Мисс Совершенство

Ему не верилось, что он проделал весь этот путь по ужасной дороге, в то время как нужный ему человек находится в той самой деревне, из которой он приехал, и, возможно, в этот самый момент упал со скалы и сломал себе шею.

Он взглянул на мисс Олдридж, которая смотрела куда-то вдаль. Интересно, о чем она думала?

Он сказал себе, что ее мысли не имеют никакого значения. Он находится здесь по делу. Имеет значение только мнение ее отца.

– Видимо, сэр Олдридж необычайно увлечен своим… гм… любимым занятием. – Не многие отважатся лазить по горам в это время года. Разве у мхов нет периода зимнего покоя, как у большинства растений?

– Понятия не имею, – ответила девушка.

По-прежнему моросил ледяной дождь, и больная нога Алистера реагировала на непогоду приступами внезапной острой боли. Мисс Олдридж, однако, продолжала идти куда-то в сторону от дома, и Алистер, хромая, шел с ней рядом.

– Вы, похоже, не разделяете его увлечения, – заметил он.

– Это выше моего понимания. Ему не хватает мхов и лишайников, которые можно найти в пределах собственного землевладения, и в поисках других он добирается аж до озера Деруэнт-Уотер. Однако он всегда поспевает домой к ужину, и мне кажется, что все эти прогулки по горам позволяют ему поддерживать себя в хорошей форме. А вот и он.

Худощавый мужчина среднего роста появился из зарослей кустарника и направился к ним. Шляпа и плащ из непромокаемой ткани защищали его от непогоды. Обут он был в поношенные сапоги.

Когда мужчина подошел ближе, Алистер заметил явное семейное сходство. Хотя свою внешность мисс Олдридж, вероятно, унаследовала в основном от матери, ее волосы и глаза казались более молодым и ярким вариантом отцовских. У него с возрастом волосы скорее потускнели, чем поседели, а глаза стали водянисто-голубыми, хотя взгляд казался достаточно острым.

Когда их представили друг другу, мистер Олдридж, судя по всему, Алистера не узнал.

– Мистер Карсингтон утверждает, что ты получил от него письмо, папа, относительно канала лорда Гордмора. – сказала мисс Олдридж. – Ты назначил ему встречу на сегодня.

– Вот как? – Мистер Олдридж нахмурил лоб и на мгновение задумался. – Ах да. Канал. Знаете, именно так Смит сделал свои наблюдения. Поразительно, поразительно. И ископаемые остатки тоже. Очень любопытно. Ну, сэр, надеюсь, вы не откажетесь отужинать с нами? – С этими словами он удалился, а мисс Олдридж пояснила:

– Он должен проверить, как там его новые разновидности, а потом переодеться к ужину. Зимой мы ужинаем рано, зато летом, следуя моде, поздно. Только к ужину отец появляется с точностью до минуты: ни разу не опоздал, – где бы ни путешествовал, какие бы ботанические загадки его ни занимали. – Советую вам принять его приглашение. В вашем распоряжении будет не менее двух часов, чтобы обсудить ваше дело.

– Почту за честь, – сказал Алистер. – Но моя одежда не слишком подходит для ужина.

– Вы одеты элегантнее любого из тех, с кем нам доводилось ужинать за последнее десятилетие, – заметила мисс Олдридж. – Да папа и не заметит, во что вы одеты. А уж мне это вообще безразлично.

То, что мисс Олдридж мало волновали такие пустяки, как одежда, было правдой. Она редко замечала, кто во что одет, и чувствовала себя комфортнее, когда окружающие точно так же относились к ее одежде. Она одевалась просто, чтобы мужчины, с которыми ей приходилось иметь дело, воспринимали ее всерьез, чтобы слушали ее, а не глазели на нее, и чтобы не отвлекались от дела.

К своему огорчению, она заметила, что внешний вид мистера Карсингтона – от тульи его изящной шляпы до носков начищенных сапог – слишком отвлекает внимание. Когда он был без шляпы, она заметила, что волосы у него насыщенного каштанового цвета с золотистым блеском, а глаза глубоко посажены, лицо угловатое, профиль в высшей степени аристократический. Он не был красавцем, но – высокий, широкоплечий, длинноногий – обращал на себя внимание. Даже кисти рук у него были длинные. Она разглядела их, когда он развязывал затянувшиеся в узел ленты ее шляпы, и у нее закружилась голова. Когда же он подошел совсем близко, чтобы разрезать ленту, и она уловила запах мыла или одеколона, но настолько слабый, что, возможно, ей просто почудилось, стало еще хуже.

Свое смущение она попыталась объяснить тем, что нервничала, но даже сама в это слабо верила.

Едва не случившаяся несколько лет назад катастрофа научила ее обладать полной информацией обо всем, что касалось отца.

Так, например, она прочитывала всю отцовскую корреспонденцию и отвечала на письма. Ему оставалось лишь прочесть написанное и поставить свою подпись, но сказать с уверенностью, что он вникает в содержание, было невозможно. Его занимала лишь разгадка тайн воспроизводства растений, поэтому на письма родственников или поверенного он просто не обращал внимания – как, впрочем, и на все остальное, не имеющее отношения к ботанике.

Поскольку в ее руки никакого письма от мистера Карсингтона не попадало, Мирабель понятия не имела, что в нем было, и, конечно, не догадывалась, что ответил отец.

Если она не хотела, чтобы ее застигли врасплох за ужином, ей нужно было срочно восполнить этот пробел, поэтому, не теряя времени, она поручила прислуге позаботиться о мистере Карсингтоне: высушить и почистить его одежду и обеспечить всем необходимым для того, чтобы он мог привести себя в порядок.

Мирабель постояла на месте, глядя, как он удаляется прихрамывая, и сердце ее болезненно сжалось, что было весьма странно. Она видела и даже помогала выхаживать раненых с куда более тяжелыми травмами, страдавших так же, как он, а может, и сильнее. Некоторые тоже вели себя стоически, но не получили от нее и доли того восхищения, которое получил он. В любом случае, сказала она себе, этот джентльмен слишком уверен в себе, чтобы нуждаться в чьем-либо сочувствии.

Мирабель прогнала ненужные мысли и поспешила в кабинет отца.

Как сообщил Джозеф, ежедневник его хозяина лежал открытым на сегодняшней дате и в нем была должным образом записана нынешняя встреча.

Она перерыла ящик письменного стола, но письма мистера Карсингтона не обнаружила. Вероятнее всего, отец запихнул его в карман и использовал для записи каких-нибудь наблюдений во время очередной вылазки в горы или просто потерял, а вот копия его ответа сохранилась, потому что он написал его в своей записной книжке, а не на отдельном листке бумаги.

В письме, написанном десять дней назад, ее отец, как и сказал мистер Карсингтон, выражал заинтересованность, отчетливо сознавая последствия, и, судя по всему, был готов обсудить вопрос о строительстве канала.

У Мирабель перехватило дыхание.

Она увидела отца таким, каким он никогда не был: его интересовали и события и люди. Он любил говорить, но и слушать тоже умел – даже болтовню маленькой девочки. Она помнила, что любила сидеть на лестнице и прислушиваться к голосам внизу, когда у них собирались гости сыграть в карты или просто приятно провести время. Сколько раз она слышала, как они с ее матерью беседовали за столом, в гостевой или в этом кабинете, но после того, как пятнадцать лет назад мать умерла, отец погрузился в изучение жизни растений, и это стало занимать его больше, чем все остальное. В редких случаях его мысли возвращались из мира ботаники в мир людей, да и то ненадолго.

Последний из таких случаев Мирабель, видимо, пропустила. Судя по всему, его короткое возвращение в повседневную жизнь случилось в те несколько дней, которые она провела в гостях у своей бывшей гувернантки в Кромфорде.

Во время этого визита Мирабель и купила себе ту самую шляпку.

Мысли о шляпке вернули ее к другим. Ей с трудом верилось, что она кому-то позволила до такой степени вывести ее из равновесия, тем более что с мужчинами этого типа ей приходилось встречаться и раньше.

В течение своих двух лондонских сезонов, хотя все это происходило так давно, словно в другой жизни, она видела множество подобных джентльменов – элегантно одетых, с безупречными манерами, всегда знавших, что следует сказать или сделать, слышала их хорошо поставленные голоса, манерную медлительность речи с некоторой благоприобретенной модной шепелявостью, помнила их смех, сплетни, флирт.

Такие голоса, как у него: низкий, проникновенный, когда обычное слово кажется глубоко интимным, а каждая шаблонная фраза – захватывающей тайной, – она наверняка тоже слышала. Да и отличается он от всех прочих. Просто еще один столичный фат с изысканными манерами, который считает их неотесанными провинциалами, невежественной деревенщиной, не понимающей собственной выгоды.

Скоро мистер Карсингтон поймет, что ошибается, а тем временем можно позабавиться, их с отцом разговором за ужином.

Глава 2

Алистер отнюдь не считал себя семи пядей во лбу, но два на два мог умножить не задумываясь, однако в тот день ему не везло. Хоть непритязательная мисс Олдридж и считала, что он выглядит достаточно элегантно для ужина в сельской местности, Алистер знал, что это не так. Благодаря стараниям слуг и хорошо протопленной печке его одежда была вычищена и высушена, но для ужина не годилась. Более того: слуги не могли немедленно выстирать и накрахмалить его белье, а галстук обвис, и на нем в неположенных местах образовались складки, что выводило Алистера из себя. К тому же его нога, которая не выносила сырости и с которой следовало проживать в Марокко, отвечала за путешествие под ледяным дождем пульсирующей болью.

Все эти досадные обстоятельства не позволили ему вовремя заметить то, что даже болван заметил бы еще несколько часов назад.

Мисс Олдридж говорила о тычинках и пестиках и спрашивала, интересуется ли он ботаникой. Алистер собственными глазами видел зимний сад, записные книжки, акры земли, занятые под теплицами. А его внимание, не считая досады по поводу одежды и мучительной боли в ноге, было полностью приковано к ней. И лишь когда все собрались в гостиной перед ужином и мистер Олдридж познакомил его с наблюдениями Хедвига относительно репродуктивных органов мхов, Алистеру наконец открылась правда: этот человек одержим мономанией, как его кузина, целью жизни которой было расшифровать какую-то древнюю надпись на камне. Поскольку такие люди крайне редко по собственной инициативе переключают внимание на что-нибудь другое, кроме облюбованного ими предмета, их нужно брать под локоток и уводить в сторону.

Поэтому, когда подали второе блюдо, а мистер Олдридж, прервав свою лекцию, сосредоточился на разделке гуся, Алистер воспользовался паузой и поспешил нарушить молчание:

– Завидую вашим обширным познаниям. Жаль, что мы не посоветовались с вами до того, как был представлен наш проект строительства канала. Надеюсь, вы не откажетесь сделать нам кое-какие замечания.

Мистер Олдридж, продолжая разделывать птицу, поморщился и вскинул брови.

– Если потребуется, мы с радостью внесем поправки, – добавил Алистер.

– Не могли бы вы перенести канал в другое графство? – спросила мисс Олдридж. – В Сомерсетшир, например, где земля уже обезображена кучами шлака.

Алистер взглянул на нее через стол, хоть и старался не делать этого, как только увидел ее вечернее платье холодного бледно-лилового цвета, тогда как ей следовало носить исключительно теплые насыщенные тона, с закрытой спиной. Даже узкая полоса плеч и шеи, которую оставлял отрытой лиф, пряталась под кружевным воланом. Великолепные волосы она собрала в пучок на затылке. Шею украшал простой серебряный медальон на цепочке.

Алистер поразился полному отсутствию вкуса у мисс Олдридж. На ней не было ни одной красивой вещи. Видимо, она напрочь лишена дара, которым обладает любая женщина. Он даже подумал, что это какой-то дефект, что-то вроде отсутствия музыкального слуха. Словно музыкант, когда слышит звуки расстроенного инструмента или фальшивую ноту, которую взял певец, он испытывал раздражение.

Возможно, именно поэтому он ответил ей таким тоном, каким разговаривал со своими младшими братьями, когда они ему досаждали:

– Мисс Олдридж, надеюсь, вы позволите мне внести некоторую ясность. Из-за канала не образуются кучи шлака: они появляются там, где добывают уголь. В настоящее время в округе добыча ведется только на шахтах лорда Гордмора, а его шахты расположены почти в пятидесяти милях отсюда. Единственный ландшафт, который он портит, принадлежит ему, потому что земля там не пригодна ни для чего другого.

– Думаю, он мог бы с неменьшим успехом пасти там овец, что менее хлопотно и не так шумно, – возразила Мирабель.