Юноша и Зверь. [история чёрного серебра]

Антон тут же почувствовал, как волоски на коже вдоль позвоночника медленно становятся дыбом.

– В чем дело, Глаша?

– Батюшка Антон Савельевич, тут к вам пожаловали…

– Кто? Кубасов?

– Нет. Они не изволили…

– Это я, мой друг! – послышалось из гостиной, и в прихожую выглянул тот самый светловолосый господин, который столкнулся с Сашей возле Гостиного.

Взгляд Ижевского мгновенно похолодел, а челюсти сжались, как в мертвой хватке. Секунду-другую они, не говоря ни слова, смотрели друг другу в глаза.

– Глаша, иди на кухню. Оставь нас, – велел Антон.

Едва за старушкой закрылась дверь, он вихрем пронесся в комнату, едва не сбив незваного гостя. Тот лишь весело рассмеялся.

Антон, напротив, не знал, куда ему деться. Он сбросил пальто прямо посреди гостиной, взял в руки, а затем бросил какую-то книгу, отдернул гардины, выглянул в окно, шарахнулся от него прочь.

– Как же я надеялся, что обознался! Зачем? – спросил он, наконец. – Зачем вы здесь?

– А вы не пробовали мятный отвар, мой друг? Говорят, он успокаивает, – протянул господин. В его словах был едва различим английский акцент.

– Столько лет… Боже!

– А кто такой Кубасов?

– Купец. У нас с ним общее дело.

– У вас с ним? О, поздравляю, мой друг! Сумели-таки распорядиться деньгами и жизнью.

– Замолчите! Нет, это, право, невыносимо. Зачем вы здесь?

– А что ж с того, что мне полюбился Петербург, а вы – единственный мой здешний знакомый? – растерянно произнес англичанин, но затем хитро прищурился. – Ладно, не стану лукавить. Я действительно приехал сюда по воле случая, но теперь меня интересует тот очаровательный юноша, который имел неосторожность чуть не сбить меня с ног сегодня у Гостиного Двора. Кто он?

– Это мой племянник, – пробормотал Антон.

– Помнится, ты рассказывал, что был в семье первым и последним.

– А он не родной. Двоюродный.

– Вот как! А знаешь, жаль, если подобное начало знакомства стало бы и его концом. Ежели хочешь, заходи вместе с ним ко мне. Адрес ты знаешь – я не меняю старых привычек. Посидели бы вечерок за стаканом глинтвейна, как настоящие, старые друзья.

– Нет.

– Какой непреклонный! Жаль, жаль… Хотя, чему я расстраиваюсь? У него на фуражке ведь был номер его гимназии! Так и хочется познакомиться поближе с твоим племянником.

– Стой! Довольно…

– Да, мой друг?

Антон, потупив взор, подошел к англичанину. Тот уже не сдерживал улыбки в предвкушении его согласия.

– Хорошо, будь по-твоему, – вымолвил Антон. – Я приведу его. Скажи, когда.

– У меня самого свободно все время, так что не смею вас стеснять и неволить. Когда вам будет угодно.

– Мы с ним видимся в среду…

– В среду? Прекрасно. В среду я ничем не занят, ровно как во вторник и в четверг. Договорились! Ну что, друг мой, поцелуешь меня на прощание по русскому обычаю?

– Обойдешься, – процедил Антон.

– Ну и шут с тобой, mon mеchant! До скорого свидания. Хотя, подожди минуту. Как зовут нашего мальчика?

– Александр.

– Чудное имя. Итак, до среды!

– Да, да… У меня только одна просьба.

– Слушаю.

– Я приведу его к тебе. Ты удовлетворишь свое любопытство и не ищи потом с ним встречи.

– Здесь будь по-твоему! – быстро согласился англичанин. – Ну, не унывай, мой друг. Я ведь его не съем. До встречи, – он хлопнул Антона по плечу и, распахнув так и не запертую входную дверь, поспешил прочь, будто времени у него вовсе не было.

На следующий день, в субботу, Елена Андреевна собралась в гости к подруге, Ольге Михайловне Аловской.

Да и не просто в гости – намечался чуть ли не поэтический вечер. Дело в том, что госпожи Аловская и Кононова и прочие дамы их дружеского круга были настроены на весьма мистический лад и со дня на день ожидали если не конца света, то хотя бы нового Мессию. А в последние месяцы еще и усиленно сочиняли гимны и элегии в честь предстоящих событий.

Как-то раз Саша спросил мать, вправду ли та верит во все, о чем говорит. Она лишь сказала, что он еще слишком мал, чтобы обсуждать с ним такие сложные вопросы.

Впрочем, это не мешало брать его в этот раз с собой. «Оленька и Софи захотели на тебя взглянуть», – пояснила она.

Что ж, слово большеглазой Софи было непререкаемо в этом кружке. Да Саша был и не против еще разок взглянуть на сие «благородное собрание». Свидетелем таких встреч он был лишь дважды, когда дамы собирались на квартире у Кононовых.

И вот, поутру Дмитрий Петрович удалился на работу (он владел и заправлял небольшой, но довольно прибыльной типографией), а Денис – к институтским товарищам, у которых он бывал чаще, чем в родном доме.

Елена все крутилась перед зеркалом. Не могла же она ударить в грязь лицом перед подругами! У Оленьки наверняка будет какая-нибудь обновка, а о Софи и говорить нечего.

Наконец она решилась и оделась во все черное. Главным доводом стало то, что с черным гардеробом прекрасно будет смотреться ее бессменное и любимое кольцо с огромным куском белого янтаря.

Затем она бросила в сумочку свою маленькую тетрадь со стихами и кликнула Сашу, который уже битый час маялся у себя, готовый к выходу.

На трамвае они проехали до Знаменской, а оттуда уже до квартиры Аловских было рукой подать. По пути Саша еще раз отметил, что ехать в трамвае по субботнему Невскому – особое удовольствие. За стеклом ведь открывается целая экспозиция самого разнообразного народу: и невероятно важных господ, и развеселых гуляк и студентов, и суетливых лавочников, для которых выходной день самый что ни на есть рабочий, и такой городской бедноты, для которой и разницы-то нет – выходной день или будний.

А возле Знаменской церкви нашелся и вовсе замечательный экземпляр: бородатый человечек, стареющий, но не дряхлый, несмотря на погоду – в ветхом тулупчике и ушанке, и, несмотря на время суток, – пьяный насмерть. Стоял он на самой паперти, рядом с убогими старушонками, одной рукой украдкой, стыдливо покуривая папиросу, а другою – прося подаяния. И ведь подавали!