Одно слово стоит тысячи

– А Лао Вэя из деревеньки Вэйцзячжуан? Его лавка была на самом западном краю, он еще имбирь продавал, все время улыбался про себя и радовался непонятно чему.

Но и Лао Вэя, что продавал имбирь и улыбался про себя, Лао Ян вспомнить не мог.

– Ну а извозчика Лао Ма из деревеньки Мацзячжуан ты все-таки помнишь?

Тут Лао Ян вздохнул:

– Его я, конечно же, помню. Он уже больше двух лет как помер.

Лао Дуань усмехнулся:

– Ты им тогда просто грезил, никто другой тебя не интересовал. И как ты понять не мог, что тот, кого ты считал своим другом, за спиной над тобой насмехался?

Лао Ян тут же решил сменить тему:

– Сколько уж лет прошло, а ты все помнишь.

– Да я говорю не конкретно про тот случай, а вообще. Ведь ты всю жизнь пробегал за человеком, которому на тебя было наплевать, зато тех, кто хотел с тобой подружиться, ты не замечал. Все, кто торговал на рынке, не знали, куда деваться от твоего барабана, и только мне он нравился. Я даже покупал у тебя лишнюю чашку закуски, только чтобы послушать твой барабан. Порой мне так хотелось с тобой поговорить, но я тебя нисколечко не интересовал.

Лао Ян попробовал убедить его в обратном, но Лао Дуань лишь досадливо хлопнул в ладоши:

– Вот погляди, ты и сейчас не воспринимаешь меня как друга. А я, собственно, пришел к тебе, чтобы задать один вопрос.

– Какой? – оживился Лао Ян.

– Вот прожил ты сознательную жизнь, остался ли у тебя кто-нибудь из друзей? Раньше ты об этом и не думал, ну а сейчас, прикованный к постели, что скажешь?

Тут до Лао Яна дошло, что спустя сорок лет находящийся в здравии Лао Дуань пришел к нему, немощному, просто чтобы отомстить. И тогда Лао Ян презрительно плюнул в его сторону: «Эх, Лао Дуань, а ведь я с самого начала раскусил твою подлую душонку!»

Лао Дуань, усмехнувшись, ушел восвояси. Лао Ян лежал и продолжал костерить Лао Дуаня, пока к нему в комнату не вошел старший сын Ян Байе. Ян Байе был старшим братом Ян Байшуня, ему уже давно перевалило за пятьдесят. В детстве его считали неумехой и ему часто доставалось от Лао Яна. Но через сорок с лишним лет, когда Лао Ян слег от паралича, а хозяином в доме стал Ян Байе, Лао Ян из кожи вон лез, только чтобы ничем не досадить ему. Ян Байе вслед за Лао Дуанем принялся его пытать:

– Ведь Лао Ма был извозчиком, ты продавал свой доуфу, по сути, каждый из вас занимался своим делом. Этот Лао Ма тебя и за человека-то не считал, на кой он тебе тогда сдался? Можешь хоть мне объяснить?

Немощный Лао Ян мог сердиться на Лао Дуаня, но только не на Ян Байе. Его вопрос требовал конкретного ответа. Лао Ян перестал бухтеть и вздохнул:

– Могу. Иначе я бы плевать на него хотел.

– Ты сам использовал его в своих интересах или у него против тебя был какой-то козырь?

– Ни то и ни другое. Коли так, можно было бы просто с ним порвать и все. Помнится, я запал на него уже при первой нашей встрече.

– А что тогда произошло? – поинтересовался Ян Байе.

– В первый раз я встретился с ним на рынке, где продавали скот. Лао Ма пришел покупать лошадь, а я – продавать осла, и мы с ним разговорились. Тут выяснилось, что по любому вопросу он намного дальновиднее и прозорливее меня. В итоге осла я своего так и не продал, заговорился. – Лао Ян покачал головой: – С таким и про дела забудешь. – И добавил: – Потом чуть что я бежал к нему за советом.

– Что ж, дело ясное, значит, свой интерес у тебя имелся, раз ты без его советов обойтись не мог, – сказал Ян Байе. – Единственное, мне непонятно, почему он с тобой общался, если презирал?

– Ему все равно было не сыскать таких же прозорливых и дальновидных, как он сам. Лао Ма ведь всю жизнь без друзей прожил.

Лао Ян вздохнул:

– Не следовало Лао Ма быть извозчиком.

– А кем следовало? – спросил Ян Байе.

– Слепой Лао Цзя, который гадал ему по лицу, сказал, что Лао Ма уготовлен путь повстанцев Чэнь Шэна и У Гуана[4 - Чэнь Шэн (?-208 гг. до н. э.) и У Гуан (?-208 гг. до н. э.) – полководцы, возглавившие народное восстание против династии Цинь (221–206 гг. до н. э.).]. Однако Лао Ма было далеко до храбрецов – едва темнело, он и носа во двор не высовывал. Ежели так разобраться, то вся его работа только коту под хвост. Ведь без ночных поездок столько выгоды упустил!

Лао Ян все больше распалялся:

– Да если меня презирал такой трус, то и я, черт побери, его презирал! Он меня всю жизнь за человека не считал, так и я его тоже!

Ян Байе кивал, понимая, что эти двое обречены были стать друзьями. Пока вспоминали Лао Ма, подошло время обедать. Поскольку в тот день отмечали Праздник середины осени, на обед их ждали лепешки и жаркое из мяса и овощей. Больше всего на свете Лао Ян любил печеные лепешки, да только после шестидесяти, когда половина зубов у него повыпадала, лепешки ему уже так просто не поддавались. Но их можно было размачивать в горячем томленом вареве, в котором упаривались, давая обильный сок, мясо и овощи, и тогда лепешки просто таяли во рту. В молодые годы Лао Ян по праздникам всегда ел печеные лепешки. Когда же он слег с параличом, то с его пристрастием к лепешкам считаться как-то перестали. Сегодня Ян Байе распорядился приготовить на обед лепешки и жаркое еще прежде, чем завел с отцом разговор про Лао Ма, однако бывший продавец доуфу и закусок Лао Ян посчитал, что лепешки ему дали не иначе как в награду за его правдивый рассказ. Поедая свой обед, Лао Ян даже пропотел от удовольствия. Он поднимал свое лицо и сквозь идущий от тарелки пар довольно улыбался Ян Байе: мол, всегда буду говорить тебе только правду.

2

До того как Ян Байшуню исполнилось шестнадцать, ему казалось, что его лучший в мире друг – это цирюльник Лао Пай. Но с тех пор как он с ним познакомился, они толком и не разговаривали. Когда Ян Байшуню было шестнадцать, Лао Паю уже перевалило за тридцать. Семья Лао Пая проживала в деревеньке Пайцзячжуан, а семья Ян Байшуня – в деревеньке Янцзячжуан, между ними было тридцать ли, да к тому же путь этот пролегал через реку Хуанхэ, так что за год они пересекались от силы раза два. Ян Байшунь никогда не бывал в деревеньке Пайцзячжуан, Лао Пай сам приходил брить головы в Янцзячжуан. Тем не менее, когда Ян Байшуню уже стукнуло семьдесят, он частенько вспоминал Лао Пая.

Ремесло цирюльника Лао Пай ни от кого не наследовал. Его дед плел циновки, а заодно продавал обувь. Отец покупал и продавал ослов; круглый год с кошелкой через плечо и плеткой в руках он то и дело направлялся за ослами за Великую стену во Внутреннюю Монголию. Путь от Яньцзиня, что находился в провинции Хэнань, до Внутренней Монголии занимал месяц, еще полтора месяца уходило на обратную дорогу с ослами. За год отец Лао Пая мог совершить четыре-пять таких ходок. Когда Лао Пай подрос, он сначала вместе с отцом ходил покупать ослов, чтобы перенять опыт. Через два года его отец помер от лихорадки, и Лао Паю пришлось обходиться без него. Он присоединился к другим перекупщикам, с которыми раз за разом ходил во Внутреннюю Монголию. Несмотря на свою молодость, Лао Пай был очень хватким и за год зарабатывал больше, чем в свое время отец. Когда ему исполнилось восемнадцать, он обзавелся семьей, что тоже показательно. Из-за походов за ослами он часто отлучался из дома, его не было по восемь-девять месяцев в году, и это, само собой, приводило к связям на стороне. У других скупщиков тоже имелись любовницы в чужих краях: у кого в провинции Шаньси, у кого в северной части провинции Шэньси, у кого во Внутренней Монголии – смотря где именно они останавливались. Но поскольку связи эти были несерьезными, честных отношений никто ни от кого не ждал. Любовницам сообщались вымышленные имена и фамилии, про родные края никто из мужчин также не распространялся. Лао Пай на тот момент был совсем еще зеленый, поэтому, когда во Внутренней Монголии он обзавелся любовницей по имени Сэцэн Гэрэл, уже в первую встречу, забыв обо всем, выложил пытливой девушке всю правду: кто он, откуда и как его зовут. Сэцэн Гэрэл была замужем, но когда ее муж уходил на выпас скота, она заводила себе любовника: во-первых, для удовольствия, а во-вторых, хоть для грошового, но заработка, который могла потратить лично на себя. У Сэцэн Гэрэл был не один любовник, к ней также приходил хэбэец, который во Внутренней Монголии скупал ослов, но все, что он рассказал про себя, было неправдой. Как-то осенью любовные связи Сэцэн Гэрэл с хэбэйцем раскрылись. Муж Сэцэн Гэрэл, вернувшись после трехмесячной отлучки из дома, вдруг обнаружил, что жена беременна. Монголы спокойно относятся к связям жен на стороне, они каждый день заряжаются мясом, и избыточный жар отбивает у них всякий интерес к постельным делам. Но беременность жены взбесила мужа. Ведь придется растить ребенка, возложив на себя чужие обязанности. Поэтому все любовники четко помнят: удовольствие удовольствием, но про «опасные дни» забывать не стоит. Если день «опасный», то на пике удовольствия следует сдержаться. Но Сэцэн Гэрэл так увлеклась, что забыла обо всем на свете, поэтому в «опасный» день позволила хэбэйцу разрядиться по полной. Разрядиться-то он разрядился, а вот муж Сэцэн Гэрэл рассердился и почувствовал себя обманутым. Он взял плетку и отделал Сэцэн Гэрэл так, что та призналась не только в своих связях с хэбэйцем, но и с хэнаньцем Лао Паем. Тогда монгол отшвырнул от себя жену и, захватив забойный нож, отправился в путь. В провинции Хэбэй он не нашел того, кого искал, зато в провинции Хэнань, в уезде Яньцзинь, в деревеньке Пайцзячжуан он нашел Лао Пая и, что называется, припер его к стенке. В итоге стороны договорились о том, что монголу в качестве компенсации будет выплачено тридцать даянов[5 - Даян – серебряный юань – китайская денежная единица, имевшая хождение в 1910-1940-х гг.] плюс путевые расходы на дорогу в оба конца – в общем, еле-еле его выпроводили. Монгол ушел, но история на этом не закончилась. Жена Лао Пая, Лао Цай, за три дня предприняла три попытки повеситься. И хотя каждый раз ее удавалось спасти, Лао Цай за прошедшие три дня переменилась до неузнаваемости. Если раньше Лао Цай боялась Лао Пая, то сейчас Лао Пай стал бояться Лао Цай.

– И как нам теперь жить? – спрашивала Лао Цай.

– Отныне я во всем буду тебя слушаться, – отвечал Лао Пай.

– Тогда отныне забудь про свою сестру, – отрезала Лао Цай.

Лао Пай несколько ошалел от того, что из-за его любовных похождений должна страдать его сестра. После смерти матери его с шести лет растила старшая сестра. Они очень дорожили друг другом, но вот Лао Цай была с ней не в ладах. Лао Пай, пытаясь понять логику жены, понуро пообещал:

– Она все равно уже замужем. Так тому и быть, я про нее забуду.

Лао Цай продолжала гнуть свою линию:

– А как насчет походов во Внутреннюю Монголию?

– Как ты скажешь, так и будет, – отвечал Лао Пай.

– В таком случае с этого момента чтобы я ничего не слышала про скупку ослов.

Тогда Лао Пай забросил кошелку с плеткой и больше никогда не занимался торговлей ослами. Только теперь он понял, что тот монгол проделал к нему в провинцию Хэнань такой неблизкий путь вовсе не затем, чтобы схватиться насмерть или чтобы сорвать солидный куш, а затем, чтобы лишить его покоя на всю оставшуюся жизнь. Этот монгол хоть и необразованный, но дело знал, и метод его оказался коварным. Но досаднее всего было то, что Сэцэн Гэрэл забеременела не от Лао Пая, ему вообще пришлось отдуваться за какого-то хэбэйца. Перестав торговать ослами, Лао Пай пошел в ученики к цирюльнику Лао Фэну из деревеньки Фэнцзячжуан. Ремесло это было нехитрое, за три года вполне можно освоить. Лао Пай оставил Лао Фэна уже через два с половиной года и, вооружившись инструментами цирюльника, стал ходить по окрестным деревням самостоятельно. Так незаметно пролетело семь-восемь лет, да только Лао Пай за это время стал совершенно неразговорчив. Мастер Лао Фэн во время работы любил поболтать с клиентами, считалось, что он больше всех знал о том, что творилось в округе. А вот Лао Пай, тот брил молчком и за все время работы не произносил ни слова. Все говорили об этом отличии ученика от своего мастера. Лао Пай хоть и работал молча, тем не менее то и дело тяжело вздыхал. Пока он брил клиенту голову, мог вздохнуть так раз пять. Однажды Лао Пай приехал работать к богачу Лао Мэну из деревеньки Мэнцзячжуан. У того во владении находилось пятьдесят цинов[6 - Цин – китайская мера земельной площади, равная примерно 7 га.] земли, за которой следили двадцать с лишним работников. Пока Лао Пай побрил головы всем работникам да самому Лао Мэну, солнце уже зашло. У Лао Мэна был приятель, торговец солью Лао Чу из уезда Лонин, что на западе провинции Хэнань. В тот вечер он как раз возвращался с товаром из провинции Шаньдун. Путь его лежал через уезд Яньцзинь, и он решил заглянуть в деревеньку Мэнцзячжуан к Лао Мэну. Лао Чу тоже требовалось постричь волосы, поэтому он обратился к Лао Паю. Приступив к работе, Лао Пай то и дело стал тяжело вздыхать. Едва он успел обрить Лао Чу наполовину, как тот, взвившись, стал тыкать в Лао Пая пальцем:

– Твою мать, подумаешь, работы у него чуть-чуть прибавилось, почем ты знаешь, что я не буду тебе платить? Все вздохи да ахи, ишь какой несчастный!

Лао Пай так и замер с бритвой в руках, лицо и уши у него покраснели, все слова вылетели из головы, так что пришлось за него вступиться богачу Лао Мэну:

– Братец, – обратился он к Лао Чу, – он вздыхает без всякой задней мысли, к тебе это никак не относится, просто дурная привычка.

Лао Чу зыркнул на Лао Пая, после чего уселся обратно и дал ему завершить дело. Уйдя на работу, Лао Пай молчал на протяжении целого дня, и возвратясь домой, тоже продолжал молчать. Всеми домашними делами заправляла его жена Лао Цай, Лао Пай ни в чем ей не перечил, а за малейший промах Лао Цай начинала на него орать. По первости Лао Пай еще пытался огрызаться, но Лао Цай тотчас напоминала ему про монголку и ее отродье, на что Лао Паю уже ответить было нечего. Когда люди ругаются с глазу на глаз, это не так страшно, куда обиднее, если разборки становятся всеобщим достоянием и передаются как анекдот. Но даже когда такие анекдоты доходили до ушей Лао Пая, он делал вид, что ничего не слышит. В общем, все в округе знали, что Лао Пай боится своей жены.

Эти летом Лао Пай отправился на промысел в деревню Суцзячжуан. Деревня эта была большая, дворов на четыреста-пятьсот, так что Лао Пай выручал здесь самую большую прибыль, собирая клиентов сразу с тридцати-сорока дворов. А с тридцати-сорока дворов получалось больше сотни небритых мужских голов. Лао Пай работал два дня подряд и только к полудню третьего дня закончил брить всех желающих. Отправившись со своим коромыслом в обратный путь, он на берегу Хуанхэ встретился с забойщиком Лао Цзэном из деревеньки Цзэнцзячжуан. Лао Цзэн направлялся забивать свинью в деревеньку Чжоуцзячжуан. Лао Пай и Лао Цзэн оба работали на стороне, а потому частенько встречались в пути и с удовольствием общались. Вот и сейчас мужчины остановились и присели на перекур под ивами у реки. Пока курили, поделились последними новостями. Тут Лао Пай, заметив, что Лао Цзэн уже оброс, предложил: