Мозаика Тоннеля Перехода. Рассказы

Хотя, вообще-то в последнее время пришельцы стали не такой уж диковинкой для сельчан. Под пришельцами местные люди понимали, в основном, отдельные группы путешественников, вдруг зачастивших с недавних пор в окрестности села. Эти небольшие экспедиции забредали сюда в основном пешим образом, с рюкзаками. Их интересовала, так называемая, аномальная зону в лесу. Правда, местные считали этот заболоченный лес просто «гиблым местом». Почему оно вдруг стало так привлекать людей отовсюду – пришлые не объясняли. Они все словно сговорились молчать. Причем, село старались обходить стороной, в основном лишь маяча силуэтами на опушке леса.

И этот странный интерес паломников – был каким-никаким, но – все же событием в культурной жизни села.

И еще один интересный факт примечали листвянцы: городские входить-то входили в этот аномальный лес, но из леса больше не выходили (хотя, – кто знает, – может, и выходили, но только уже не через их село, а какой-то другой дорогой), но все это еще больше нагнетало слухи и подогревало фантазию людей из Листвянки.

Сельчане сами старались не ходить в тот лес, – ясное дело, под ногами болото, деревья на болоте растут невысокими, болезненными и падают, не входя в силу. Зато раздолье диким кабанам, да еще зайцам.

Что нужно было городским в этой «аномальной зоне», – сельчане могли только гадать.

Но это подогревало слухи и интерес сельчан к стародавним историям о лесных болотах.

Деревенские бабки сразу припомнили легенды, в которых людей, забредавших на эти гиблые лесные болота, уводили вдаль болотные огоньки, и люди, потеряв разум, попадали в услужение к болотным чертям, а что дальше с ними было – лучше и не пересказывать.

«Людмилкин» пришелец был первым, кто вышел «оттуда».

***

Попив чаю, парень от еды наотрез отказался, похоже, кусок еще не лез ему в горло. Но по всему было видно, что понемногу начинает приходить в себя.

– Мы еще не зашли далеко в лес, как стало темно… потом появились эти огоньки… нам рассказывали, что нужно идти туда, куда они указывали… И тогда начался ветер, дождь… – тихо говорил он, уставившись в кружку с недопитым чаем.

– Да не было у нас дождя, – перебил его один из Людкиных брательников.

– У вас тут, может, и не было… – невнятно ответил пришелец…

***

– А кого это себе нашла Людка?, – любопытствовала через забор соседка у второго Людкиного брательника, который колол в это время дрова на дворе. Хотя в колке дров теперь не было смысла, – просто он понимал, что сейчас к ним потянутся сельчане – кто якобы за солью, кто за спичками, и опять за солью, и снова за спичками, ну, может, еще за нитками… Потому что уже пробежавший по селу, как ветерок, слух о том, что Людка поймала живого пришельца, – конечно же, приведет сейчас к ним полсела.

А пришелец тем временем, нес какой-то бред. Рассказывал о большой землянке, которая затягивала в свое черное нутро людей, как огромный пылесос…

– Похоже, это действительно вход в другой мир, о котором все говорили… – рассуждал он.

– Да сумасшедший он, этот ваш пацан, – что он несет?, – пастух Бибич, неведомо как проникший в Людкин двор, торчал в раскрытом окошке, и слушал рассказ парня.

Когда пастух был не очень пьян, то слыл философом. Бибич так и сказал, как припечатал:

– Бред.

Людмила молча метнула в него блин.

– Сгинь.

Остальные блины, – целую тарелку – поставила перед парнем, на всякий случай, – вдруг съест.

– Никто из нас никогда не встречал там никакой землянки, – примирительно сказал пастух, заедая свои слова Людкиным блином – не пропадать же добру.

Затем, разочарованный, повернулся и ушел обратно в село.

– Все эти городские, так и ходят целыми днями под кайфом, – рассказывал он потом сельчанам как живой свидетель встречи с пришельцем. – Денег у них много, по заграницам шастают, вот и навезли оттуда кайфа разного. Пойдут в лес, накурятся, а потом их черти по кустам и таскают…

А чуть позже все, о чем он говорил – словно мягкая кисточка смахнула из его памяти. Все, что он слышал в хате Людмилы. Точно так же, как и из памяти у сельчан.

В этот вечер, пока мать стирала в сенях, – лишь одна Людмила осталась сидеть перед пришельцем, она по-прежнему молча слушала его рассказ. И то, что он рассказывал – пришелец знал – это он рассказывает именно ей.

– А оттуда можно вернуться? – тихо спросила Людмила.

– Зачем?, – ответил он.

Затем, подумав немного, продолжил:

– Я не знаю… Наверно… Я же как-то вышел.

Он опустил голову, поскреб ногтем по скатерти.

– Там тропинки сумасшедшие, петляли, шли кругами, как будто кто-то пьяный их проложил.

– Леший. – Людмила прыснула смехом:

– А если серьезно, – это кабаньи тропки. Ты на самом деле ходил по кабаньим тропкам. Так что и в самом деле чудом вышел к деревне. Дикие кабаны к нам не выходят, боятся людей.

– Мои друзья уже там… – Парню вовсе не было весело. – Только у меня это не получилось.

– Где? – наконец задала свой самый главный вопрос Людмила. – Где твои друзья?

Парень снова заговорил. Он понимал, что должен, наконец, выразить в словах все то, что с ним и его друзьями произошло в заболоченном лесу у большой темной землянки, вокруг которой ревела и вращалась буря, когда им казалось, что они попали в сопло взлетающей ракеты, и неодолимый воздушный смерч с необыкновенной силой втягивает их в это ревущее сопло. Чтобы и самому уяснить толком, что же с ними всеми там произошло.

Один за другим исчезали в этой темной кружащейся пропасти его друзья.

– Я шел последним. Мне было важно не потерять друзей из виду остальных. И вдруг передо мной в вихре из листьев возникает чудовище. Что-то вроде кентавра. Только еще более страшное. Наполовину вепрь, наполовину мужик, дикий такой, волосы дыбом. Они так неожиданно появились передо мной. Я с размаху врезался в них, аж в глазах потемнело…

– А дальше? – глаза Людмилы расширились от ужаса.

– А потом показалось, что меня закрутило в центрифуге.. а может это просто голова закружилась от удара, я теперь уже не знаю… и затем я еще раз ударился о дерево… Прихожу в себя – а я уже где-то в лесу, совсем в другом месте. Рядом – ни той землянки, ни дождя, ни ветра, ни друзей… Только эти дурацкие сумасшедшие кабаньи тропки…

***

Может быть в селе еще какое-то время и обсуждали бы это событие – появление пришельца из леса, – но тут внимание листвянцев отвлекло совсем другое.

Поздним вечером того же дня вернулся домой Михайлыч. Причем, не один. Рядом с ним, как верный пес у его ноги шел вепрь.

Тот самый дикий лесной вепрь, за которым Михайлыч гонялся не один день, мечтая, как разделает его, часть мяса продаст, часть оставит себе, а голову повесит на стенке, как трофей. Впрочем, тоже, наверно вскоре продаст, нарадовавшись победой над вепрем.

И ведь завалил бы Михайлыч этого кабанчика, чьи повадки, чей нрав так хорошо изучил за время своей долгой охоты на него, – если бы не та чертова гроза в лесу, тот неожиданный смерч, тот сумасшедший водоворот из ливня, листьев, ветра – словно попал в сопло ракеты…

А ведь перед этим уже практически настиг кабана в лесу, подкравшись к нему незаметно почти вплотную.

Михайлыч тогда преследовал его еще с самого утра, но кабан так ловко прятался в кустарниках, что лишь по шелесту вдоль узких заболоченных тропинок можно было угадать, куда он уходит. Михайлыч впал в необыкновенный охотничий азарт.