Они делали плохие вещи

Она забыла следующую фразу и достала из кармана ламинированные карточки-подсказки.

«Ты хороший человек», – прочитала она и перешла к следующей карточке.

«Ты нравишься людям».

Ну, некоторым людям, иногда, предполагаю.

«Тебе нечего доказывать».

Что не очень-то приятно, не так ли? Если тебе нечего доказывать, разве это не значит, что у тебя нет ничего стоящего, что нужно доказывать? Надо бы поговорить с ней об этом.

Так. «Ты можешь достичь всего, что задумаешь. Чего бы ты ни захотела».

Мэв посмотрела на дом, как будто его спокойствие могло каким-то образом передаться ей. Она впитывала каждую мелочь – каждое окно, каждую черепицу. Дом укроет ее. Защитит.

Ты хороший человек. Ты нравишься людям. Тебе нечего доказывать. Ты можешь достичь всего, к чему стремишься.

Она спрятала карточки в карман. А если не сможешь, запрись в своей комнате и не выходи оттуда до конца выходных.

С сумкой в одной руке и телефоном в другой Мэв выскочила из машины под проливной дождь. Куртку она повесила на руку, решив, что добежит и так.

Второпях она уронила сумку, а затем, поднимая ее, уронила ключи. С курткой тоже не повезло – зацепилась за какой-то куст у входа и упала прямо в лужу.

Когда она наконец ввалилась в пустой холл со всеми своими вещами, волосы и одежда под проливным дождем промокли насквозь.

– Эй, есть кто? Господи, я вся мокрая. Эй? Ой, черт…

Сумка выскользнула из мокрой руки, и Мэв бросила ее.

– Эй, там? Мне надо зарегистрироваться. Надеюсь, я не опоздала. Я заблудилась. Пропустила поворот раз пять, наверное.

В тишине чувствовалось какое-то ожидание, как будто предполагалось, что она скажет что-то еще. Услышав шум, доносящийся из комнаты справа, она направилась к двери. Господи, с одежды капает, обувь хлюпает. Что за впечатление она произведет, подумала Мэв и открыла дверь.

– Привет-привет. Извините, если помешала! Я…

Но когда она увидела всех собравшихся, единственной ее мыслью было, что вряд ли эти выходные пройдут хорошо.

Вечер пятницы / субботнее утро

3

Холлис

Кровать просела под весом Холлиса, а он все смотрел на светящийся прямоугольник своего телефона. Батарея полностью зарядилась, но сообщений не было, как не было и сигнала. Черточки в углу экрана говорили о том, что телефон подключен к вайфаю, но Холлис не мог получить доступ к электронной почте или Интернету. Считать ли подарком судьбы, подумал он, что у него нет возможности спросить Линду, что происходит? Что он расспросит ее позже, когда переживет эти выходные? Дочка устроила ему ловушку или она ничего не подозревала? Сможет ли он обойтись еще час без ответа?

Холлис знал, что Линда не выключает телефон по ночам. Он мог звонить и звонить, пока дочь не ответит. Он уже представлял, как она плачет, спрашивая, почему он обращается с ней как с подозреваемой. Скажет, что просто хотела сделать что-то… что-то приятное. Что она ничего не знала.

Не знала чего?

Линда и в самом деле ничего не знала ни о Колдуэлл-стрит, ни о Кэхиллском университете. Он, черт побери, уверен в этом.

Холлис сунул телефон в карман. Темное пространство комнаты перекликалось с тишиной во всем доме. Остальные спали или делали вид, что спят.

Ему хотелось вернуться домой, забыть об этих выходных, забыть, что Линда каким-то образом вовлечена в эту историю. Все, чего он хотел, – приступить к работе в понедельник в новом костюме и галстуке. Раскрывать дела, к которым он сам не имеет никакого отношения. Но конверт, лежащий на столе, напомнил ему, что если он уедет сейчас, то будущее станет невозможным.

Он встал и зашагал по комнате, набирая текст, который, как он надеялся, не прозвучит как обвинение.

Имя Каллума пробудило воспоминания, которые Холлис давно задвинул в самые глубины памяти и никогда к ним не возвращался, как задвигают папку с уликами нераскрытого дела. Теперь папка открылась, и он копался в ее содержимом. Холлис вспомнил, как Каллум мог появиться в комнате, и никто не замечал, каким образом он туда попал, несмотря на его шесть с лишним футов роста. Как он вызывался помочь с посудой после вечеринки, даже если сам в ней не участвовал. А в тот день, когда умерла бабушка и пришлось спешно уехать домой, Каллум оказался единственным человеком в доме. Он обнял его и сказал, что свяжется с преподавателями и достанет все нужные конспекты. Это не было пустым обещанием. Когда Холлис вернулся на следующей неделе, Каллум положил на его стол стопку конспектов, разложенных по темам.

Холлис настойчиво пытался воспроизвести в памяти голос Каллума, но ему мешал шум дождя, шипение радиатора и шуршание мышей между стенами.

Сообщения по-прежнему не отправлялись. Он уже был готов швырнуть телефон об стену, но, подумав, сунул аппарат в карман и вышел из комнаты.

Камин внизу пылал красным светом, но торф горел без пламени. Маленькая лампа на стойке администратора слабо освещала помещение. Теперь казалось, что его шаги были единственным звуком во всем доме. Холлис остановился, безуспешно стараясь вспомнить, когда ему в последний раз доводилось находиться в такой тишине. В многоквартирном доме в Манчестере, где он жил, было так много людей, которые приходили и уходили независимо от времени суток, что он иногда чувствовал себя проводником в поезде. Здесь же он казался сам себе призраком.

Холлис зашел в салон и сел за барную стойку. Придвинул к себе бутылку «Гленливета», оставленную кем-то без присмотра, и представил себя, как он это часто делал, солидным зрелым мужчиной. Затем принялся постукивать ручкой по блокноту, верой и правдой служившему ему, когда он был патрульным. Ребята купили ему новый блокнот к первому дню работы детективом. Запакованный в пластик, он лежал дома на столе, дожидаясь понедельника, так же как и костюм и ботинки в шкафу. На этом, старом, виднелись царапины, оставшиеся с тех пор, как они с Лэндри подрались. Внутри оставалось несколько незаполненных страниц – достаточно места, чтобы записать свои впечатления о том, что произошло в «Волчьем вереске». О Линде он побеспокоится позже. Сейчас важно распутать цепочку, которая привела его сюда.

Холлис был так сосредоточен на записях, что не заметил, как открылась дверь. Волоски у него на шее встали дыбом, и он резко обернулся.

– Прости. – Лорна прижимала книгу к груди. – Я не думала, что здесь кто-то есть. Я могу пойти в другое место.

– Все нормально.

Он кивнул на бутылку:

– Хочешь выпить?

Она колебалась, затем села, положив книгу на барную стойку.

– Нет смысла врать. Я за этим и пришла.

Несколько минут они пили в тишине, как будто кого-то ждали. Может, так оно и есть, подумал Холлис.

– Что-нибудь интересное? – Лорна кивнула в сторону его блокнота.

– Просто заметки. Пытаюсь разобрать все это на части, чтобы потом собрать все обратно.

Он постучал ручкой по бумаге.

– Не надо, прошу тебя. – Она сжала пальцами виски.

– Прости. Я понимаю, шум раздражает.

– Да нет, не в этом дело. Просто это напоминает мне слишком многое… И я начинаю чувствовать себя так, будто мы вернулись назад. Ты и я тихо сидим в гостиной. Я с книгой. Ты изучаешь свои записи, постукивая ручкой. Это чересчур тяжело. – Она посмотрела в свой бокал. – Думаешь, у нас посттравматическое стрессовое расстройство?

– Не знаю. – Холлис вспомнил кошмары, которые снились ему по меньшей мере раз в год. – Может быть.

Он положил ручку на барную стойку, взял у нее из рук книгу: «Хичкок» Трюффо.