Печальный старец говорил с богами.
А за окном шумел, ярился ветер,
И он внимал унылой этой драме,
Разыгранной когда-то на закате,
Когда он был красив, удачлив, юн.
И жил в России, словно в древней сказке,
Едва тревожа первозданность струн,
Там гусляры ему о князе пели,
Императрица так мила была,
Его душой лишь страсти овладели,
Когда она невинная, пришла.
Но муж ее ревнивый – Демон ада,
Кидался снова, требовал дуэль.
Императрице этого и надо,
И все твердил о грезах снов Мишель.
Что делать? Эта странная Россия
Щедра и так жестока в грозный час,
Он просто франт, не гений, не мессия,
Запутался, остался среди нас.
А тот другой не отступал зловеще,
И вот уже обласканный француз
Стал дьяволом для всех любимых женщин,
И заключил в отчаянье союз
С ее сестрой, да, та его любила,
Но даже это душу не спасло,
Там Черной речки яростная сила —
И свет смотрел то с жалостью, то зло.
А Демон умирал, и жаждал мщенья,
Как будто он уже не отомщен.
Что помнится? Прекрасные мгновенья,
И о России снежный этот сон.
А император смотрит виновато,
Хотя не ясно, в чем его вина.
Да, их кареты увезут куда-то,
Назад, в Париж, несчастная страна.
Вся жизнь – упрек, кому, за что не ясно.
– Нам Пушкина Россия не простит.
Старик пытался объяснить напрасно,
Что все не так. Махнул рукой, молчит.
Что жизнь его, когда поэт убитый
Стал непорочен в скорбный этот час.
У них в чести лишь мертвые пииты,
О, как от гнева их сердца стучат…
Жизнь – только сон, тяжелый и ненастный,
Врывался ветер и метался взгляд,
Старик шептал: – Конечно, все напрасно,
Они его теперь нам не простят.
А в старом замке все кружились тени,
И слышались то смех, то голоса,
Он не общался с этими и теми,