Вкус подчинения

Солодову он хотел, желал подарить ей все….

А этой твари хотелось лишь показать, где ее место. Их место.

Давид стянул с плеч пиджак – медленно, чувствуя на себе ее острый взгляд. Но он прекрасно знал, что, как только повернется спиной, Майя его укусит.

Плеснул себе воды и выпил, почти не шевелясь, обдумывая, с чего начать игру.

Давид сам подошел к стене, увешанной разными БДСМ-атрибутами.

Нашел. Для начала. Простую собачью чеплашку.

Плеснул воду в миску, поставил возле кресла, в котором сам вальяжно развалился.

Но это было только внешнее спокойствие, пока внутри, сметая всю симпатию на своем пути, бушевал ураган. Она хотела стать шлюхой, он покажет, что такое унижение нижней на самом деле.

– Ползи сюда, – потребовал Давид звенящим от напряжения голосом, чувствуя, как от осознания, кто перед ним в покорной позе, разбухает член и плавятся мозги. – Ползи сама, пока я не заставил!

Майя колебалась еще пару мгновений, словно борясь с собой, но сделала, как было велено, и остановилась прямо перед ним.

Когда она подползла на достаточное расстояние, Давид, уже дурея от близости столь желанного тела, взял поводок, дернул за него и заставил посмотреть в глаза.

Его мучили противоречия. Кто она?! Кто она такая на самом деле?!

– Значит, ты шлюха? Это твоя основная работа?

Она хотела отвести взгляд, но Давид не дал, дернув за поводок повторно.

– Отвечай!

– Я буду такой, какой пожелает мой Господин.

Безумие приняло новые катастрофические масштабы, ведь Давид так мечтал услышать что-нибудь другое. Мечтал о ком-нибудь другом. А эта… Тварь.

Рукой он направил ее голову вниз, резко, грубо наклоняя, и прогремел прямо в ухо:

– Докажи! Лакай воду, как собачка у ног хозяина.

Глава 20. Майя

Мне здесь не нравится. Это место еще больше напоминает бордель. Даже больше, чем холл, где нас выставили на продажу.

Чего только стоит стена, увешанная приспособлениями для пыток. И только и осталось, что задержать дыхание и смотреть в пол глаза, когда Давид Маркович идет туда и долго выбирает.

Страх стекает по спине, тело наливается тяжестью, уже готовое терпеть боль.

Когда мужская рука уже потянулась к черному, лакированному стеку и даже его погладила я застыла от страха, но она тут же сменила направление и взяла подвешенную на крючке миску.

Я прикрыла глаза. О, нет. Лучше уж боль, чем это унижение.

Лакать как собака в ногах у хозяина.

Почему же мне казалось, что он не такой. Почему в больнице Давид Маркович выглядел почти нормальным. Без этого взбешенного лица и глаз, разве что не мечущих молнии.

– Ползи сюда, – шипит он, наливая в миску воды и я замираю. Не могу двинуться с места. Надо идти, надо выполнять свою роль. Всего месяц, всего какой-то чертов месяц. – Ползи я сказал, сюда!

Делать нечего и я, собирая всю силу воли, ставлю руки на мягкий ворс ковра и передвигаю ими в сторону хозяина, стараясь как учили, сильнее прогнуться в спине. Теперь именно так я должна его называть. Хозяин. Потому что он купил меня и будет обращаться, как с тряпкой у своих ног.

Почти у самых ног, но взгляд поднять не успеваю.

Шею вдруг сдавливает ошейник, почти перекрывая воздух и мешая вскрикнуть и я оказываюсь лицом к лицу со зверем. С затаившимся, притихшим зверем, готовым укусить в любой момент.

– Отвечай! – уже рявкает он и я понимаю, что пропустила фразу. Как в театре на сцене прослушала.

– Я буду такой какой вы пожелаете меня видеть, – заученная реплика, которую меня заставила выучить Таня ничего не значит. Лишь уносит меня в позорные дали выше. Зато мне объяснили, что это выручалочка в любой ситуации.

Он буравит меня взглядом еще некоторое время, поджимая губы и раздувая ноздри, как бык перед убийством тореадора, словно ожидая, что я рассмеюсь и заявлю, что пошутила. Но молчание затягивает, а вязкая тишина сдавливает грудь тисками. Сколько же можно?! Потом Давид Маркович резко наклоняет мою голову вниз, прямо к миске.

– Лакай, лакай как собака.

Я не могу, не могу.

Качаю головой, но он насильно пихает мое лицо в воду, практически топит. Я чихаю от воды попавшей в нос и он снова заставляет смотреть на себя: на влажные на висках волосы, на длинные ресницы, на четкую линию подбородка и чуть сгорбленный нос.

Наверное, будь я чуть нежнее, шея бы уже сломалась, от постоянного, как на веревочке, болтания.

– Рабыня должна повиноваться и выполнять любую прихоть хозяина, разве тебя не учили? Разве ты не опытная шлюха?

Глава 21.

«Я не шлюха», – хочется мне крикнуть, но я лишь киваю, не смея отвести взгляд от синевы его глаз. Такого чистого насыщенного цвета, как небо, уходящее в сумерки, как масляная краска, как шелковая ткань. И я тону там все сильнее, ощущая, как меня затягивает этот омут.

Выхода из ловушки собственных чувств нет.

Не понимаю.

Он унижает, он заставляет меня лакать воду из миски, и это только начало извращений, а я уже погибаю и трепещу от силы рук, что сжимают мое плечо.

Я сошла с ума?

– Почему ты так смотришь? – рычит он и подтягивает меня ближе, хватает рукой затылок и шепчет в губы: —Почему ты так смотришь, сука?

Как, спросить уже не успеваю, его рот, как локомотив, обрушивается на меня, Давид требует подчиниться своей власти, открыться, впустить язык, принять и полюбить жестокость, с которой он ласкает шелковую влажную глубину.

Прерывает поцелуй резко, словно боится болезнью заразиться, и откидывается на спинку кресла, тяжело дыша и кивая на свой пах.

В эту секунду я очень жалею, что не обладаю способностью заглядывать в голову человеку или становиться невидимкой.

Зато я хорошо умею делать то, что он от меня сейчас хочет. Ждет, пока давит взглядом. Практика была единожды, но Алексей очень старался научить меня поскорее, чтобы насладиться поистине глубоким минетом.