болгарии и Константинополя великим князем Александром Михайловичем. Визиты членов императорской фамилии всегда имели положительное значение для укрепления связей России с восточной иерархией. На этот раз греческое духовенство также воспользовалось случаем для выражения симпатий представителю русского царствующего дома. Греческий митрополит Анхиальский Василий, не имея возможности лично поздравить князя с прибытием в Болгарию, отправил к нему депутацию из двух священников и одного мирянина. В Константинополе Иоаким III принес ему поздравление с благополучным прибытием через депутацию из митрополитов; личная встреча с патриархом, правда, не состоялась из-за краткости пребывания Александра Михайловича в османской столице[224 - Церковные ведомости. Прибавления. 1901. № 38. С. 1397–1398.].

Российский МИД возлагал на избрание Иоакима большие надежды. После русско-турецкой войны Иоаким был единственным патриархом, который, не будучи открытым русофилом, твердо и последовательно проводил удобную для России наднациональную церковную политику, направленную на примирение враждующих православных народов Балкан[225 - В 1880–90-е гг. противники Иоакима часто обвиняли его в русофильстве и даже измене греческим национальным интересам. Эти обвинения были, как правило, безосновательны. См.: ???????? ?. ??? ???????? ????????? ? ??????? ?? // ???????? ???. ???????????? ???????? ??????????? ?????????. ? ??? ???????????? ???????????? ?????????? ??????? ?? ? ????????????. ???????????, 1994. ?. 201–210; Герд Л. А. Был ли русофилом Константинопольский патриарх Иоаким III? // XXI богословская конференция ПСТГУ. Москва, 17–23 ноября 2010 г. Материалы. Т. I. М., 2011. С. 172–181.]. Вместе с тем он отличался твердым характером и пользовался авторитетом как у греческого населения, так и у турецкого правительства. Избиравшиеся после него патриархи не были такими яркими личностями; некоторые из них (Иоаким IV (1884–1886), Дионисий V (1887–1890), Константин V (1898–1901)) придерживались открыто антирусских позиций, а в целом благоприятно настроенный к России Неофит VIII (1891–1894) был патриархом слабым и бесхарактерным. В результате их управления произошло дальнейшее ослабление позиций православной церкви в Османской империи, самые насущные церковные вопросы не находили разрешения. Контакты русского правительства и церкви с Константинопольской патриархией были эпизодическими и сводились к минимуму. Россия была скована и фактически лишена возможности воздействовать на балканскую политику официальным путем, через церковную иерархию. Тем не менее, как русская дипломатия, так и сам Иоаким III понимали, что ситуация к началу XX в. изменилась, и выполнение главной задачи патриарха – «возвести Церковь на должную высоту», – встретит многочисленные затруднения[226 - Депеша И. А. Зиновьева. 5/18 июня 1901 г. № 146. Л. 35-36об.].

Первым значительным актом, знаменовавшим восшествие на престол Иоакима III, было его окружное послание 30 июля 1902 г. к поместным православным церквам. В этом послании патриарх призывал весь православный мир сообща решить важнейшие догматические и церковные вопросы настоящего момента. Самым важным пунктом для обсуждения Иоаким считал налаживание постоянных контактов между церквами. Кроме того, ставились на обсуждение вопросы отношений с католиками и протестантами, старокатоликами и введение нового (григорианского) календаря[227 - Оригинал послания Иоакима III российскому Св. Синоду. № 3636. 30 июля 1902 г., с подписями патриарха и членов Синода // РГИА. Ф. 796. Оп. 183. VI отд. 1 ст. Д. 4589. Л. 1-5об. Русский перевод: там же. Л. 6-10об. Предложения Иоакима по календарному вопросу и ответы на них глав автокефальных церквей использовались И. И. Соколовым в его докладе «Отношение православного Востока к вопросу о реформе календаря», предложенном для обсуждения на 71 заседании поместного собора Русской церкви 1917–1918 гг. (27 января 1918 г.). См.: Календарный вопрос. Сборник статей / Сост. А. Чхартишвили. М., 2000. Приложение (=Материалы Всероссийского Поместного собора // Богословские труды / Изд. А. Г. Кравецкий. 1998. № 34).]. В депеше поверенного в делах константинопольского посольства Щербачева говорилось, что вопрос о замене юлианского календаря григорианским в последние годы неоднократно обсуждался в Константинополе и составил предмет целой серии публичных лекций, прочитанных в «Эллинском силлоге» членом болонской академии наук Тондини ди Кваренги. Греческая печать Константинополя также не раз ставила этот вопрос на очередь, причем высказывалась в пользу принятия нового стиля[228 - Депеша Ю. Н. Щербачева 19 июля/1 августа 1902 г. № 161 // РГИА. Ф. 796. Оп. 183. VI отд. 1 ст. Д. 4589. Л. 12-13об.].

В своем ответе Русская церковь поддержала инициативу более тесного общения между церквами. В отношении католиков и протестантов Св. Синод призывал проявлять бдительность ввиду их активного прозелитизма на Востоке. Несколько иным образом, говорилось в ответном послании, относятся к православию англикане. За редкими исключениями, они не стремятся обращать православных христиан, признают Восточную церковь хранительницей отеческих преданий. Поэтому есть некоторая надежда на возможность церковного единения с ними в будущем. Что касается старокатоликов, то в России была учреждена комиссия, изучавшая возможность единения с ними[229 - Указом Св. Синода от 15 декабря 1892 г. в Петербурге была образована комиссия под председательством архиепископа Финляндского Антония для выяснения условий и требований, какие могли бы быть положены в основу переговоров со старокатоликами, ищущими общения с православной восточной церковью. Заключение комиссии в 1894 г. было препровождено утрехтскому архиепископу Гулю и рассмотрено в Роттердаме на конференции старокатолических епископов. Мнение «Роттердамской комиссии», принятое в 1896 г. на конференции в Бонне, вызвало в 1897 г. ответы Санкт-Петербургской комиссии, в которых высказывалось пожелание скорейшего осуществления сближения церквей. Окончательного соглашения не было выработано ни в тот момент, ни в ходе дальнейших переговоров 1900-х годов. См.: Старокатолический вопрос в новейшее время. Казань, 1899; Красножен М. Происхождение старокатолицизма и IV старокатолический интернациональный конгресс в Вене. Юрьев, 1898.]. Однако старшие деятели этого движения уходят из жизни, а младшие не столь тверды в церковности и склонны к протестантскому образу мыслей. Вот почему Русская церковь «начинает с некоторой тревогой смотреть на будущее этого движения: устоят ли старокатолики в своем первоначальном решении принадлежать только подлинной Вселенской церкви и стремиться к единению с ней» или же создадут свою собственную церковь. Что касается нового стиля, то для исследования этого вопроса в России также работали две комиссии: ученая и церковная. «Применение нового стиля в одном гражданском летосчислении, без изменения Пасхалии и без передвижения церковных праздников и с одним переименованием чисел применительно к новому стилю… конечно, особенно не затронет церковных интересов, так как в церковной практике останется во всей силе календарь Юлианский». Тем не менее, авторитетные ученые считают юлианский календарь более осмысленным и состоятельным; поэтому духовное ведомство поддерживает его сохранение[230 - В 1899 г. при Астрономическом обществе работала комиссия по вопросу о реформе календаря в России, в состав которой входили Д. И. Менделеев и В. В. Болотов. «Принимая во внимание, что 1) в 1830 г. ходатайство Императорской Академии наук о введении в России григорианского календаря было отклонено императором Николаем I и что 2) православными государствами и всем православным населением Востока и Запада отвергались попытки представителей католицизма ввести в России григорианский календарь, комиссия единогласно постановила отклонить все предложения о введении в России григорианского календаря и, не стесняясь выбором реформы, остановиться на той, которая совмещала бы в себе идею истины и возможной точности, как научной, так и исторической, применительно к христианскому летосчислению в России». См.: Русское астрономическое общество. Постановления комиссии по вопросу о реформе календаря в России. СПб., 1900. С. 3; Календарный вопрос. Сборник статей / Сост. А. Чхартишвили. М., 2000.]. В заключение обращается внимание на оскудение любви внутри православной Церкви. В ней происходят раздоры и «разделение, иногда доходящее до разрыва церковного общения». Далее звучит определенный призыв к патриарху преодолеть болгарскую схизму. Нужно снова привлечь в лоно Церкви этих людей, близких по культуре, нравам, обычаям, складу церковной жизни и благочестия[231 - Копия ответного послания российского Св. Синода патриарху Иоакиму III. РГИА. Ф. 796. Оп. 183. VI отд. 1 ст. Д. 4589. Л. 29-34об.].

Константинопольский патриархат. Храм Св. Георгия

Сербская, Черногорская и Румынская церкви отправили свои ответы после получения текста ответа Русской церкви, чтобы по возможности согласовать свои ответы с ним или, по крайней мере, не противоречить ему Тем более интересны предварительные соображения по поводу ответа, которые высказывались первоиерархами соответствующих церквей до составления официальных текстов ответов. В ответах автокефальных церквей на энциклику Иоакима III проявилось как их отношение к Константинопольскому патриархату, так и к Русской церкви. Ответ Черногорской церкви, как и следовало ожидать, полностью повторял точку зрения Русского Св. Синода. Черногорский митрополит Митрофан, как писал российский посланник в Цетинье, ставил свой ответ Иоакиму III «совершенно согласно с тем, какой был дан Его Святейшеству нашим Св. Синодом»[232 - Депеша А. Н. Щеглова. Цетинье, 23 июня/6 июля 1903 г. № 45 // РГИА. Ф. 797. Оп. 72.2 отд. 3 ст. Д. 26. С. 51.].

Несколько сложнее обстояло дело с Сербской церковью. Мнение Сербской церкви в этом вопросе было для России тем более важным ввиду того, что сербское православие являлось на тот момент единственной признаваемой Константинополем опорой для русского влияния на Балканах. Сербская церковь, писал П. Б. Мансуров, «питается духовно из русских источников, русские порядки для нее являются авторитетными, в русских учебных заведениях получают или доканчивают свое образование высшие представители Сербской церкви. Таким образом, в наших руках находятся могущественные средства влияния на народные понятия и душу сербского народа в самой их глубине, и на нас ложится известная доля ответственности за направление, в котором это воздействие проявляется»[233 - Депеша П. Б. Мансурова. Белград, 13 августа 1902 г. № 76. // РГИА. Ф. 797. Оп. 72. 2 отд. 3 ст. Д. 26. Л. 77-77об.; РГИА. Ф. 796. Оп. 183. VI отд. 1 ст. Д. 4589. Л. 16-16об., 18-18об.; Записка о положении православной церкви в Сербии. Л. 19–24.]. Однако проавстрийская политика правительства Милана Обреновича была направлена на ограничение самостоятельности Церкви, в результате чего она не имела того влияния на народ, какое было бы желательно, да и уровень духовенства оставлял желать лучшего. Кроме того, как и у других балканских народов, в Сербии православие отождествлялось с национальной идеей и служило знаменем борьбы за национально-церковную самостоятельность, что заранее обрекало на неуспех любые попытки межцерковного диалога с греками. Страх перед опасностью католической пропаганды, за которой стояла Австро-Венгрия, не позволял Сербской церкви даже ставить вопрос о контактах со старокатоликами, а опасение внутренних смут заставляло проявлять крайний консерватизм во всех других вопросах, в том числе реформы календаря. Сербский митрополит Иннокентий, хотя и ориентировавшийся на мнение России, имел по поводу предложений Иоакима III некоторые особые суждения, высказанные им еще до составления официального текста ответа в частной беседе П. Б. Мансурову. Относительно старокатоликов митрополит Иннокентий высказал мысль, что в этом вопросе необходима большая осторожность, так как он подозревает, что старокатолическое движение, быть может, является «измышлением, посредством коего Римская церковь желает уловить Православную». Касательно календаря митрополит заявил, что в Сербии он уже служил предметом работы двух комиссий— духовной и ученой. Любые изменения в этом отношении могут производиться, на его взгляд, с большой осторожностью как в России ввиду старообрядцев, так и в Сербии из-за опасения смущения в народе. Наибольший скепсис проявил митрополит в вопросе возможности активизации межцерковных контактов. Высказанное Иоакимом III пожелание большего взаимного общения в среде самой православной Церкви, на его взгляд, является набором бессодержательных фраз. Вся новейшая история Сербской церкви направлена на развитие ее самостоятельности, в чем она полагает свою гордость. Наступившее затем снижение ее культурного уровня и уровня религиозности народа не дает ей чувствовать вреда для нее самой. «Вряд ли поэтому, – с сожалением комментировал Мансуров, – возвышенные стремления Св. Иоакима встретят в ней, без внешнего указания, не только благоприятную оценку, но и простое понимание»[234 - Депеша П. Б. Мансурова. Белград, 13 августа 1902 г. № 75 // РГИА. Ф. 797. Оп. 72. 2 отд. 3 ст. Д. 26. Л. 75-75об.]. Тем не менее, после ознакомления с посланием Русской церкви, сербский архиерейский собор счел необходимым согласовать с ним свой ответ. Сербская церковь заявляла о желательности присоединения старокатоликов к православной церкви; в вопросе календаря сербские архиереи воздерживались от высказывания определенного мнения и предоставляли его компетенции ученых и специалистов. «Нельзя не отметить, – с удовлетворением писал по этому поводу русский поверенный в делах в Белграде, – что взгляды сербских архипастырей в этом случае проникнуты большой терпимостью и просвещением»[235 - Донесение А. Муравьева-Апостола-Коробьина // Там же. Л. 54-54об. Текст ответного послания Сербского архиерейского собора Вселенской патриархии. Там же. Л. 55-58об.].

Митр. Иннокентий (1898–1905) не вызывал симпатий ни у русского правительства, ни у своего народа. В 1904 г. недовольство его управлением перешло в открытые призывы с требованием отставки. «Нынешний сербский митрополит, – писал по этому поводу русский посланник в Белграде К. А. Губастов, – далек от того идеала, к которому должен стремиться иерарх его положения. Не особенно образованный, хотя и окончивший Киевскую духовную академию, он всегда отличался слабоволием, пристрастием к придворной жизни и оппортунистическими наклонностями в сфере политической, вследствие чего нередко, при постоянных переменах в сербских режимах и программах деятельности, вытекали не особенно достойные и тактичные последствия». С таким мнением соглашался и министр духовных дел Николич[236 - Донесение К. А. Губастова. 14 декабря 1904 г. № 89 // РГИА. Ф. 796. Оп. 186. VI отд. Ст. Д. 5786. Л. 2-Зоб.]. «Смерть этого иерарха не вызвала сожаления в стране», – писал Губастов по поводу кончины Иннокентия[237 - Депеша К. А. Губастова. 31 мая 1905 г. № 29 // РГИА. Ф. 796. Оп. 186. VI отд. 1 ст. Д. 5902. Л. 2–3.].

Нежелание вступить в более тесные контакты с Константинополем проявил и румынский архиерейский Синод, который, по сути, отказался обсуждать вопросы патриарха. «Если Синод не желает распространения католичества в Румынии, то тем более ему неугодно давать повод к усилению антирелигиозных чувств в народе, возбуждая в нем сомнения совершенно лишними прениями и разговорами». Что касается реформы календаря, то, по мнению румынских архиереев, «в Румынии все свыклись с Юлианским счислением и неудобства, происходящие от этого, ничтожны сравнительно с вредом, могущим последовать для Церкви от неосторожного перехода к Грегорианскому календарю»[238 - Депеша Гирса. Бухарест, 22 мая 1903 г. № 35. Л. 38–39.].

Ожиданием положительных шагов в деле примирения с болгарами и проведения более согласной с видами русского правительства политики, по-видимому, следует объяснить еще один небольшой акт помощи Вселенской патриархии, относящийся к середине 1903 г. 1 мая 1903 г. Иоаким III обратился к российскому Св. Синоду с просьбой разрешить строительство часовни для совершения молебнов при подворье Константинопольского патриархата в Москве[239 - Письмо Иоакима III (оригинал) // РГИА. Ф. 796. Оп. 184. VI отд. 1 ст. Д. 5373. Л. 3–3 об. Русск. пер. Л. 4-4об.]. Первая реакция Синода была отрицательной – в подворье имеется храм, а в Москве и без того существует много часовен и церквей. Окончательное решение было вынесено в пользу удовлетворения прошения патриарха[240 - Выписка из определения Св. Синода 30 января 1904 г. Л. 11-11об.]. Однако надеждам русского правительства не было суждено сбыться.

12 мая 1904 г. Иоаким III обратился к автокефальным церквам с новым окружным посланием. В нем опять шла речь о необходимости тесного общения церквей-сестер. Под влиянием разных пропаганд возбуждается дух недоразумений, несогласий и «разделение и раздробление единой и вселенской Христовой церкви на части по племенным свойствам и особенностям языка». Этот дух, губительный и заразительный, «служит мирским целям и в ограде Церкви Божией посевает зачатки проявления светских начал в отношении предметов и дел церковных». Борьба с этим духом, по словам патриарха, требовала совместных усилий. К старокатоликам и англиканам патриарх призывал проявлять большую заботливость. В послании выдвигалось предложение устраивать каждые три года совместные богословские совещания под председательством Константинопольского патриарха. Что касается реформы календаря, то она признавалась преждевременной и излишней. В Церкви в такой реформе нет нужды, а наука еще окончательно по этому вопросу не высказалась[241 - Послание Иоакима III12 мая 1904 г. Оригинал с подписями патриарха и членов Синода // РГИА. Ф. 796. Оп. 183. VI отд. 1 ст. Д. 4589. Л. 39-41об. Русский перевод: л. 42-47об.].

Константинопольский патриархат. Храм Св. Георгия

Ответ российского Св. Синода был отправлен 18 марта 1905 г. В нем говорилось о том, что Св. Синод приветствует церкви-сестры, откликнувшиеся на призыв Иоакима III, – Сионскую, а также Элладскую, Румынскую, Сербскую и Черногорскую. Далее выражалось сожаление о том, что не все православные церкви ответили на послание патриарха. Нет среди «хора сестер, открывших свой слух на отеческий призыв» Иоакима III, престолов Александрии, Антиохии, Кипра и Синая, православных церквей Австрии и других стран. Особенно неприятным для России было отсутствие Болгарской церкви: «Не могут и, увы, может быть еще и не вполне прониклись желанием принять участие в общем хоре и чада церковные в Болгарии»[242 - Выписка из определения Св. Синода 23 февраля/10 марта 1905 г. № 1021 // РГИА. Ф. 797. Оп. 72. 2 отд. 3 ст. Д. 26. Л. 70об.-71.]. Развивая эту мысль, члены Св. Синода выражали свое прискорбие по поводу того, что «в последнее время церковные дела и нужды часто […] являются лишь прикрытием и оправданием вожделений мирских и средством к достижению целей и замыслов национальных, сказываясь у сильных стремлением к господству и преобладанию, а у слабых к свободе и независимости и ослабляя, таким образом, закон братства и взаимной любви»[243 - Там же. Л. 71об.-72.]. Большую озабоченность высказал российский Синод по поводу роста национализма. Желание национального обособления, говорилось в послании, «само по себе мирское и не считающееся всегда с нуждами и даже канонами церкви, иногда заводит народы весьма далеко и угрожает их церковному бытию, равно как и неприкосновенности и целости вселенской Церкви». Поэтому цели пастырей и предстоятелей Церкви должны быть выше интересов и пользы лишь данного времени и данной обстановки; нужно суметь «найти в себе силы стоять выше племенных пристрастий». «Особое пробуждение национального духа, замечаемое в наши дни, как и все в мире, есть явление временное и преходящее, не раз уже бывшее в истории и также неоднократно сходившее с мировой арены. […] Это лишь прилив, за которым не замедлит во время, указанное Зиждителем неба и земли, последовать такой же сильный и планомерный отлив: воскресшие для своей национальной жизни и развившиеся в ней народы потом тем живее почувствуют потребность в общечеловеческом и общецерковном, и тем сильнее возжаждут более полного и совершенного единения со всеми во Христе братиями. И тогда они облобызают и прославят свою общую Матерь, не отвергшую их из-под своих крыльев за их временное влечение и немощь»[244 - Копия ответа Св. Синода Иоакиму III // РГИА. Ф. 796. Оп. 183. VI отд. 1 ст. Д. 4589. Л. 58-62об.].

По вопросу об отношении к старокатоликам и их тяготению к православной Церкви говорилось, что в настоящее время специальная комиссия занята приготовлением ответов на вопросы старокатоликов. Работа комиссии имеет характер подготовительный и богословский и отнюдь не является переговорами о соединении старокатолических общин с православной Церковью. Создание междуцерковной комиссии можно только приветствовать. Такие же соображения высказывались в отношении Англиканской церкви. Касательно римско-католической и протестантских Церквей мнение Синода было определенным – никакой речи о соединении с ними в ближайшее время быть не могло; из соображений политических вряд ли возможен и диалог по догматическим вопросам.

Российский Синод присоединялся также к предложению об учреждении периодических (раз в три года) собраний представителей поместных православных церквей для обсуждения вопросов веры и благочестия. «Имея в составе своем представителей всех… поместных церквей, но не будучи в собственном смысле собором, не налагая на всех своего решающего слова (что на первых порах было бы, может быть, одним из оснований, препятствующих открытию собраний), собрания эти, тем не менее, окажутся живым звеном, фактически связующим поместные православные церкви в единый братский союз, новым и действенным средством духовного их общения и взаимного ознакомления». Таким образом может быть постепенно восстановлено «то начало вселенского соборного управления, которое составляло золотой век православия»[245 - Там же. Л. 59об.-60.].