Непрощенный

Часы рядом с ее постелью показывали полночь, но рассвет окрашивал тонкие белые занавески серым. Должно быть, электричество снова вырубилось. Она подумала о тесте по биологии, ожидающем ее на четвертом уроке, а за этой мыслью сразу последовала другая, паршивая: прошлым вечером она по ошибке забрала учебник американской истории домой. Чьей была эта жестокая шутка – дать задание по двум учебникам с совершенно одинаковым корешком? Ей придется попробовать сдать тест и молиться о тройке.

Она вылезла из кровати – и наступила на что-то теплое и мягкое. Подняла ступню, и ее атаковал запах.

– Аластор!

Маленькая светлая собачонка пробежала в ее спальню, думаю, что Лилит хочет поиграть. Ее мама звала собаку гением из-за трюков, которым его научил Брюс, брат Лилит. Но теперь Аластору было четыре года, и он отказывался выучить один-единственный действительно важный трюк: ходить в лоток.

– Это очень нецивилизованно, – обругала Лилит собаку и попрыгала на одной ноге в ванную. Включила душ.

Ничего.

«Воды не будет до 3 часов» – сообщила мамина записка на зеркале в ванной. Корни дерева на улице проходили через их трубы. У ее мамы должны были появиться деньги, чтобы заплатить сантехнику сегодня днем… после того как она получит зарплату на одной из ее многочисленных работ с частичной занятостью.

Лилит поискала туалетную бумагу, надеясь наконец обтереть ногу. Нашла лишь коричневую картонную втулку. Просто еще один вторник. Детали варьировались, но каждый день в жизни Лилит был в большей или меньшей степени ужасным.

Она сорвала записку мамы с зеркала и вытерлась ею, потом надела черные джинсы и тонкую черную футболку, не глядя на свое отражение. Попыталась вспомнить хоть что-то из биологии, что, по словам учителя, будет на контрольной.

К тому времени, как она спустилась, Брюс высыпал остатки хлопьев в рот. Лилит знала, что эти залежалые хлопья были последними крохами еды в доме.

– У нас кончилось молоко, – сказал Брюс.

– А хлопья? – спросила Лилит.

– И хлопья. И все.

Брюсу было одиннадцать, и он был почти таким же высоким, как и Лилит, но хрупче. Брат всегда был болезненным. Он родился слишком рано, с сердцем, которое не успевало за его душой, как любила говорить мама Лилит. Глаза Брюса запали, а у его кожи был синеватый оттенок, потому что его легкие никогда не получали достаточно воздуха. Когда холмы горели, что происходило каждый день, он начинал тяжело дышать при самом слабом физическом напряжении. И оставался дома в кровати чаще, чем ходил в школу.

Лилит знала, что Брюсу завтрак был нужнее, чем ей, но ее собственный желудок заурчал в протест. Еда, вода, основные продукты гигиены – всего было мало в обветшалой куче мусора, которую они звали домом.

Она бросила взгляд через грязное кухонное окно и увидела, как ее автобус уезжает с остановки. Лилит со стоном схватила гитару в чехле и рюкзак, убедившись, что ее черный блокнот внутри.

– Увидимся позже, Брюс, – крикнула она и убежала.

Раздались гудки, завизжали шины, когда Лилит побежала через улицу не глядя – как всегда говорила не делать Брюсу. Несмотря на ее ужасное невезение, она никогда не волновалась о смерти. Смерть означала свободу от наполненного паникой хомячьего колеса ее жизни, а Лилит знала, что настолько сильно ей не повезет. Вселенная, или бог, или что-то другое хотели, чтобы она оставалась несчастной.

Она посмотрела, как ее автобус с шумом отъехал, и отправилась в путь длиной в три мили до школы, с гитарным чехлом, подпрыгивающим на ее спине. Она поспешила через дорогу, мимо торгового ряда с долларовым магазином и китайским ресторанчиком с сервисом «на ходу», который постоянно то открывался, то закрывался.

Как только Лилит оставила позади несколько кварталов своего грязного района, известного в городе как Трясина, тротуар выровнялся, и на дорогах стало меньше ям. Люди, выходящие на улицу забрать газеты, были одеты в деловые костюмы, а не потрепанные халаты, которые носили соседи Лилит. Женщина с красивой прической, выгуливающая своего датского дога каждое утро, помахала ей, приветствуя, но у Лилит не было времени на любезности. Она пригнулась, проходя через бетонный туннель для пешеходов, пролегающий под шоссе.

Подготовительная школа Трамбулл находилась на углу Хай Мидоу Роуд и Шоссе 2, которое у Лилит всегда ассоциировалось с тяжелыми визитами в отделение неотложки, когда Брюсу становилось действительно плохо. Вот они спешат вдоль тротуара в фиолетовом минивэне ее матери, ее брат еле дышит со свистом у ее плеча, а Лилит всегда смотрит в окно на зеленые знаки по краю шоссе, отмечающие мили до других городов. Хотя она и мало что видела за пределами Кроссроудс, Лилит нравилось представлять большой, необъятный мир за ним. Ей нравилось думать, что однажды она, если когда-нибудь закончит школу, сбежит в лучшее место.

Звенел последний звонок, когда Лилит вышла из туннеля на краю кампуса. Она кашляла, глаза жгло. Пожары, тлеющие в окруживших город холмах, окутали школу дымом. Здание с коричневой штукатуркой выглядело уродливо, и еще уродливее его делали ученические баннеры. Один рекламировал завтрашнюю баскетбольную игру, а другой сообщал подробности послешкольной научной ярмарки. Но на большинстве из них были увеличенные фото какого-то спортсмена по имени Ди, который пытался набрать голоса, чтобы стать королем выпускного бала.

У главного входа в Трамбулл стоял директор Таркентон. Его рост едва достигал полутора метров. На нем был полиэстеровый костюм винного цвета.

– Снова опоздали, мисс Фоскор, – сказал он, разглядывая ее с неприязнью. – Разве я не видел ваше имя во вчерашнем списке наказанных за опоздание?

– Интересно с этим задержанием после уроков, – сказала Лилит. – Кажется, я больше узнаю там, пялясь в стенку, чем на уроках.

– Отправляйтесь на первый урок, – сказал Таркентон, делая шаг к Лилит, – если вы устроите своей матери хоть одну секунду проблем сегодня в классе…

Лилит сглотнула.

– Моя мама здесь?

Ее мама выходила на замену несколько дней в месяц в Трамбулле, зарабатывая освобождение от оплаты, благодаря которой она могла позволить себе отправить Лилит в школу. Лилит никогда не знала заранее, когда увидит мать – перед собой в очереди в столовую или поправляющей макияж в женском туалете. Она никогда не говорила Лилит, когда придет в кампус Трамбулла, и никогда не предлагала подвезти дочь до школы.

Это всегда было ужасным сюрпризом, но по крайней мере Лилит никогда не встречалась с матерью, подменяющей ее собственных учителей.

До сегодняшнего дня, как оказалось. Лилит простонала и направилась в школу, гадая, на каком уроке появится ее мама.

Ей повезло в классной комнате, где миссис Ричардс уже закончила перекличку и лихорадочно строчила на доске, как ученики могут помочь ей с ее безнадежной кампанией по внедрению переработки мусора на территории школы. Когда Лилит вошла в класс, учительница без слов покачала головой, слово постоянные опоздания Лилит ее просто утомили.

Лилит села на свое место, бросила рядом чехол с гитарой и вытащила учебник по биологии, который только что достала из шкафчика. В классной комнате осталось провести десять драгоценных минут, и каждая из них была нужна Лилит, чтобы подготовиться к тесту.

– Миссис Ричардс, – сказала соседка Лилит, злобно глядя на нее. – Здесь вдруг чем-то завоняло.

Лилит закатила глаза. Они с Хлоей Кинг были врагами с первого дня начальной школы, хотя она и не помнила почему. Не то чтобы Лилит представляла какую-то угрозу для великолепной старосты-богатейки. Хлоя работала моделью у Crossroads Apparel и солировала в поп-группе «Придуманные обиды», не говоря уж о президентстве почти в половине внеклассных клубов Трамбулла.

После более чем десятилетия неприязни Хлои Лилит привыкла к постоянным нападкам. В хорошие дни она их игнорировала. Сегодня она сосредоточилась на геномах и фонемах в своем учебнике по биологии и пыталась не слышать Хлою.

Но теперь и другие ученики вокруг Лилит стали зажимать нос. Сидящий перед ней изобразил, что его тошнит.

Хлоя развернулась на своем стуле.

– Это твой дешевый парфюм, Лилит, или ты просто только что наложила в штаны?

Лилит вспомнила беспорядок, устроенный Алас-тором у ее кровати, душ, который она не смогла принять, – и почувствовала, как ее щеки горят. Она схватила свои вещи, выбежала из классной комнаты, игнорируя крики миссис Ричардс о разрешении на выход из класса, и спряталась в ближайшем туалете.

Внутри, одна, она облокотилась о красную дверь и закрыла глаза. Ей бы хотелось прятаться здесь весь день, но Лилит знала, что, как только прозвенит звонок, это место наполнится учениками.

Она заставила себя подойти к раковине. Включила горячую воду, скинула ботинок, подняла воняющую ногу к раковине и налила на нее дешевое розовое мыло. Она взглянула наверх, ожидая увидеть свое печальное отражение, но вместо этого наткнулась на блестящий постер, приклеенный над зеркалом. «Голосуйте за Королеву» – было написано под профессиональной фотографией сияющей Хлои Кинг.

Выпускной бал должен был состояться чуть позже в этом месяце, и казалось, что ожидание поглотило всех учеников школы. Лилит видела сотни подобных постеров в коридорах. Она шла позади девушек, которые показывали друг другу фото корсажей своей мечты по пути на занятие. Она слышала, как парни шутят о том, что происходит после выпускного бала. Из-за всего этого Лилит тошнило. Даже будь у нее деньги на платье и даже если бы существовал парень, с которым она действительно хотела бы пойти, ноги ее не будет на школьной территории, когда этого не требует закон.

Она сорвала постер Хлои с зеркала и им вытерла внутреннюю часть ботинка, а затем кинула в раковину, позволяя волнам воды затоплять его, пока лицо Хлои не размокло.

* * *

На уроке поэзии мистер Дэвидсон был так поглощен написанием двадцатого сонета Шекспира на доске, что даже не заметил опоздание Лилит.

Она осторожно села, наблюдая за другими учениками в ожидании, что кто-то зажмет нос или изобразит тошноту. К счастью, они, казалось, замечали Лилит только как способ передавать записочки. Пейдж, спортивная блондинка, сидящая слева от Лилит, толкала ее, а потом передавала сложенную записку ей на парту. На ней не было имени, но, само собой, Лилит знала, что это не для нее. Записка предназначалась Кими Грейс, эффектной полукореянке-полумексиканке, сидящей справа от нее. Лилит передала достаточно много записок между ними двумя, чтобы заметить обрывки их планов на выпускной – эпическая вечеринка после танцев и длинный лимузин, на который они собирали карманные деньги. У Лилит никогда не было карманных денег. Если у мамы появлялись лишние наличные, все они шли на медицинские счета Брюса.

– Правда, Лилит? – спросил мистер Дэвидсон, заставив Лилит вздрогнуть. Она спрятала записку под парту, чтобы ее не поймали.

– Вы не могли бы еще раз повторить? – спросила Лилит. Она действительно не хотела злить мистера Дэвидсона. Поэзия была единственным уроком, который ей нравился, по большей части потому что он ей удавался, и мистер Дэвидсон был единственным учителем из встреченных ею, который, казалось, наслаждался своей работой.

Ему даже понравился текст песни, написанный Лилит в качестве работы по стихосложению. У нее все еще хранился листок, на котором мистер Дэвидсон просто написал «Ух ты!» под словами песни, которую она назвала «Изгой».