Тонкие нити судьбы

– Нет. Знакомы мы не были, да и дел общих не было, – Тимур побледнел и стиснул зубы. Его руки опять вцепились в ручки кресла.

– Но я чувствую, что ты испытываешь ко мне ненависть. Это невозможно скрыть, – Дима перешёл на ты. – Скажи, это важно для нас обоих! Что? Что всё это значит? – глаза мужчины налились кровью, желваки на скулах заходили.

– Шестнадцать лет назад. Тёплый августовский вечер. Электричка. Молодая узбечка с мальчиком и группа бритоголовых ублюдков.

– Это был ты?

– Да, мы с мамой возвращались с дачи. Ехали спокойно, никому не мешали. И тут появились вы, крутые ребята с рейдом «Белый вагон». Я запомнил именно твоё лицо, потому что кулак, который прилетел в мой нос, принадлежал тебе.

Дима мялся. Он не знал, что сказать. Внутри всё разрывалось от эмоций. Казалось, ему мала собственная кожа.

– Прости, братан. Глупо всё получилось. Я ведь тогда в первый раз с пацанами пошёл. И в последний. Уверен был, что тебя убили. Места себе не находил. Мы же тогда по составу прошлись и многих побили, а вы последними подвернулись. Я же все эти годы думал о тебе, в монастырь ездил в Сольбу к духовнику. Батюшка сказал, чтоб молился о тебе и матери твоей, хоть и иноверцы вы. Для Бога мы все равны. Но я этого не понимал. Дурак молодой был. Я тогда не о Боге не думал, не о себе, не о том, что меня мать родила, а не волчица.

– Прости братан, говоришь? Не братан я тебе. Прости! А знаешь ли ты, что у мамы был разрыв селезёнки, и её удалили? Ушиб головного мозга, сломаны два ребра, нос. Она после этого на инвалидности. А у меня оскольчатый перелом поясничного позвонка с повреждением корешков спинного мозга. Перелом предплечья, плеча со смещением. Тяжёлые травмы головы. Да что там! Ты же сам видишь, во что я превратился.

Тимура трясло. Он рыдал. По щекам текли ручейки слёз и капали на рубашку и на руки. Художник продолжил:

– Мама после случившегося не могла работать в школе. Надо было за мной ухаживать. Спасибо добрым людям, что не дали умереть с голоду, помогали кто чем мог. Бабуля остаток своей жизни посвятила нам. Время-то какое было, сам понимаешь. Врач-хирург очень хороший человек оказался, помог выбить бесплатные операции. Я же сирота. Мой отец умер. Доктор сделал несколько операций, собрал мои руки на металлические стержни. А вот позвоночник восстановить до конца не удалось. Ноги безжизненные. Спасибо ему, что я не в памперсах. Возился со мной, как с родным сыном. И в больнице меня долго держали, чтобы мама окрепла хоть немного.

Оба молча плакали. Это была душераздирающая сцена. Вдруг Дмитрий упал на колени и стал просить у Тимура прощения. Он говорил сбивчиво, быстро, но его пылкая речь шла от самого сердца. Это был крик души. Художник просил его подняться, даже начал успокаивать:

– Давай, Дим, не будем уже ворошить прошлое. Хватит. Ты давай умойся, а то Ваня придёт, что ему скажем? Парню не надо знать об этом.

Дмитрий встал.

– Знаешь, Тимур, прощения мне нет. Но я всё равно буду его вымаливать у тебя и твоей матери. Я богатый человек. Позволь помочь вашей семье материально?

– Дмитрий, я работаю. Мои картины покупают. У меня есть всё необходимое. И прошу тебя закончить этот разговор. Можешь быть спокоен. Нет у меня больше камня за пазухой. Мы объяснились. Не могу сказать, что простил тебя. Но зла больше не держу.

Ваня хорошо рисовал. За год победил в трёх больших конкурсах. Его работы были признаны лучшими и теперь украшали стены галереи музея Дарвина. Тимур любил всех своих учеников, но к Ивану испытывал особенно тёплые чувства.

Кончился учебный год. Все разъехались на летние каникулы. Дмитрий оплатил Тимуру операцию и реабилитацию в Германии. Есть надежда, что он вернётся домой на своих ногах.

Поступок

Катя с Мариной когда-то учились вместе в институте и были подругами. После диплома растерялись, не виделись и не знали друг о друге ничего. Времена были сумасшедшие. Перестройка многих людей раздавила своим катком.

Поэтому подруги очень обрадовались встрече. Они привезли своих детей на экскурсию в музей Дарвина. А сами решили пойти в кафе поболтать, повспоминать, рассказать друг другу о себе. Столько лет не виделись! Экскурсия длилась более двух часов, так что было время расслабиться. Они устроились за столиком у окна. Сначала болтали наперебой, кто как устроился, у кого что. А потом Марина вдруг сказала:

– Кать, ты ведь многодетная? Как же ты могла решиться в наше время столько нарожать? У тебя ведь четверо?

– Да, четверо. Но трое из них приёмные. И я их безумно люблю.

– Приёмные? – удивлённо произнесла Марина.

– Да. Вот так сложилась моя жизнь.

– Расскажи, Кать, что произошло. Мне так интересно, – попросила Марина.

– Ну, слушай.

И Катя начала свой рассказ:

– Мы с Игнатом жили совсем бедно. Денег не хватало катастрофически. Он потерял работу, а я тут возьми и забеременей. Не вовремя, как мне казалось. С родителями отношения ужасные, жили на съёмной квартире, а тут ребёнок. Мы приняли решение сделать аборт. Долго не раздумывая, я пошла в больницу, в коммерческое отделение, заплатила и избавилась от малыша.

И вот тут начались мои страдания! Ни есть, ни спать не могла. Рыдала целыми днями. Мне снилась моя доченька, и она меня упрекала, что я её убила. Соседка посоветовала мне пойти в церковь. И я стала ходить на службу. Полегчало мне очень, но однажды ко мне подошла замотанная в тёмный платок женщина и сунула в руку книжечку.

Дома я прочитала. Это была брошюрка одной старицы, которая учила, как правильно молиться и избавиться от греха аборта. Нужно было много чего сделать. Не буду тебе забивать голову этими россказнями. Скажу только, что через некоторое время ко мне опять подошла женщина и сунула в руку другую книжечку. В ней приглашали грешниц к батюшке Истинной церкви отцу Амвросию.

И я, прочитав эту книжку, попёрлась в эту церковь. Она находилась в жилом доме в помещении разорившегося кафе. Пришла домой и стала звонить подругам в поисках денег. Не могла же я рассказать зачем. Игнат собирался в Турцию за товаром, и я говорила, что для него. Деньги настреляла, проводила Игната в поездку.

Когда возвращалась, то так навернулась в подъезде. Еле дошла до двери. Наутро нога отекла, появился синяк. Хорошо, что перелома не было. Когда собралась на службу, в ванной прорвало трубу. Пришлось собирать воду и ждать, когда приедет аварийка. Тогда со мной случилась истерика. Я была в такой панике. Как же, договорилась с батюшкой, а тут такое. Пришлось звонить и просить перенести встречу. Отец Амвросий человек был добрый и успокоил меня. Сказал, что это бесы меня не пускают.

Нет бы мне подумать, что ангелы держат! Надо слушать знаки судьбы внимательнее. Вот наступил долгожданный день. Думала, наконец-то вдохну полной грудью, освобожусь от страшного греха, смогу жить нормально, освобожусь. Я пришла в эту церковь. Мне показалось, что была очень красивая служба и длинная. Когда всё закончилось, вокруг батюшки как обычно толпились прихожанки. Ко мне подошла прислужница и повела в другую комнату. Прочитала молитву, побрызгала меня водой из бутыли и велела раздеться.

– Всё снимай с себя. Я же сказала – всё.

– Догола, что ли?

– Да, догола. И одевай вот это. И крест не снимай.

Она протянула мне белую ткань. Это была свободная рубаха до колен. Меня трясло от волнения. Во рту пересохло. Женщина меня стала успокаивать и дала выпить сладкий напиток. Не поняла, что это было, вино – не вино, чай – не чай. Сказала, что целебный отвар.

Я выпила, и через некоторое время мне стало спокойно и радостно. Дрожь успокоилась, пришло умиротворение. Знаешь, состояние было такое: «Что воля, что неволя – всё равно». Лёгкое головокружение, отяжелевшие ноги и руки. Отец Амвросий позвал прислужницу. Через минуту она пришла, взяла меня за руку и повела в какое-то помещение.

Это была небольшая комната. На полу лежал мягкий ковёр. У стены – письменный стол, кресло. В углу находился иконостас, горела лампада. Окно было закрыто плотными шторами. Напротив иконостаса в подсвечнике горели свечи. Пахло ладаном. Я вошла в комнату, ступая босыми ватными ногами на ковёр, перекрестилась и сама встала перед иконами на колени.

Амвросий закрыл за мной дверь. Он начал читать молитвы и кадить. Ну а дальше, думаю, ты поняла… Он подошёл ко мне сзади и поднял рубаху. Я вяло сопротивлялась, что-то пыталась сказать заплетающимся языком.

– Не сопротивляйся, девка! Надо же грех-то твой на себя забрать. По-другому никак. Не будь дурой! – шипел мне в ухо батюшка.

Я почувствовала, как он прижался ко мне и… Всё было как в бреду. Потом пришла прислужница, помогла мне одеться, дала выпить воды и поздравила:

– Ну вот и хорошо. Очистилась от деяний своих мерзких. С освобождением тебя!

Я заплакала, зарыдала. Доброта с тётки сразу улетучилась:

– Ты давай не дури. И не вздумай языком своим болтать поганым. А то муж узнает. Иди с миром. Чтобы в среду пришла. Без глупостей!

Помню, как с трудом дошла до дома. Впервые в жизни была рада, что Игната нет. Первым делом пошла в душ, тёрла себя мочалкой с такой силой. Хотелось сорвать кожу. Но это было невозможно. Потом легла, закуталась в плед и уснула.

Утром наступило «похмелье». Распухшее от слёз лицо, глаза-щёлки с набрякшими веками. Умереть! Это единственное, что хотелось в тот момент. Я не знала, что делать. Не могла больше быть одна ни минуты. И тут на счастье позвонила Лариска. Она поняла, что произошло непоправимое, и примчалась.

Ларка смогла найти для меня нужные слова. Пусть говорят, что не бывает женской дружбы. Враньё. Тем, кто говорит, просто не повезло. А мне посчастливилось. Лариса позвонила знакомому доктору, сделала мне больничный. Уговаривала меня, приводила в чувства. На телефонные звонки она отвечала и говорила, что я уехала к маме в Ейск, мол, та приболела.

Прожила у меня Ларка четыре дня, как раз до приезда Игната. К этому времени я очнулась. Нужно было жить дальше.

Вот такая гадость со мной случилась. В то время столько сект всяких развелось, экстрасенсов, магов, ведуний. И люди шли к ним со своими бедами, проблемами. Несли свои сбережения, порой последние деньги, влезали в долги, но всё равно несли.