Из Галича бежит во мрак княгиня,
Она строптива и порой мила.
А князь во мраке пировал с другими,
Когда сказали, что она ушла.
– Куда она посмела? – смотрит хмуро,
И кубок отшвырнув, взирал во тьму,
Король Венгерский – баловень Амура,
Притворно посочувствует ему.
И отшатнется, ярость эту видя,
И замолчит. Тут шутки так нелепы.
О как же он любил и ненавидел
Князь Ярослав, и только мрак и небо
Над головой и рядом, и какая
Любовница приблизиться в тот час,
Когда княгиня, полночь рассекая,
Уносится, и так сердца стучат.
А если он погонится за нею,
Служанка тихо за спиной хрипит.
И лишь луна выходит все смелее,
Беглянок в этом мраке осветив.
Она была свободна и прекрасна,
Она не терпит этой власти вновь.
Княгиня, возвращения напрасно
Ждал грозный князь.
Но их скрывала ночь.
Он так гордился, а теперь лютует,
Погони нет, опять продолжит пир,
И над собою снова торжествует,
Он пил за упокой, и много пил.
– Она мертва, – сказал он детям снова,
И слушали, вздыхая в этот час.
А князь непобедимый и суровый
Все почуял, как сердца детей стучат.
И завтра будет на пиру другая,
Княгиня Ольга канула во тьму.
И лишь луна, во мраке догорая.
Светила ей, насмешливо к нему
Вошла в покои, резко отвернулся,
Забылся князь, и покачнулся мир.
Но он очнулся, снова он очнулся
И солнце ослепительно над ним.
Еще он будет пировать, воюя,
Он будет воевать, пируя вновь.
И он княгиней сделает другую,
И проклянет забытую любовь.
Ее следы растаяли во мраке,
И только тень по гридне промелькнет.
И вот тогда, совсем не помня драмы,
Он снова кубок резко отшвырнет.
Светская львица
Женщина, безумная гордячка,
Мне понятен каждый ваш намек.
А. Блок
И снова в плену маскарада терялась во мгле.
Поэта ждала, а явился безжалостный критик.
Молчит усмехаясь. И тени бредут по земле.
– Вы слишком бледны. – Я бедна, ну чего вы молчите?
Не верит, чудак, а какое мне дело до тех,
Кто счет лишь деньгам все ведет и не знает пощады.
Я слишком бедная, и уже не волнует успех.
О счастье мечтала, да где оно тихое счастье.
И там маскарад, и меня они ждали давно.
Капризны и немы юнцы, а глядят деловито.
И этот старик, от успеха и славы хмельной.
– Да полно, профессор, все это давно позабыто,
И ваши труды, и наряды мои, это прах,
И можно в порыве страстей нынче нам обнажиться.
И стерпят, напишут. И пусть я не ведала страх,
И дико кричат, не молчат, и мы сможем забыться.
Мелькают девицы, и тают в тумане опять.
И каменный лев, все взирает на мир величаво.
– О полно, профессор, ее ли мне нынче не знать,
Но как же ничтожна ученость, и дивная слава.
Пора мне, простите, идите спокойно к жене,
Она вас любила, и может быть в миг расставанья
Заплачет о теле погибшем, душа не в цене.
Да полно скулить об ушедшем, не будет свиданья.
Надеяться, завтра, пустое, давно я мертва,