– Почему ты спрашиваешь это у меня?
– У кого еще? Я не знаю никого старше вас.
– Хочешь, стало быть, мое мнение? Вот оно, какое есть: этот мальчик – маленький дурак, который возомнил, что осознал и понял, что такое смерть и что такое одиночество. А насколько может по-настоящему захотеться умереть и почему, ты, может быть, однажды поймешь сам.
Видя, как расширились глаза гимназиста, римлянин вдруг повеселел.
– Ну-ну, довольно! Carpe Diem[1 - «Лови день», «лови момент», «живи сегодняшним днем» (лат.)], малыш. Не унывай, пока сам хочешь жить. Ведь даже ваш плотник называл уныние грехом. Пей, пей.
Саша послушно отхлебнул чаю, но без особого желания и аппетита.
– Может, хоть скажете, что будет в первую субботу? А то ведь скоро уже…
– Не тревожься об этом. От тебя ровным счетом ничего не потребуется – только присутствовать, получать удовольствие от общения.
– С кем предстоит общаться?
– В субботу и узнаешь. Тем более, что тут мне приходится полагаться на чужое слово, а я это не слишком люблю – кто знает, что произойдет в последний момент?
Саша кивнул, хотя ни бельмеса не понял из слов наставника. Такая таинственность, такая загадочность представлялась ему не чем иным, как неким заговором Марка и Филиппа. И почему-то никак не получалось представить приятный сюрприз в их исполнении.
Вечером первого учебного дня, как и обещал, вернулся папенька.
Вернулся он в прекрасном расположении духа, даже время от времени что-то напевал. Единственное, что несколько его встревожило – это отсутствие вестей от супруги.
– Хотя, она же с Софи, – решил он, в конце концов. – Когда она помнила о времени в ее обществе?
«Да уж, слава Богу, что не с Ариночкой, – подумал Саша. – Лишь бы только Софи своими символизмами и оккультизмами отвадила маман от той блажи».
Папеньке про Ариночкины проповеди он пока не рассказывал.
Сели ужинать. Лиза на радостях, что семейство вновь собирается и жизнь налаживается, изваяла пышную, румяную картофельную запеканку и напекла булочек с медом и орешками. Саша выбрал кусок запеканки с самого краешка, где поменьше мяса, и стал есть размятую картофельную мякоть, оставив румяную корочку на потом.
Папенька побеседовал с Денисом о делах в университете, о предстоящем годе и о дальнейших планах. Денис непременно хотел после окончания университета ввязаться с какое-нибудь «верное, интересное дело», ни в какую не желая делить с отцом управление типографией. До спора дело пока не доходило – слишком уж хорошее настроение было у Дмитрия Петровича. Поэтому обсуждение вопроса карьеры старшего сына он отложил до лучших времен и переключил внимание на младшего.
– Как в гимназии дела? Что нового?
– Да все как обычно, кроме разве что… – Саша осекся, запоздало решив, что новость чересчур жуткая.
Но папенька тотчас нахмурил брови.
– Кроме чего?
– Коля Игнатьев, ученик шестого класса синильную кислоту выпил.
– Что, прямо в гимназии?!
– Нет-нет, дома. Завтра отпевание.
– Зачем же он?
– Никто не знает. Он тихий был, мало с кем дружил.
– Что творится с Россией? – покачал Дмитрий Петрович головой. – Уже дети на себя руки стали накладывать.
– Думаешь, последние времена?
– Не знаю, что и думать.
Денис махнул рукой.
– Нечего впустую кликушествовать, Сашка. Вначале Знамение должно быть: огонь с небес или всадники. Вот, дирижабль на ипподром упадет – и начнется светопреставление. Или родится какой-нибудь с рогами, с копытами…
– Лось, что ли?
– Нет, антихрист.
– Как будто лось не может быть антихристом. Какой ни есть, а все ж – зверь.
Дмитрий Петрович вздохнул:
– Скажи теперь, Саша, если сей зверь не придет, что сам делать думаешь? У тебя ведь этот год в гимназии последний. Экзамены – а дальше что?..
Саша медленно отодвинул тарелку с остатками нетронутого мяса из запеканки. Какие же у него теперь планы? С начала лета он так и не задумался над таким простым будущим, как поступление в университет… Откровенно признаться, он и раньше об этом редко думал.
– Мне всегда была интересна история… – пробормотал он.
Дмитрий Петрович усмехнулся его словам, будто ребячеству.
– История, любезный мой, точная наука. Это тебе не Дюма и не Вальтер Скотт. И уж точно не Верн с Купером. История – это даты прежде всего. Даты, даты, даты… – для пущей убедительности он трижды хлопнул ладонью по столу в такт словам. – А ты ведь все аккурат перед экзаменом зубришь, а потом из головы с легкой душой выбрасываешь. Разве нет? Ты подумай хорошенько: может, университет вовсе не для тебя? И здоровье можешь окончательно там подорвать.
Саша закивал.
– Да, я знаю, что надо решать, что надо все трезво рассудить, но я бы хотел подумать еще сколько-нибудь времени – просто понять кто я…
– Все верно – думай, понимай, у тебя еще почти год есть. И вот еще о чем подумай: мне Алексей Иванович – ну, Барятов, какой же еще? – сказал, что у него на примете есть одно местечко неплохое. Его давний приятель занимается торговлей – пуговицы, иголки, булавки, нитки, прочая галантерея. Одна лавка у него уже есть, хочет в следующем году открыть вторую. Нынешний его секретарь и помощник станет тогда ее управляющим, а ему самому понадобится новый. Ему нужен молодой, сообразительный – с этим у тебя все хорошо. Конечно, нужно с арифметикой дружить, но там ведь и не движения небесных тел надо вычислять. Справишься.
За столом воцарилось неловкое молчание. Наконец, прыснул со смеху Денис:
– Сашка, пуговицы и деньги!
Дмитрий Петрович недовольно посмотрел на него, а Саше и вовсе было не до смеха. Галантерея – реальная, почти осязаемая, так и встала у него перед глазами.
– Ты его не слушай, – велел отец. – Подумай хорошенько – не год, конечно, хорошо бы ответить раньше. Но еще какое-то время у тебя есть.
– Ладно, папенька, – смирно согласился Саша. – Я подумаю обязательно. Спасибо…
И Саша думал весь оставшийся вечер и всю оставшуюся ночь. Он думал: «Неужели это то, к чему я пришел и чего заслуживаю?». А чего иного он мог желать и требовать от обычной мирской жизни?