Душа. Экспериментальный психороман

В холле уже стояли люди. Здесь была вся творческая элита Города со своими друзьями и знакомыми. И только Августин пришёл один. Виктор предлагал ему пойти с ним, но тот отказался. Теперь же Августин остался один против этих уже признанных художников. Про себя Августин их презирал. Он знал их, даже видел работы некоторых на выставке в городском музее, куда работники по жалости пускали его бесплатно. Их работы не манили его, как работы великих мастеров. Ему не хотелось смотреть снова и снова на их работы, а мысли о них не мучали его. Они не являлись для него кумирами, а потому встретить их не было приятностью для Августина. Он только тихо подошёл к их кругу со свёрнутым холстом, который держал под мышкой. Те даже не заметили его присутствия. Люди в дорогих костюмах просто стояли рядом, что-то обсуждали и смеялись.

– Говорят, сегодня придут три новых художника, – сказал тип средних лет в чёрном фраке, белой рубашке и красном галстуке-бабочке. Его тёмно-русые волосы были аккуратно уложены назад, и сатирическая улыбка кривила рот.

– Но все-то знают, что возьмут только ведущих художников и одного нового, – кокетливо сказала молодая блондинка в синем платье, намекая, что её спутника туда точно возьмут и ему волноваться не о чем.

– Да только новым художником будет сын Собачникова, местного крупного бизнесмена. За это место уже заплатили. У двух других нет шансов. Да и пригласили их только ради смеха! – Сказала другая спутница этого человека, которая была брюнеткой в розовом платье.

– Дамы и господа! – Вдруг отвлёк Августина от их разговора голос какого-то старика, стоявшего у дверей холла. – Мы скоро начинаем! Пожалуйста, идите за мной.

И все пошли за этим стариком. И очень неприятно было для Августина это небольшое путешествие. Сначала они шли по какому-то длинному коридору, где отвратительно воняло подвальными трубами, а после поднялись на второй этаж, где был актовый зал. Зал показался Августину маленьким и не интересным. На огромных окнах висели старые кремовые шторы, которые почему-то были отвратительны Августину. А на потолке висели старые люстры, которые для Августина были совсем не эстетичными. Затем голос старика попросил художников занять места около своих картин. Августин терялся в толпе, натыкался на людей и чуть ли не отчаялся. Он хотел найти свои картины, но не находил. Он даже боялся, что картин его тут и вовсе нет, а позвали его только для того чтобы посмеяться. Но в итоге в одном из углов зала он нашёл небольшой стол, куда были скинуты в кучу его работы. Работы же других были оформлены в красивые рамки, а его холсты только вызывали отвращение своими краями, на которых показывались нитки.

Августин хотел развернуться и покинуть выставку. Теперь он понял, что никто его работы смотреть серьёзно не собирается. Его работы тут не нужны. Он понимал, что был приглашён только для посмешища. Но забирать свои картины и уходить было поздно. Выставка началась.

Спустя пару часов, когда остальные художники рассказали о своих картинах, комиссия подошла и к Августину. Августин был последним художником. Итак, комиссия подошла к Августину, и за ней подошёл весь зал. «Они будут смеяться… Будут смеяться прямо тебе в лицо. Ты ничтожен, ты ничтожен, – говорил голос в голове Августина. – Они уже смеются, потому что ты ничтожество. Твои работы для них только шутка. Никому же из них они не нужны. Только посмотри на их глаза. Они с любопытством смотрят на тебя, пытаясь угадать, что ты им покажешь. А потом они будут смеяться, смеяться долго и безудержно…»

В комиссию входило три человека: двое мужчин и одна женщина. Женщине было лет сорок, у неё были длинные тёмные волосы, заделанные назад. Глаза её выглядели грустными, однако Августин заметил на их дне злобного зверя, который готов загрызть кого угодно. Рядом с ней, посередине, стоял мужчина примерно её возраста, лысый, в строгом костюме. Он выглядел очень строго, и глаза его были строги, отчего Августин понял, что перед ним стоит жестокий критик, который никого не щадит. Справа от этого критика стоял человек, который совершенно отличался не только от остальных членов комиссии, но и от всех присутствующих вообще. Это был невысокого роста старичок с добрыми глазами. Его доброе лицо слегка утешило и придало уверенности Августину. Но он всё равно чувствовал, что те двое волков сгрызут его до последней косточки.

«Здравствуйте! – Строгим басом сказал лысый человек. – Расскажите нам о своих работах!» Тут Августин подал им первую картину, после чего заметил, как стоявшие в зале люди стали что-то шептать друг другу на ухо и тихонько посмеиваться.

«Главной концепцией моих работ является улица, – начал Августин, как услышал чей-то несдержанный смешок, сделал небольшую паузу, а после продолжил. – Я сам пару месяцев назад жил на улице. На самом деле жить на улице не так уж и плохо. На улице я встречал множество разных людей. И потому я захотел изобразить их».

Все трое внимательно рассматривали первую картину. На ней был нарисован задний ход супермаркета, из мусорных корзин которого бездомные доставали еду. Их было двое. Один из них был небритый старик в тёмно-синей шапке и грязно-зелёной куртке. Другой был средних лет, с грязными чёрными волосами, одетый в заношенный спортивный костюм.

– На этой картине я показал двоих, которые ищут еду в мусорных корзинах…

– Я вижу, – перебил его строгий бас. – У вас все картины основаны на жизни бездомных?

– Нет. Есть картины и с обычными людьми, которые проходят мимо и не замечают бедных. Однако и они показаны как бедные, только бедны они тем, что несчастны. У них есть деньги, да только сердца их пусты, отчего они и несчастны…

– Я услышал достаточно, – вдруг снова перебил его строгий бас, а зал, как казалось Августину, наполнился громким и безудержным смехом. – Скажите, ваша новая работа тоже о бездомных?

– Нет. На ней показан человек во тьме, который нашёл свет, пустив белую птицу надежды. Это своего рода душа каждого человека. Люди по сути живут во тьме, но если они отпустят от себя что-то светлое и хорошее, как на моей картине человек отпускает птицу, то они смогут узреть свет.

– Понятно, – вновь ответил строгий бас. – Но нам не подходят ваши работы. Видите ли, таких работ, как ваши, достаточно. Зачем же лишний раз говорить о проблеме, которую нельзя решить? Ваши бродяги сами сделали свой выбор. Не считаю, что их можно жалеть.

– Но я не хотел показать, что их нужно жалеть. Я хочу показать, что люди должны быть ближе друг к другу. Несчастны все: и богатые, и бедные. И они должны помогать друг другу…

– И чем же это они помогут друг другу?

– Взаимной духовной любовью друг к другу. Они должны говорить и быть рядом. А люди же только замкнуты в себе… Кстати, а вы не замечали, что с каждым годом на улицах становится всё тише и тише? – И тут Августину вновь начало казаться, что все в зале над ним смеются, поэтому он замолчал. Да и волнение мешало ему выразить свою мысль так, как бы ему хотелось выразиться.

– Я думаю, вы и сами запутаны в своих мыслях, – вдруг сказал женский голос. – Мы знаем о бездомных людях и прочих несчастных. У вас хорошая концепция, но она не новая, понимаете? Мы хотим отправить на выставку что-то новое. А эта тема уже давно считается открытой. Знаете, на следующий сезон мы снова будем собирать художников для выставки. Вы можете прийти. Только не приносите работ, где темы будут не такими уж и новыми. Нам нужны свежие идеи, а в ваших картинах нет ничего такого. Не расстраивайтесь. Работайте, и у вас всё получится. Мы будем готовы принять вас в следующем сезоне. Но вы можете оставить нам свои работы. Может, мы пересмотрим их и передумаем.

– Хорошо, – ответил ей Августин, даже не зная, когда будет тот самый «следующий сезон». Члены комиссии отошли от него и нырнули вглубь собравшейся толпы. И только тот самый старик добро глядел на него, а после сказал: «Работы замечательные! Вы потрясающий художник! Если бы я имел среди них своё слово, то я бы взял вас на выставку. Но, к сожалению, я этого не могу. А вы не расстраивайтесь! Когда-нибудь наступит ваш час!»

Старик ушёл, оставив Августина одного. Но только отзыв его никак не утешил Августина. Августин сейчас был погружен в свои размышления. «Ты никто! Никто! Зачем ты полез сюда? Они только смеются над тобой! И ты смешон, потому что ничтожен. Не нужен ты ни им, ни миру, понимаешь?» – Говорил чей-то голос в голове Августина, пока фраза: «За нас!», а после чоканье бокалов, не отвлекли его. Когда этим людям уже принесли бокалы? А ведь он даже не заметил, как кто-то принёс им бокалы. Он только молча стоял у стола со своими работами, глядя на них и ненавидя.

«Простите, я отнесу это в другое место, – сказал человек, который подошёл к нему и выглядел как официант. – Сейчас будет банкет в честь тех, кто идёт на выставку. Не волнуйтесь, я уберу ваши работы в другое место». «Делайте, что хотите», – ответил Августин и ушёл.

Уходя, он слышал весёлые голоса, чоканья бокалов и даже чьё-то чавканье. «Как же отвратителен этот мир якобы гениев и талантов, – говорил он про себя. – А чем их работы лучше моих? Я видел их работы. Кто-то рисует городские пейзажи, кто-то – простые натюрморты. Чем вазы цветов или деревья в парке лучше моих работ? Да таким картинкам учат рисовать ещё в младших классах! А все эти пейзажи рисовали тысячи других, да только лучшим из них был Левитан…»

Августин тихо вышел из зала, стараясь возвращаться обратно по тому же пути, который привёл его сюда. Он спускался по лестницам вниз и думал: «И зачем я только согласился на это? Лучше бы я так и оставался на улице, рисуя на старых найденных газетах, чем находился в этом элитном обществе! Не моя это жизнь! Не моя! Я не умею лицемерить и рисовать то, что угодно им!»

Когда Августин спустился по лестнице вниз, то вновь попал в тот длинный коридор, где так отвратительно воняло подвальными трубами. «Что за отвратительный запах! – думал Августин. – Так только пахнут трубы подвала… Подвал… Любое жильё человека – это гроб, в котором он прячется от внешнего мира. Может, и мне уже стоит спрятаться? Чем этот мир так хорош? И почему я только любил его раньше?»

Наконец длинный коридор закончился, и Августин снова оказался в том холле. И только сейчас он заметил, что в холле есть настенные часы. Стрелка находилась между цифрами «10» и «11» так, что Августин так и не понял, к какой именно цифре она относится. «И неужели я так долго был здесь?» – Спрашивал себя Августин. Потом он попытался понять, почему прошло так много времени. Потом он вспомнил, что проснулся рано утром из-за своего сна, потом лежал на раскладушке до семи часов вечера, пока заведённый будильник не напомнил ему о том, что надо выходить. «Да, будильник… Я ведь всегда завожу его, чтобы было кому отвлечь меня от мыслей, в которые я погружаюсь со всей своей головой…» – Лишь вспомнил Августин, глядя на эти настенные часы. Но время, которое показывали эти часы, не пугало Августина, и он вышел из школы искусств на улицу, где его уже ждала тьма.

Глава 4. Прогулки во тьме

Августин вышел из школы искусств. На выходе его встретил поздний тёмный вечер. Было темно, но это не волновало Августина. Его больше волновал отказ, который ему дали. На его глазах чуть ли не стояли слёзы. Он не мог и не хотел верить, что ему отказали и работы его не приняли. А сколько душевных сил он вложил в них! А ведь одному из комиссии понравились картины Августина. «Да и то понравились ему, потому что он в своём деле разбирается, – объяснял себе Августин. – Остальные же двое не любят своё дело, а потому ничего не понимают в нём. Они сидят там только ради зарплаты, да и потому сидят, что деваться больше некуда. Они ничего не понимают в этом деле. Нет, может, что-то они и понимают. Но проблема в том, что не любят они своё дело. Работу, которую ты делаешь, надо, прежде всего, любить. Тот, кто не любит свою работу, ничего в той области, где он работает, не добьётся. А что делать, если любишь, а работы твои не принимают?»

Бродя по тёмному Городу, Августин встречал людей, которые спешили домой. Люди, в которых Августин всегда старался видеть что-то хорошее, теперь были ненавистны ему. «Да вы только посмотрите на них! – Говорил он про себя. – Вон, идёт один средних лет. А куда, он спрашивается, идёт? Да от любовницы идёт, прикрывшись от жены тем, что якобы задержался на работе! А ведь дома ждёт не только жена. Ждут и дети. А он обманывает их. И зачем надо было жениться и создавать семью, если потом всё равно стал ходить по любовницам? Хотя… Чёрт с ним! Жизнь его, пусть делает, что хочет!..

Всё – ложь! Все люди лживы! Они только пытаются выглядеть великими, когда на самом деле так ничтожны! Люди ничтожны, и проблемы их ничтожны. Они зациклены на мелких и бытовых проблемах, когда не видят свою самую большую и серьёзную проблему. А проблема эта состоит в том, что душ нет в этом мире. Люди – это только тени, призраки человеческих душ. Для них нет ничего духовного и прекрасного. Для них есть только они сами. Они все эгоистичны. Но даже в этом эгоизме они не задумываются о благополучии собственной души. Их души несчастны. Они не станут счастливыми никогда. Люди всегда были несчастны, потому что им неведомо истинное счастье. И они никогда не узнают его. А вообще вся история людей – это история грустного человека, который держит пистолет у виска и вот-вот выстрелит…»

Уже был поздний вечер, давно стемнело, но это не заставило Августина идти домой. Ему вдруг опротивел тот подвал, в котором он жил и работал. Ему больше не хотелось возвращаться туда, где он запирался от всего мира. Он не хотел идти туда, потому что чувствовал себя потерянным и понимал, что в подвале он себя не найдёт. На глазах его стояли слёзы, а сердце жгло чувство обиды. Почему они не взяли его работы? Почему они выбрали обычные заурядные работы, которые выглядели так, словно их сделали за несколько часов перед выступлением? А выбрали эти работы потому, что они были сделаны в угоду им. Да, Августин потерял шанс попасть на выставку в столице страны, но зато он не потерял своей независимости художника. И пусть они не приняли его работы. Примут потом. «Всегда должно пройти время, чтобы гениальную работу признали, – пытался успокоить сам себя Августин. – Да только мои работы не признают никогда, потому нет в них никакой гениальности…»

Вечер приближался к ночи, но это не пугало Августина. Он даже не чувствовал холодный ветер. Он просто шёл мимо чужих улиц, мимо чужих домов и окон. Проходя мимо домов, он видел, как в домах зажигался искусственный свет. «Зачем людям искусственный свет? Они настолько поглощены тьмой, что даже искусственный свет им не поможет. Им уже ничего не поможет…» – Подумал вдруг Августин, но мысль эта быстро ушла из его головы. Он вдруг опять вспомнил, как ему отказали, и лицо его снова исказилось грустью и обидой. Он действительно любил своё дело. В эти картины он вложил всего себя. Его не волновало то, сколько времени он потратил. А времени он потратил очень много. Его волновало только то, сколько душевных сил он вложил в создание работ. Он вложил в них всё, что пережил до этого. А всё, что он пережил до этого, были одни страдания. Всю жизнь свою он страдал. И шанс, как ему казалось, единственный шанс, чтобы искупить свои страдания и стать свободным счастливым художником был упущен. И куда ему теперь было идти? В том и проблема, что идти ему было некуда. Ему казалось, что все двери теперь были для него закрыты. А к работам своим, которые принесли ровно ничего, он пропитался ненавистью. Теперь у него было к ним чувство непонятной ненавистной любви. Он всё равно любил их, но и в то же время ненавидел. Работы его та комиссия оставила у себя, и этот факт раздражал его ещё больше. Почему они оставили работы себе, если они им не нравятся? Зачем они им нужны? Августин бы уничтожил их, но этого он сделать теперь уже не смог. И он раздражался от мысли, что эти «отвратительные работы остались живы».

Августин теперь шёл сквозь тьму. Страшная, тёмная и беззвёздная ночь окутала Город. Августин шёл по закоулкам и дворам, где не было фонарей. Даже из окон домов не выходил свет, так как уже давно наступила глубокая ночь и все люди спали. Теперь же Августин остался один. И остался один, погружённый во тьму. «Кто-нибудь знает, зачем мы живём? Чем дальше я живу, тем больше склоняюсь к мысли, что нет ни жизни, ни смысла в ней. Ничего нет. Жизнь всегда только поманит, а после оставит ни с чем…

На что я надеялся? Во что я верил? Как я мог возомнить себя каким-то великим человеком? Нет, я не великий человек. Я – никто! Я – бездарность! Я же ещё, как полный дурак, верил, что работы мои примут и возьмут на выставку в Москву. Я верил, что после этого смогу почувствовать себя великим художником. Но это были только пустые мечты… Я не создал чего-то гениального. Я не смог создать гениальное…» – Думал про себя Августин, находившийся в полном разочаровании.

В таких мыслях он и бродил по Городу, даже не замечая, как тьма становится всё больше и больше. Через время Августин всё-таки успокоился и вышел из своего состояния задумчивости, в которое он всегда входил и не замечал, что происходит вокруг. Когда он пришёл в себя, то он осознал, что находится в каком-то неизвестном переулке, из которого, казалось, не было выхода. Кругом было темно, и нигде не было света. Августин теперь же не на шутку испугался. Он был в незнакомом месте, из которого не знал выхода. Но больше всего его охватывал огромный и невыразимый страх перед Тьмой. Нет, он не боялся темноты. Он боялся этой огромной и величественной силы Тьмы, которая уже незаметно для него пришла и захватила собой всё, что только могла. Это была Тьма, которой всегда противостоит великий Свет. «Тьма идёт… – Думал Августин. – Единственный противник ей – свет. Свет, который идёт от души человека. Душа – это свет. Душа человека – вот что способно противостоять ей. Но только люди не понимают этого. Они поддаются влиянию Тьмы. Но Тьма – это только обман для них. Она только обещает дать им то, чего они хотят. Но на самом же деле в итоге единственным, кто получит желаемое, будет сама Тьма. И цель её – погасить огни человеческих душ.

И ей это удалось… И нет больше в мире Света, способного зажечься в противовес ей. И я поглощён Тьмой… И я ухожу в неё… Погружаюсь в неё с головой… Тьма забирает меня… Я ухожу… ухожу…»

И Августин чувствовал, как что-то меняется внутри него, в его сознании. Этого он боялся и одновременно хотел. Непонятная паника охватила его тело. Он хотел бежать, но бежать ему было некуда. Да и бежать ему совсем не хотелось. Вдруг он понял, что в его голове кто-то есть. И этот кто-то не он сам. И этот кто-то начал говорить в его голове:

– Тьма наступает… Тьма сильна. Ещё некоторое время, и она поглотит собою весь мир. Ты и сам это знаешь. Ты знаешь, что сознание людей уже давно окутано тьмой. Да и самих людей как таковых уже почти не существует. Мир рушится, и ты это видишь. И мир рушится, потому что сами люди хотят его разрушения. Сами люди сделали свой мир таким. Все люди злы и ужасны. Но есть среди них и хорошие.

И эти хорошие люди выросли на страданиях тех самых злых людей. Видишь, как ни странно, зло необходимо миру. Человек, выросший на доброте, никогда не будет хорошим. Он будет только избалованным, а оттого ничтожным. Он никогда не будет знать, как это «жить и страдать». Человек, пострадавший от злости других людей, будет это знать. И страдание это очистит душу его.

Ты гений. Таких, как ты, не признают. Таких признают только через время. А хочешь знать, почему? Таких, как ты считают ненормальными. А считают именно потому, что только эти ненормальные и правы. Они правы в том, что показывают миру, как он ужасен. Разве Бог сотворил мир ужасным? Нет. Его сделал ужасным только сам человек. Человек согрешил, и его сразу же отправили в мир грешный. Его отправили в мир, где совершать грехи – удовольствие. Для людей важна только физическая удовлетворённость. Они все хотят есть, пить… Для них это важно. А о душе же своей не подумал никто. Им нравится сидеть с набитым животом и с пустым сердцем. Они сами не свободны, и не дают свободы другим. Свободы в мире нет. Люди, глупые и пустые люди, управляют друг другом. И управляют, в первую очередь, те, которые исправляют мозги другим, а не себе. Отвратительные люди!

– И нет миру спасения… – Про себя отвечал Августин.

– И всё, что так любимо и ненавидимо… Всё, что создаётся и разрушается… Всё будет поглощено Тьмой…

– И не будет больше света…

– Свет душ гаснет… Тьма давно проникла в сознание людей…

– И моя душа поглощается Тьмой…

– И всё в этом мире поглощается тьмой…

– Но заслуживает ли мир того, чтобы его поглотила тьма?