Бандит по соседству

Придурок. А чего еще я хотела услышать от озабоченного преступного элемента?

Встала, выхватила тетрадь и толкнула плечом, чтобы пройти мимо, но мне это не удалось. Он выставил руку, как чертов шлагбаум, и я оказалась в плену между стенкой и его большим телом. Я вообще никогда не любила высоких парней. Смотреть еще на них – снизу вверх, но с ним это ощущается по-другому. И даже обида с ним ощущается иначе. Только вот смущает рука, что плавно переместилась на мое плечо и легко его поглаживает. А еще смущает, что я сама как-то стою и ничего сделать не могу. Когда меня касается Миша, мне сразу щекотно, я сразу болтать начинаю, а тут молчу, молчу и в глаза его распутные смотрю. В них столько грязного порока, но я, все равно, не могу пошевелиться.

– Трахнулась уже со своим кикбоксером? – вдруг слышу его вопрос и словно ото сна просыпаюсь.

– Что? Нет, конечно! Как вы вообще подумать могли?

– Встречаешься с ним целую неделю и еще не дала?

– Всего неделю! – почти пищу, потому что его рука спускается по руке к моим замершим пальцам, которые он перебирает.

– Если люди хотят друг друга, то неделя – это очень долго, – Господи, Лиза, ну, сделай что-нибудь, что ты стоишь, почему даже не толкнешь его?

Толкаю. Двумя руками в грудь, но это как по бетону бить. Он даже не дернулся. Продолжил гладить, теперь уже ногу, дергая нервные окончания, вызывая тахикардию – не меньше.

– Раз ты не хочешь его, значит, хочешь меня? – он наклоняется, а я, наоборот, сползаю, потому что на грани того, чтобы согласиться со всем, что он хочет. Со всем, что он от меня потребует. Стекаю водой и на коленках протискиваюсь мимо него. Поднимаюсь, отряхивая ноги.

– Он вряд ли на мне женится, если я пересплю с ним. Или с вами.

– Резонно, – хмыкает он и наклоняется, чтобы поднять упавшую тетрадку. А потом вдруг садится на мое место, двигается так, что остается еще одно. – Да что ты переживаешь? Сказал же, пока целка, не трону. Садись, помогу с английским.

Я вся подбираюсь, складываю руки на груди.

– Вы как джин, который исполняет желания, только за каждое потом придется расплачиваться.

– Забавное сравнение. Ну, ты же не маленькая, знаешь, что за все нужно платить. Да садись, у меня сегодня уже намечен секс, так что считай, что ты в безопасности.

– А откуда бандиту знать английский?

– Ну, бандитом я был не всегда. Даже закончил вуз по международному праву. Садись, пока я тебя домой не отправил, тебе же явно туда не особо хочется.

– Не особо, – сдаюсь я и сажусь рядом, но стараюсь отодвинуться, чтобы не касаться его большого бедра. Но, все равно, невольно засматриваюсь на контраст наших коленей, ладоней, пальцев. У него все такое большое, а у меня…

– Лиза. Смотри сюда. Это неправильный глагол.

– Ага… – очень неправильный.

Сидеть рядом с ним сплошная пытка. Пусть и очень-очень сладкая. Меня словно связали, щекочут по самым чувствительным местам, а я все смеюсь, смеюсь, но еще немного, и начну плакать, потому что его запах, как яд, проникающий в мой организм, отравляющий меня изнутри. Мои принципы. Мои цели. Оставляя мне лишь оголенный, самый примитивный инстинкт.

Не знаю, заметил ли он, что жмусь сильнее, что дрожу, ощущая силу и твердость его мышц. Запредельную температуру тела. Мне даже не холодно, словно я сижу рядом с радиатором. Но при всем при этом я не отвлекаюсь, ни на мгновение не выгляжу дурочкой, потому что слушать его очень интересно.

Он поясняет мне простые глаголы, а я думаю, что, будь у меня такой учитель в школе, я, может, не сбегала бы из нее на внеочередную тренировку.

– Ты же, вроде, все понимаешь, что мешало раньше язык учить? – хмыкает он, смотря, как я вставляю пропущенные слова в предложениях.

– Просто не вижу в нем надобности.

– Ты же, вроде, даже на чемпионат мира ездила. Там тоже не видела надобности?

– Да мы там почти ни с кем не общались. Приехали, выступили. Понимать-то я все понимаю, но вот говорить не очень.

– Это нужна просто практика. Вообще, – его рука вдруг приходит в движение и убирает распущенные волосы на одно плечо, тут же касаясь оголившейся шеи. – В любом деле нужна практика, верно, Лиза?

Я пошевелиться не могу, глохну. Руки сразу дрожат, еще немного, и буду умолять его попрактиковаться со мной в других языках.

– У вас от практики язык не болит? – все-таки поднимаю меч, теперь стараясь отодвинуться. Сколько мы уже сидим? Достаточно, чтобы мама решила, что свидание прошло хорошо?

– Так использовать язык – это женская прерогатива. Хочешь, покажу?

– Не стоит, – я ведь захочу, а мне это не надо. Закрываю тетрадь и, наконец, встаю, избавляясь от удушливого ощущения, что я марионетка. – Спасибо за урок английского. Ну, думаю, на этом языке мы и остановимся.

– А мне понравилось тебя учить. Есть в этом что-то весьма пикантное. Может, ты и в других науках окажешься столь способной?

– Не знала, что секс – это наука.

– Секс? А кто говорил про секс? Я про физику движений. Химию тел.

– Ага, про биологию еще давайте поговорим. Про пестики и тычинки.

– О, я бы многое мог тебе рассказать.

– Я уже год как не учусь в школе.

– Поверь, это очень радует. Не хотелось бы получить удовольствие и сесть за это в тюрьму, – он уже так близко, а я так хочу убежать! Дергаюсь в сторону, но, скорее, лишь за тем, чтобы ощутить грубость его пальцев, схвативших меня за плечи.

– Мне кажется, вам это не грозит.

– Получить удовольствие?

– Сесть в тюрьму. Вернее, вы не особо этого боитесь.

– Ты слишком умная. Мужики этого не любят.

– Мама тоже так говорит.

– Ну, вот и правильно. Маму ведь надо слушать. Мама плохого не посоветует, – он наклоняется все ниже, а я непроизвольно облизываю губы. Что он несет? – Она скажет, когда и перед кем раздвинуть ноги, чтобы больше никогда ни в чем не нуждаться.

До меня доходит смысл его слов. К щекам, только что горящим от желания, приливает совсем другой жар. Стыда. Позора.

Он одним предложением раздел меня до гола и привязал к позорному столбу.

– Да пошли вы! – в сердцах кричу, толкаю его. – Что вам вообще от меня нужно!? Чего вы ко мне пристали?! Больше не разговаривайте со мной! Помогли? Спасибо! Дальше я как-нибудь сама!

– На правду не обижаются, – кричит он мне вслед, когда я марширую к выходу с крыши. Застываю, но лишь на секунду, а потом его слова пронзают насквозь.

– Ты приходи, я тебя научу языкам, и уже через месяц твой кикбоксер на тебе женится.

Я ухожу на лестницу, спускаюсь на свой пролет, но вдруг вижу, как мама выходит из квартиры. Вся при параде, красивая даже. Я уже и забыла, что у нее есть такое платье.