Игра на вылет

И – бац! – одна эта мысль распахнула ворота для гнева, хуже того: для отвлекающих внутренних разговоров. Какого черта никто не предвидел, что ее обувь сочтут неподходящей? О чем думали спонсоры в «Найк»? Как будто раньше они не одевали теннисистов, выступающих на Уимблдонском турнире! Чарли подкинула мяч в воздух для подачи. Потом второй. Двойная ошибка.

После смены сторон ее первая подача в гейме была слабее обычного, а потом, когда Элис ударила с лета и отправила мяч далеко в аут, Чарли даже не успела шевельнуться. «Теннисисты суеверны. Мы надеваем на матч одно и то же белье. В день матча всегда едим те же завтраки, обеды и ужины. Мы носим амулеты и талисманы, молимся и читаем мантры и каких только безумств не делаем, чтобы уговорить того, кто, может быть, слушает нас наверху: пожалуйста, только в этот разок, пусть мы выиграем это единственное очко – сет, матч, турнир – мы будем так благодарны!..»

Следующая подача Чарли была мощной и точной, но снова она оказалась не готова к приему. Добежала – однако не смогла подойти к мячу правильно, чтобы перебить через сетку. 0:40. Как же получилось, что она надела чужую обувь во время первого матча на Центральном корте? На самое крупное, ответственное соревнование в ее карьере? Она часами выбирала и примеряла подходящие новые кроссовки, когда приходило время для смены обуви, и вдруг – вот просто возьми и надень эту случайную пару.

Гнев охватил ее, и все чувство она передала в мяч, который ушел на полтора фута в аут – и она проиграла первый гейм второго сета.

Чарли посмотрела на трибуну, туда, где сидели Марси, Джейк и отец. Поймав ее взгляд, мистер Сильвер машинально улыбнулся, но Чарли даже с такого расстояния видела беспокойство на его лице. Следующие несколько геймов закончились в один миг, и Чарли сумела выиграть лишь один. Внезапно оказалось, что Элис ведет со счетом 5:2, и что-то в голове Чарли щелкнуло: соберись.

О, боже. Она близка к проигрышу во втором сете на Центральном корте Уимблдона – игроку, стоящему в рейтинге тридцатью строчками ниже. Играть третий сет сейчас будет адски тяжело. Бесконечно вежливые британские болельщики – по своим меркам, конечно – сходили с ума: гремели аплодисменты, порой даже слышался свист. «Забудь о волдырях, забудь о тяжелых, как кирпичи, кроссовках, забудь о бушующем гневе на людей из своей команды, которые не должны были допустить, чтобы такое случилось. Сейчас ничего не имеет значения. Бей сильнее, бей умнее, бей последовательно, – думала она, крепко сжимая и разжимая руку на ракетке, как часто делала, чтобы расслабиться. – Сжать, отпустить. Сжать, отпустить. Забудь о ерунде и выиграй следующее очко».

Чарли выиграла следующий гейм, потом еще один. Снова она успокоилась, заставила себя думать только об ударе по мячу. Когда она сравняла счет до 5:5, Чарли уже знала, что выиграет матч. Она глубоко дышала, размеренно, призывая огромные запасы душевных сил, чтобы отключить боль, которая теперь шла от ступней вверх по ногам. Мышцы начало сводить судорогой. Она способна с этим справиться, такое бывало тысячу раз прежде. Фокус. Удар. Перевести дыхание. Удар. Перевести дыхание. В момент счет стал 6:5 во втором сете, и Чарли требовался только один гейм, чтобы выиграть матч. Победа была уже близко, она это чувствовала.

Первая подача Элис была сильно закручена, но слабая по скорости, и Чарли прыгнула за мячом. Очко! Следующая подача была намного сложнее – резаная, – и Чарли ударила точно по линии. Они обменивались сильными глубокими ударами до следующую гейма, пока Элис не отправила мяч укороченным прямо под сетку. Чарли метнулась к нему, едва уловив его взглядом в полете. Быстро, как только ее могли нести ноги, она бежала к сетке, вытянув ракетку вперед. Она успеет, она знала, что успеет. Она почти добежала, мяч был в паре сантиметров от обода ракетки, оставалось только подрезать его и отправить обратно через сетку, когда правая ступня, к которой словно привязали гирю, скользнула вперед. Если бы на ней были ее собственные легкие, правильно подобранные кроссовки, она, возможно, смогла бы остановить скольжение, однако тяжелые колодки пролетели по траве корта, как по льду, и потянули за собой Чарли. Выпустив ракетку, она неуклюже взмахнула руками, пытаясь смягчить падение, а затем… хруст. Она услышала его прежде, чем почувствовала. Наверное, услышали все вокруг. Жуткий звук прозвучал так громко, что его, должно быть, слышал весь стадион, но даже если они его пропустили, их внимание привлек крик Чарли.

Она сильно ударилась о землю – как ребенок, упавший с верхней койки двухъярусной кровати. Каждый миллиметр ее тела болел. Она не могла понять, откуда именно возник тот ужасный звук. По другую сторону сетки стояла Элис и смотрела на Чарли, тщательно придав своему лицу сочувственное выражение. Отталкиваясь ладонями от ровно постриженной травы, Чарли попыталась подняться и сесть, но ее запястье сложилось, как бумага. Судья на вышке закрыл рукой микрофон и наклонился вперед, чтобы спросить Чарли, нужен ли ей медицинский тайм-аут.

– Нет, я в порядке, – прошептала Чарли. – Просто дайте пару секунд, чтобы собраться.

Она знала, что должна встать и вернуться на позицию. Медицинский тайм-аут восприняли бы как обман: если игрок не истекает кровью, размазывая ее по всему корту, зрители обычно считают, что он должен превозмогать боль. «Терпи», – сказала себе Чарли, делая новое усилие, чтобы подняться. На этот раз она почувствовала боль, которая выстрелила из левой ладони, через запястье и в плечо. Еще два очка, чтобы выровнять счет. «Терпи. Встань и выиграй матч!»

Зрители начали ей аплодировать, сначала несмело, затем со все большим энтузиазмом. Она не была фаворитом, но британцы уважают настоящих спортсменов. Чарли подняла правую руку в знак благодарности и подалась вперед по траве, чтобы взять ракетку. От усилия закружилась голова, и еще больше боли – от ступни, или лодыжки, или голени, невозможно было сказать – стрельнуло вверх по ноге. «Чертовы кроссовки!» – мысленно закричала она. Паника начинала усиливаться. Может, у нее серьезная травма? Может, ей придется уйти из спорта? «Боже мой, что это был за ужасный звук и как долго придется восстанавливаться? До Открытого чемпионата США всего восемь недель…»

Голос судьи на вышке прервал мысли, и звук собственного имени вернул ее в настоящее.

– Я предоставляю мисс Сильвер трехминутный медицинский тайм-аут. Пожалуйста, установите таймер.

– Я не просила медицинский тайм-аут! – проворчала Чарли, хотя ее явно не могли услышать. – Я в порядке.

К ней быстро приближался турнирный врач. Не желая дожидаться его помощи, Чарли подтянула ноги под себя и собрала остаток сил, чтобы встать. Это ей удалось, и теперь она могла оглянуться по сторонам и увидеть едва заметную улыбку Элис и судью на вышке, внимательно следящего за часами на экране. В первом ряду Королевской ложи Дэвид Бекхэм проверял сотовый телефон; ее травма не представляла для него никакого интереса. Правее, в зоне, отведенной команде Чарли, обеспокоенная Марси так сильно нагнулась к корту со своего места, что казалось, сейчас упадет. На лицах отца и Джейка – одинаковое выражение тревоги. Зрители в ожидании возобновления матча весело болтали, потягивая «Пиммc». Врач стоял теперь рядом с Чарли, и как только он коснулся своей прохладной сильной рукой ее запястья, мир внезапно погрузился во тьму.

Глава 2

Любовный департамент

Топанга-Каньон.

Июль 2015 года

Первое, что подумала Чарли, проснувшись после операции на ахилловом сухожилии: «Все кончено. Финиш. Хочешь или нет, придется уйти из спорта». После такой травмы не возвращаются. По правой ступне словно проехал автомобиль, после чего ее собрали заново при помощи кухонного ножа и скрепили ржавой проволокой и резиновым клеем. Боль была неописуемой, тошнота – мучительной. Ее дважды вырвало в послеоперационной палате и один раз – в больничной койке.

– Это из-за анестезии, – сказала дородная медсестра, проверяя датчики и экраны приборов рядом с койкой Чарли. – Скоро вы почувствуете себя намного лучше.

– А нельзя ей поставить капельницу с морфием? – спросил Джейк, сидевший в кресле у окна. – Чтобы она стонала потише.

Медсестра не ответила – обещала Чарли вернуться попозже с обедом и ушла.

– Она меня любит, – сказал Джейк.

– Несомненно. – Чарли почувствовала волну тошноты и схватила металлический лоток в форме почки.

– Может, мне… ну… подержать твои волосы?

Чарли откашлялась.

– Нет, все в порядке. Прошло.

Должно быть, потом она заснула, потому что, когда она открыла глаза, небо в крошечном окне палаты потемнело, а Джейк жевал гамбургер из «Ин-энд-Аут».

– О, привет. Нормальная еда закончилась. У меня есть еще один гамбургер, если сможешь его переварить.

Джейк обмакнул в соус два кусочка картошки фри и сунул их в рот.

Чарли с удивлением почувствовала, что голодна, и кивнула. Джейк распаковал гамбургер, картошку фри и кока-колу, положил на поднос рядом с ее кроватью. Сунул в газировку соломинку, вскрыл несколько пакетиков кетчупа и поставил поднос на кровать.

– Единственная светлая сторона порванного ахиллова сухожилия и проигрыша в первом круге Уимблдона на Центральном корте, – сказала Чарли.

Она поднесла гамбургер ко рту правой рукой, поскольку левая была в гипсе от большого пальца до локтя. Вкус показался ей восхитительным. Начиная с «Кровавой Мэри» в самолете, когда она летела из Лондона домой в Калифорнию, чтобы лечь на операцию в университетской больнице Лос-Анджелеса, единственным утешением Чарли была еда.

– Может, оно того стоило? – промычал Джейк с набитым ртом. – Кстати, я на днях смотрел передачу об основателях «Ин-энд-Аут». Ты знаешь, что это семейный бизнес и они не намерены продавать его или давать франшизу на свою марку?

– Потрясающе.

– Нет, правда, интересно. Наверняка ты не замечала, что они печатают цитаты из Библии на стаканчиках и обертках сэндвичей.

– Не замечала.

Чарли увидела на дне стакана кока-колы надпись: «Иоанн 3:16», но не имела понятия, что это значит.

– Отец просил тебе передать, что придет, как только освободится. Сегодня в клубе большой прием, какой-то благотворительный вечер. Мне пришлось тысячу раз пообещать, что я не оставлю тебя ни на секунду.

Чарли раздраженно хмыкнула.

– Значит, со мной круглосуточно будут няньки?

– Да. Он убежден, что ты проснешься, думая, что твоя карьера закончилась, и бросишься с ближайшего моста. Или, может, ляжешь на рельсы. Мостов-то поблизости нет…

– Я думаю, он будет счастлив, если я уйду из спорта. Сколько миллионов раз он говорил, что игра в теннис – не лучший способ прожить жизнь?

– Много миллионов раз. Но он знает, что ты этого хочешь, Чарли. Он достаточно хороший отец, чтобы поддерживать своих детей в том, чем они хотят заниматься, даже если сам не одобряет этого занятия. В твоем случае – профессиональный теннис, в моем – свидания с мужчинами. Уверен, ни то, ни другое не приводит его в восторг.

Доедали гамбургеры в уютной тишине. Чарли пыталась представить, чем сейчас занят отец. Уже более двадцати лет он преподавал в клубе «Гольф и ракетка» в Бирчвуде. Когда Чарли было три года, они переехали в Топанга-Каньон из Северной Калифорнии, где мистер Сильвер работал тренером по теннису в элитной школе-интернате, потому что бирчвудский клуб обещал более ответственную должность и более высокую зарплату. Несколько лет спустя его повысили до главного инструктора, и теперь он вел обе программы – и теннис, и гольф, хотя мало что знал о гольфе.

Большую часть времени мистер Сильвер занимался инвентаризацией, наймом работников и улаживал мелкие конфликты с членами клуба, и Чарли знала, что он скучает по настоящей тренерской работе. Иногда он преподавал, чаще старожилам и маленьким детям, но в шестьдесят один год он не мог угнаться за молодыми профессионалами, которые двигались быстрее и сильнее били по мячу. На более молодых инструкторов спрос был выше, и мистер Сильвер чаще всего сидел в магазине клуба, или в главном офисе, или даже у станка для натяжки струн теннисных ракеток. Если сегодняшнее благотворительное мероприятие было таким же, как всегда, отец будет играть в гольф с детьми, пока их родители угощаются канапе в зале, выходящем окнами на девятую лунку. Хотя отец никогда не жаловался, Чарли становилось тоскливо, когда она думала о том, как он развлекает восьмилетних детишек, пока его коллеги пьют и танцуют.

– Как думаешь, почему папа до сих пор этим занимается? – спросила Чарли, отодвигая поднос. – Сколько уже? Четверть века?

Джейк приподнял бровь.