Юноша и Зверь. [история чёрного серебра]

Сашу он завидел издалека: тот, распрощавшись с тремя товарищами, зашагавшими в другую сторону, пошел привычной походкой, чуть ссутулившись от тяжелого ранца.

Гимназист, похоже, так глубоко задумался, что ничего кругом не замечал, и остановился лишь после того, как Антон дважды его окликнул.

– Антон! Здравствуй. Отчего ты здесь?

– У меня к тебе дело, – сообщил Антон.

– Что-то случилось?..

– Разве бы я не сказал тебе тогда? Нет! Тут дело в другом. Как бы сразу сказать?.. Ты не против сегодня заглянуть к одному знакомому?

– Нет. А что за знакомый? Я его знаю?

– Так все не разъяснить. Пойдем быстрее – сам все увидишь.

Саше неловко было признаться, но такое приглашение немного огорошило его. Да и вел себя Антон странно, особенно, говорил – как будто веселым, но на деле – звенящим от напряжения голосом. И особенно – взглядом.

«Так смотрит, будто ему больно», – отчего-то подумалось гимназисту.

– Темнишь. Ну да что делать – пошли!

Шли они пешком, дворами, будто бы в сторону набережной Фонтанки, и вроде не слишком спешили. По дороге Антон уточнил, действительно ли Дмитрий Петрович занят до самого вечера и Саша может быть абсолютно свободен.

– Да он каждую среду раньше половины десятого не приходит! Антон, что с тобой? Может, не пойдем к этому знакомому?

– Глупости какие! Нет, душа моя, все прекрасно. Даже не думай тревожиться. О, вот мы и пришли.

Они поднялись на третий этаж. Мельком, словно уже привычно, Антон оглядел две двери и нажал на кнопку электрического звонка.

Открыли быстро. На пороге стояла и учтиво им улыбалась мулатка в строгом платье горничной.

– Проходите, господа, – пригласила она их, отступая чуть в сторону. – Мистер Лорел ждет вас.

Антон слегка подтолкнул Сашу внутрь. Тот принялся во все глаза рассматривать декор прихожей. Стены были обиты такими обоями, что казалось, будто они в золотистых шелках, под высоким потолком, в центре небольшой аккуратной лепнины, висела миниатюрная люстра, в которой каждый хрусталик сверкал каждой своей гранью. Почти всю стену напротив двери занимало гладкое, новехонькое зеркало, а прямо перед ним на специально отведенном столике, в виде дорической колонны, стоял миниатюрный Дионис.

Осматривая все это, Саша не заметил ни как ему помогли снять шинель, ни какими взглядами обменялись служанка и Антон… Она глядела, улыбаясь, а тот смотрел в высшей степени недовольно и даже хмуро.

Девушка поспешила отворить следующую дверь, и они прошли в гостиную. Несмотря на ранний час, гардины на окнах были задернуты, но от этого становилось еще уютней.

Здесь, как и в прихожей, все было красиво, ново и дорого. В высоких напольных вазах стояли кремовые лилейники.

На одном из двух больших, обитых светлой тканью диванов сидели двое мужчин. Первый, блондин в белоснежной сорочке с расстегнутым воротом, темных брюках и жилете и в просторном, цветастом персидском халате. Другой, рыжеволосый, был одет в темно-зеленый, в крупную клетку, костюм, на носу его поблескивали очки в тонкой позолоченной оправе.

Едва вошли гости, они прервали свою беседу и первый поднялся, и только тут Саша понял, что перед ними тот самый англичанин, с которым он давеча столкнулся у Гостиного.

– Добрый день, мой дорогой юный друг. И добро пожаловать, – молвил хозяин, улыбаясь совершенно искренне, даже радостно. Едва заметный акцент делал его речь даже приятной на слух. – Антон – наш с вами общий друг. К сожалению, он отчего-то не сразу узнал меня тогда, у Гостиного Двора. Зато теперь я очень рад приветствовать вас обоих. – Он с улыбкой посмотрел на хмурого Антона, на удивленного Сашу. – Позвольте представиться. Филипп Лорел, к вашим услугам.

– Александр Кононов, – отвечал Саша, пожимая протянутую руку.

– Доктор Саймон Мейерс, – представил Филипп своего компаньона, в котором Саша теперь точно узнал второго господина, бывшего тогда с мистером Лорелом.

Тот уже стоял рядом и с радостью подал руку каждому из гостей.

– Чрезвычайно рад встрече, – заверил он.

Филипп оглядел всех троих с довольной, прямо-таки кошачьей улыбкой, как бы говоря: «Наконец-то мы в сборе!»

– Кэт, можешь быть свободна, – отослал он служанку и тут же вновь обратился к гостям: – Прошу, садитесь…

Филипп и Саймон сели на прежние места, Антон с Сашей – на второй диван, напротив них.

И вот что странно – хотя Саше была неясна причина такой безоблачной радости англичанина, тот не вызывал в нем ни раздражения, ни неприязни. Тот скорее был мил и даже забавен – словно мальчишка, разворачивающий коробку с новенькими солдатиками.

Чтобы избежать неловкой паузы, Филипп поспешил начать разговор.

– Не перестаю удивляться петербургской погоде!

– Тогда несомненно, что вам для отдыха больше подойдет Италия, – проговорил Антон. – Зачем же мучить себя нашим скверным климатом.

– Я разве сказал, что здешний климат доставляет мне хоть какие-то неудобства? Он просто немало меня удивляет – и только. Особенно, как я понимаю, погода своенравна по весне. Жаль, что соответствующих исследований не проводилось, но, руку даю на отсечение, что именно весною самоубийства расцветают пуще подснежников.

– Почему? – изумился Саша. – Весна – это ведь не что иное, как пробуждение жизни.

– С какой-то точки зрения – да, – чуть склонив голову набок, принялся пояснять Филипп. – Но, согласитесь, Александр, что весной может пробудиться лишь то, что пережило зиму. Все-таки весна это не только возрождение нового, но и конец старого. Все силы – и людей, и природы – остались там, в борьбе за жизнь…

– Вы так говорите, мистер Лорел, будто не о смене времен года, а о Французской революции, ей-богу!

– Миром, мой мальчик, правят законы более древние, нежели Заповеди Моисея. И действуют они на все одинаковым образом, равно сильно и непреложно: и на перемещение небесных тел во Вселенной, и на жизнь кошки. Это, ежели хотите, и есть проявление высшего разума, именуемого Богом… Зима, Революция, война, личная хандра человека – за всем этим следует вначале опустошение и бессилие, но лишь затем возрождение, новый виток, новый росток жизни.

В разговор вступил и Саймон:

– Зимой было за что бороться, о чем мечтать. Пришла весна – сил не осталось вовсе, мечты не сбылись. Вот и все.

– Браво, мой друг, – Филипп даже хлопнул в ладоши. – Резоннее и я бы не объяснил! Да, Александр, я хотел кое-что оговорить по поводу ваших слов о неестественности войн и болезней. Но это через минуту другую…

Он поднялся со своего места и потянул на шнурок вызова прислуги. Вновь вошла темнокожая Кэт. На подносе у нее стоял пузатый глиняный котелок и четыре блестящих серебряных бокала на коротких ножках, похожие на миниатюрные кубки.

Водрузив поднос на стол меж хозяев и гостей, Кэт сняла крышку с котелка и стала разливать по бокалам дымящееся красное варево.

Не сдержавшись, Саша вытянул шею и заглянул внутрь котелка. В ровной, горячей, темной массе виднелись зерна и звездочки специй и золотистые дольки апельсина.

Видя его любопытство, Кэт украдкой улыбнулась.

– Надеюсь, вы любите глинтвейн? – обратился Филипп к гостям, задержав взгляд на Саше.

– Не знаю, – вдруг нерешительно пробормотал тот. – Ведь пост все-таки.

– Ах, бросьте! Вы в данный момент находитесь с иноверцами. Так любите?