Записки уличной торговки

    (Русск. пог.)

Это я про наших родителей, про всех пожилых людей. Через такие муки и испытания прошли! Мы по сравнению с ними слабаки. Вот рядом со мной торгует Геннадий Александрович, единственный среди продавцов дачного товара да домашних заготовок мужчина. Уж не один сезон стоим с ним рядом за прилавком. Пожилой, давно пенсионер. Торгует всегда до самого захода солнца. Зимой в пятом часу заканчивает, когда на колокольне ближайшей церкви начинают бить колокола к службе, летом – в восьмом часу вечера.

Иногда подходит к нему жена. Она в хорошей шубе, не утратившая остатки женственности и красоты. Проведает мужа, недолго постоит около него, молча окинет нас строгим взглядом – не появились ли соперницы? И уходит, спокойная. А какие мы конкурентки – в недоношенных мужьями полушубках и валенках сорок пятого размера, синие от холода?

Жена Геннадия Александровича отправляется по своим делам. А дел у неё много. Это она по осени закатывает такие красивые консервы – огурцы, помидоры, салаты, баклажаны, маринует капусту, солит и сушит грибы, замораживает ягоды! Уходит жена, и опять Геннадий Александрович остаётся в нашем распоряжении. Наши-то мужья и любовники давно сбежали от нас. Кто – к молодухам, а кто и дальше, откуда пути назад нет. Иногда мы с Геннадием и пококетничаем – чего скрывать? День большой, делать нам нечего – за товаром нашим не ломятся. Расспрошу-ка его про жизнь!

Вот что узнаю. Родился он в 1937 году, первенец в молодой семье. Но через два года началась Финская война. Папку его, первого парня на деревне, Сашку, гармониста и отчаюгу, забрали. Погнали туда, где, как говорится, «Макар телят не пас». И пропал парень ни за грош – закоченел где-то в зимнем финском лесу, на линии Маннергейма, в своём летнем обмундировании! Да и не он один – тысячи… Народа-то наши доблестные генералы никогда не жалели. Так что Гена отца своего не помнит. Осталась на память о нём только жёлтая от времени похоронка.

А Агафье, матери, надо было жить дальше. В деревне и с мужиком прожить нелегко, а одной, вдовой да с ребёнком… Но встретился, встретился хороший человек! И в 1940 году родилась дочь Мария. Как все семьи, строили планы, надеялись быть счастливыми. Однако сбыться им было не суждено.

Началась Великая Отечественная. Забрали у Агафьи и этого мужа.

Ну, сами знаете – мясорубка первых месяцев войны… Этот тоже сразу сгинул. Пропал второй муж. Попал ли в окружение, погиб ли под бомбёжкой? Неизвестно. Ни одного письма не успел написать! Может, и до сих пор косточки где-нибудь догнивают, непогребённые?.. И опять Агафье вместо мужа – бумажка: «Пропал без вести».

Те генералы и командующие фронтами, которые до войны примеривались шапками противника закидать, за три-четыре месяца так далеко драпанули, что назад территории отвоёвывать пришлось три года. Сравните – до Волги немцы нас гнали 3 месяца, мы их назад – три года!..

Вот уже и двое деток у безответной Агафьи. Голод, холод, недостатки. Тяжёлый сельский труд, работа в поле, в лесу, на ферме. Ни дров взять негде, ни еды, ни денег, а за работу зато строго спрашивают! Как хочешь, так и живи. Расти новых членов общества! Государству люди нужны всегда – чтобы преодолевать препоны и трудности, созданные доблестными нашими руководителями, на войну опять же, в трудовые лагеря, чтобы и в тюрьмах было кому гнить.

Но никогда не перестаёт мечтать о счастье русский человек! И на вдову с двумя малютками нашёлся охотник. Понятно, что во время войны не демобилизовать могли только не годного для службы человека, слабого да больного. И в 1943 году рождается у Агафьи ещё один сын! А отец его умирает от туберкулёза уже в 1950-м. Не знали тогда средства от этой страшной болезни.

Мало Агафье обычных, текущих проблем – как поставить детей на ноги, накормить да обогреть, так появилась ещё одна: у дочки Маши вдруг стал расти горбик! Вроде и травм больших не было, а горб растёт себе да растёт. Фельдшер и акушерка в деревне – вот и вся медицина. Но те только руками разводят – нет средства помочь, смирись!

Но разве мать может смириться? Агафья заворачивает несколько яичек в тряпочку, берёт дочь за руку, ведёт к бабке Костылихе на другой конец деревни. Та за всё бралась! По-настоящему-то её Устиньей звали. Пошептала на воду, побрызгала на кривую детскую спинку, поводила по ней черенком деревянной ложки с каким-то не то заговором, не то молитвой. И что же? Стал горб исчезать. Поправилась девочка!

Геннадий Александрович вспоминает, что в семь лет сам уже, как и другие деревенские мальчики, считался рабочей силой – участвовал во всех работах и дома, и в поле, и в лесу. Как-то поехал на одолженной у соседа лошадёнке с топором за дровами и повредил себе руку – он показывает мне старый шрам. Осталась отметина на всю жизнь! Попытайтесь представить своего семилетнего сынишку с топором в зимнем, морозном, заснеженном лесу с лошадью, которой надо управлять, с телегой, которую надо наполнить дровами, с раной, из которой хлещет кровь!.. Ничего, справился – старший ведь! А кто ещё-?? матери поможет? Не до капризов!

Тут другая беда – от голода, что ли, у него, у Генки, на глазах образовались бельма. Фельдшер опять руками разводит. А Костылиха за несколько яиц снова помогла. По её совету мать толкла мелко-мелко сахарный порошок и засыпала сыну в глаза… Не знаю, что подумают на этот счёт врачи, а только сейчас Геннадию Александровичу семьдесят шесть лет, и он видит даже электрические провода на другой стороне улицы! Чудеса народной медицины?..

– Мне до сих пор мать жалко, – говорит он. – Тридцать пять лет проработала она только дояркой. Зима ли, лето ли, сухо или дождливо – а надо три раза в день сходить на ферму за несколько километров от деревни, выдоить десятки коров, вернуться, дома обиходить и детей, и свою скотину… Как руки у неё болели! Как кричала по ночам! Или в поле пошлют работать за пустые трудодни. Девять километров туда, девять – обратно. Да там, на поле, норма на день – попробуй не выполни! В тюрьму посадят! Саботаж… То морковь полют, то свёклу, то сено ворошат… А сердце за детей как болит – каково-то им дома, неразумным, недосмотренным? У деток свои обязанности: привяжут младшую сестрёнку за ножку к столу ли, к кровати ли, чтобы в беду не попала, да управляются, как могут, по хозяйству – у каждого свой урок!

В последние годы жизни, в наше уже время, мать Агафья жила у дочери Марии в Омске. Сейчас сестре Геннадия Маше семьдесят два, она сохранила молодую осанку и по-прежнему стройная. Про горб и не вспоминает. А матери их было суждено прожить восемьдесят четыре года. Она вырастила всех детей не только достойными, но и сильными. Какой была сама. Ведь и их судьба не баловала.