В сумерках. Книга первая

«Вон оно что!» – сообразил Александров.

А Ванченко, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, развел руками:

– Видно, не дошло еще до нас.

– Ну, как дойдет, милости просим, – ответил в тон ему Орлов.

На том аудиенция в Министерстве внутренних дел закончилась. Пустые московские хлопоты немало развлекли темских ходоков и даже привели в изумление.

Узнав о результате переговоров, писатель Леня растолковал им, что произошло. Министерские чины, осведомленные о благотворительном фонде Солженицына, придумали наложить лапу на его деньги. Прежде из фонда получали материальную помощь семьи советских политзаключенных. Теперь политзаключенных вроде бы нет, фонд будто бы и не нужен, но деньги от переиздания романа «Архипелаг ГУЛАГ» в него поступают.

– …Вот силовики и разработали операцию по изъятию средств. Втюхивают вам старую тюрьму, чтобы на эти денежки построить новую, – растолковал Лёня. – Какова интрига: Солженицын через «Мемориал» финансирует строительство в России образцовой тюрьмы!

– Им невдомек, что Владик Чемоданов – балабол, – сетовал Александров. – Просто трепался, будто вхож… О-о-ох! А эти послушали, поверили и донесли сплетню аж до министра!

– Надо с ними держать ухо востро и рот на замке, – сделал запоздалый вывод Ванченко.

Тут их смех пронял – до коликов.

–…Мне бы в голову не пришло связать в одно нас и Солженицына! Ну кто бы мог подумать! А ты хорош: восемьсот тысяч! А он: долларов? А ты: нет, рубле-ей. Тот и скис!..

Лёня, который во всех подробностях знал, как товарищи ездили смотреть тюремную больницу, тоже от души веселился:

– Владик твой распушил хвост! А они его за эмиссара приняли! Якобы тот от Солженицына приехал: денег полные карманы, ходит, приценивается!..

– «Александр Исаич неприхотлив в еде»!.. – в изнеможении от смеха стонал Ванченко.

Однако с музеем, похоже, дело плохо.

Билетов на поезд до Теми в тот день достать не удалось, и они еще сутки гуляли по Москве. Посетили старый Арбат, где по-прежнему, по-перестроечному звучали хиты «Машины времени», Игоря Талькова, но уже «полыхнули кусты иван-чаем розовым». Драл глотку ряженый казак, косящий под есаула и под Розенбаума одновременно. Лохматые рифмоплеты читали свои стихи, перемежая их чужими, из Серебряного века. Кто-то собирал подписи под воззванием не то за, не то против какого-то решения Московской гордумы. Время, потоптавшись на брусчатке первой советской пешеходки, тронулось в путь. Отчетливей проступали сквозь разлюли-балаган черты коммерческого будущего воспетой поэтами улицы. Тоненькая девочка с серьезным лицом расстелила на мостовой коврик и, сделав короткий «комплимент» гуляющей мимо публике, села на шпагат да вдруг закинула ноги за голову так лихо, что ступни ее оказались возле ушей. Ванченко засмотрелся. Вокруг него начала нарастать публика. Акробатка краем глаза оценила вероятную выручку и выпрямила одну ногу. Отведя ее в сторону, приподнялась на предплечьях. Другую ногу завернула за первую, стала похожа на вертолет.

– Ну вот что ты тут встал? – проворчал Александров

– Дак это вот, – Владимир показал руками на конструкцию, сложенную из девочкиного тела.

Ребенок откуда-то из-под мышки строго смотрел прямо на него.

– Плати теперь! – потребовал Александров, и пока спутник шарил по карманам, сам достал голубенькую бумажку, положил в жестяную коробку из-под каких-то сладостей. Девочка-трансформер вся сразу разложилась, вскочила на ноги, сделала книксен Александрову. Публика зааплодировала. Стали кидать в коробку денежки.

– А что это Орлов только про доллары спрашивал? – вдруг вспомнил Ванченко. – Не франки, не марки…

– Да черт его знает! Поехали на Патриаршие, Воланда поищем?

– Ага, поехали, только бы Аннушка масло не разлила.

Глава четвертая. Жара 1972 года и «дочь врага народа»

В поезде Ванченко набрасывал тезисы очередной статьи, да и почти всю статью написал, отвлекаясь только на чай с бутербродами.

– Чем хороша железная дорога, так это чаем, – говорил он, ничуть не кривя душой. – Я однажды, еще неженатый был, познакомился с проводницей. Ну, так, понимаешь, втерся в доверие, думал выведать секрет поездного чая. Ничуть не бывало! Напросился к ней в гости, а дома она иначе заваривает. Другой вкус и цвет. Вообще не то. И не призналась, как добивается вот такого результата. – Владимир поднял стакан, посмотрел напиток на просвет. – Изумительно! И вкус…

Ехать оставалось часа четыре. Мимо окон по обе стороны железной дороги летели елки, остановочные платформы, у шлагбаумов вереницы автомобилей, лужи в глубоких колеях.

– Немытая Россия! – вздохнула попутчица, на редкость неразговорчивая брюнетка в годах, и задернула на окне шторки.

Накануне, когда загружались в купе, она сказала «Здравствуйте» таким тоном, будто разрешила садиться. Через паузу представилась:

– Меня зовут Наталья Петровна.

Слушать, как зовут попутчиков, Наталье Петровне было скучно, она рылась в сумочке. Достала красную помаду, подвела губы и углубилась в чтение каких-то документов, ксерокопий текстов, написанных от руки. Больше от нее за всю дорогу не слышали ни слова, и вот н? тебе: «Немытая Россия!». Учительница литературы, не иначе. Друзья понимающе переглянулись. Молча допили чай, унесли подстаканники.

Остаток пути Александров смотрел и смотрел поверх занавесок на провода да елки. Состав изогнулся дугой, притормаживая на вираже. С верхней полки слетели бумаги на редкость работящего Ванченко. Среди черновиков карта Темской области. Карту подобрал Александров. Развернул. Увидел начерченный севернее Теми треугольник.

Ванченко тоже глянул, его осенило.

– Вот сюда! – ткнул он пальцем в цифру «6». – Надо бы съездить. Посмотреть. Думаю, что-то интересное осталось. Это ж не Карфаген, да и менты не римляне, чтобы снести под ноль и солью посыпать. Ликвидировали для галочки.

Александров присмотрелся к точке, на которую указал палец коллеги. Палец огибала широкой дугой излучина реки. И память, будто включившийся диапроектор, выдала картинку. Высокий берег Талвы, томное послеполуденное солнце, длинные тени на траве, с околицы ближнего села доносятся звуки работающих механизмов, неясные голоса, а на противоположном берегу как на ладони квадрат беленого забора с вышками по периметру…

Невольно произнес вслух:

– По-моему, это было в семьдесят втором…

– Что было? – не понял Ванченко.

– Мы все лето копали там со студентами. Весь сезон! Как я сразу не сопоставил?

Минуло двадцать лет, но многое помнилось. Он тогда впервые руководил студенческой археологической практикой. Ему только что исполнилось двадцать семь, и осенью он намерен был жениться на учительнице истории Ире Игоревне. Ира, честно отработав по распределению в сельской школе, вернулась в Темь. А он уехал на все лето. Вот досада! Но в целом все складывалось хорошо. Артефакт пошел сразу. Одна первокурсница – новичкам везет – целую пулеметную ленту кисточкой зацепила. Достали. Действительно, целая, даже не вся расстрелянная. Убили, видать, пулеметчика быстро, не успел повоевать.

Копали в районе ожесточенных боев времен Гражданской войны. Самая любимая его тема. Гражданскую войну в Центральной и южной России, на Дальнем Востоке, на Украине растащили давно киношники с литераторами. Оптом и в розницу, посюжетно, поименно. До заповедной Теми мастера соцреализма не дотянулись. Боевик из трагедии не стачали. Не испортили материал беллетристикой. Лёня уж сколько лет носится с Колчаком и его здешним наместником генералом Пепеляевым. Когда-нибудь напишет великий справедливый роман. Стремясь к максимальной достоверности, ищет по архивам донесения, рисует план передвижений. Не хочет заполнять лакуны авторским домыслом. А ведь никто ему не расскажет, как на самом деле было. Уморенное голодом, запуганное, по большей части перебитое население на обширной, некогда процветавшей территории не восстановилось, не оставило о себе ни летописей, ни мифов и былин. Беспамятное племя, что наросло поверх прежних заводских посадов и сел, стоявших по торговым трактам, ничего не знает о прежнем времени. Оно и про себя-то понимает еле-еле. «Шел отряд по берегу, шел издалека…» – вот и вся песня. Чапаева знают по анекдотам, а кто еще на слуху? Буденный и Ворошилов – герои, назначенные героями. Врангель, Колчак – злодеи, назначенные злодеями. В Гражданской войне отделить героев от злодеев невозможно, не погрешив против истины, – это Александров уже тогда понимал, но вынужден был держать неуместное понимание при себе, выговариваясь только в очень узком дружеском кругу. Беспартийная правда противна идеологически заточенной науке. Только археологии позволено беспристрастно собирать и систематизировать вещественные свидетельства – накапливать артефакты, описывать руины, затянутые дерном и лесной малиной. Послужат и они когда-нибудь источником достоверных сведений о тех событиях, совсем еще недавних. Тогда и узнаем, куда шел отряд по берегу. Из какого далека шел? Напоролся ли на засаду? Белые, зеленые, золотопогонные… Хорошее кино тогда сделали – «Бумбараш», первое честное кино о Гражданской войне. С тех пор, с 1972 года, ничего лучше не сняли.

Археологи в том памятном сезоне встали лагерем в излучине большой реки, одного из двух главных притоков Тамы. Места замечательные не только простором и заливными лугами. В прошлом веке здешним крестьянам четырежды являлась Богородица. Факты явлений даже были запротоколированы епархиальными чиновниками. Мифологизированная местность была огорожена по условному периметру пятью церквами, ставили их на высоких берегах-слудках – нарочно так, чтобы звон одной слышали в двух соседних, и в солнечную погоду просматривались играющие золотом купола. В центре – так уж вышло, центр пришелся на низину – стоял семиглавый храм. В нем при советской власти разместили хлебозавод. Церкви, благодаря их стратегическому положению, использовались в Гражданскую артиллеристами. С обеих сторон, с красной и белой, палили по колокольням и с колоколен. Потом колхозники посшибали кресты и колокола. Более или менее сохранилась только одна церковь – в деревне Кашкино. Большой храм-хлебозавод попал в зону затопления при строительстве ГЭС уже в шестидесятые. Ну и ради чего Богоматерь являлась, если не уберегла ни людей, ни страну, ни веру?

С высокого берега, подмытого рекой, был бы виден тот семиглавый храм, в малую воду обнажается фундамент. Но это разглядишь, если знать. А кто ж знал-то, кроме Николая Николаевича, председателя здешнего сельсовета? Его не спрашивали, он и не рассказывал. Зачем болтать лишнее, если не спрашивают?

– Может, что интересное в наших местах откопаете, – говорил он Виктору Михайловичу не то с иронией, не то с надеждой. – Может, было в наших местах прежде что-то хорошее. Теперь-то одно – лагеря да зоны.

Председатель сельсовета нарядился для встречи с учеными: рубаха белая, пиджак черный, брюки со стрелками, вместо привычных сапог ботинки на шнурках, чищенные, и в довершение образа – шляпа в сеточку. Колхозника выдавали в нем жесткий загар и особенная осанка жилистого тела, привычного к длительной физической работе.

В тоне собеседника Александров расслышал обиженность, но причины ее не понимал.

– Мы наслышаны про зоны и лагеря, наслышаны, – поддерживал разговор Александров. – Вон там. За рекой. Оно?

– Оно самое. Градообразующее предприятие. Процветающее. Расширяются они. Сына моего зазывали работать туда. Не пошел.

– Что так?

– А так. Отсоветовал я.