Мой спутник, философ и по образованию и по отношению к жизни, и потому остается только рассказать ему, о чем я в этот момент думаю.
Просто, наверное, выражение лица у меня какое-то странное, не очень понятно, что меня так волнует. Хочу ли я дорогой подарок, или что-то иное не дает покоя. Правы мудрые женщины – мужчинам надо объяснять все, что мы хотим сказать, почему они должны догадываться, а то еще бог знает, до чего догадаются.
Мы спускаемся на первый этаж в кафетерий, чтобы поговорить немного. Выслушав меня, он улыбается.
– А ты только сейчас догадалась о том, что половина тут мертвых душ?
Хороший поворот, он издевается или на самом деле это так?
А он не унимается.
– Ну, посмотри на мужчину за тем столиком, думаешь, он жив?
Не знаю, человек поднимается и идет куда-то, вероятно, скорее жив, чем мертв.
– А вот это девица, – не унимается философ, – думаешь, она что-то чувствует, мы все для нее не бесцветные тени? Она не наткнется на тебя, когда пройдет мимо, но в ней с самого начала не было никакой жизни.
Я понимаю, что сейчас он мне расскажет какую-то историю, чтобы доказать собственную правоту, потому что я не особо ему верю, но в глубине души подозревают, что он прав. Просто озарение какое-то. Хотя в голове это все-таки не укладывается.
– Понимаешь ли, в чем дело, – начинает он, – мы привыкли думать, что при рождении, когда младенец делает первый вдох, душа в него вселяется, кто-то говорит, что она появляется еще в утробе матери, когда плод начинает шевелиться, а здесь только просыпается окончательно.
– А это не так? – невольно вырывается у меня.
– Это так, – соглашается он, – интересно то, что происходит потом с душой, которая принадлежала уже дюжине людей до нас и накопила столько всего в своей оболочке. А как она приживется на этот раз, как будет развиваться, сможем ли мы ее оживить окончательно, чем наполним, сделаем ли своей или она будет отторгнута внезапно.
– И что же происходит?
– Вот и происходит развитие, она должна попасть в это время, в это пространство, она должна комфортно себя здесь чувствовать и развиваться, а не сбежать от нас, как неверная жена к другому мужчине. Ты думаешь, что такое клиническая смерть, как ни побег души из тела? Если найдется подходящая душа поблизости и успеет вселиться в еще не остывшее тело – человек оживает, если же нет, то увы….
– Не повезло бедняге…
– Недаром, люди, которые возвращаются, не любят рассказывать о пережитом, а если рассказывают – одно и то же, о коридоре, свете, то, что они наверняка до этого читали или слышали от других. А на самом деле ничего они не помнят и не знают, сбежавшая душа вряд ли вернется назад, а совсем другая только пытается прижиться к этому телу, она ничего о нем не ведает, все начинается сначала, вот и молчат, бедолаги.
– Но ты говорил о живых людях, у которых мертвые души, – напомнила я ему, капризно поджав губы.
– Да, конечно, прожил человек половину жизни в тумане, ничего не хотел, ничего не делал, что же ты думаешь, душа у него еще жива? Нет, формально, она может и трепыхается, но это мертвая душа. Ведь люди порой умирают еще задолго до своей физической смерти, им не обязательно для этого лежать в коме и не шевелиться. Он может и шевелиться, но душа – точно мертвая.
– И что же делать? – спросила я, вспомнив все больные вопросы наших революционеров, которых разбудили несчастные декабристы.
Он молчал, разглядывая кого-то, наверное, пытаясь определить, мертвая или живая у него душа.
– Что делать, чтобы душа не умерла раньше срока, и вообще оставить ее в целости и сохранности – учиться, развиваться, забыть о покое, пусть он только сниться, музыку, стихи писать, кино снимать – творить одним словом, – с пылом говорила я.
– Ну, это банально, хотя для начала не мало. Но есть еще одна тайна во всем этом действе. Желательно бы узнать, кому принадлежала душа прежде, совпасть с теми, кто уже владел ею, кто пытался развивать и сохранить то, что он накопил за свою жизнь, ведь без их помощи и без их опыта мы не сможем много сделать и снова все начнем сначала. Если успеем начать, – он таинственно замолчал.
– Узнали, а потом?
– А потом подумать о современном мире, в который мы ее бросаем, вот с поправкой на изменившиеся реалии и развивать ее дальше, все время неустанно, восстанавливать, оживлять, поддерживать тот огонь, которым она питается, конечно, не при помощи вина, азарта, а то и наркотиков. Так ее только и можно умертвить раз и навсегда.
Около нас остановился человек, на диво красивый. Он был так похож на Александра Блока в молодости. Вероятно, это сходство замечали с самого начала многие, и говорили ему все время о том, что он удивительно похож на первого поэта серебряного века.
Но я заметила и другую особенность – он был мертвецки пьян, нет двигался почти не раскачиваясь в стороны, но он до такой степени был выключен из реальности, что если бы другой человек шел к нему навстречу, то он бы не смог свернуть, отстраниться, отойти в сторону, и просто бы врезался в него.
– Вот, лучший способ умертвить душу, о наркотиках я не говорю, ее просто выключают, усыпляют, и назад вернуться она едва ли сможет, да мало ли способов, как можно убить душу. Если она и была бессмертной, то с этим давно покончено, еще до нас постарались.
– Куклы и кукловоды, – я снова вспомнила о красивом манекене, который заставил меня до такого додуматься.
– А самое главное, что мы сами и куклы и кукловоды одновременно, каждый в своем мире и кукла и кукловод. Пока душа не умерла, человек может все, но стоит только ее потерять или убить, и он уже остается просто куклой, тогда и появляются другие кукловоды, вот это настоящая беда. Но стоит ли жалеть о том, кто уже успел погубить свою душу, и передает себя в руки другого, прекрасно понимая, что ничего хорошего ему не дадут, а скорее наоборот, отберут даже то, что еще осталось, тот мизер, который у человека еще был, чтобы окончательно швырнуть его в пропасть.
– Тогда бес забирает его душу? – спросила я, вспомнив знаменитый сюжет.
Мой спутник рассмеялся.
– А теперь я открою тебе величайшую тайну, а на кой ему нужна такая душа, несчастная, измотанная, затравленная? Ты веришь, что Мефистофель – это тот старьевщик, который тащит с помойки все к себе в дом и захламляет его изношенными мертвыми душонками? Господин Чичиков хотел за них хотя бы монеты получить, а ему зачем это нужно?
На этот раз я и удивилась и встревожилась по-настоящему. И на самом деле, как глубоко сидят в нас те самые заблуждения, которые кто-то и когда-то внушил нам.
– Тогда почему он возится с ними? – не сдавалась я.
– Догорая, а не ты ли писала о чертях в Пекле, кочегарах и тружениках, которые не видят белого света, в отличие от твоих забавных бездельников сатиров из заповедного леса.
– И что? – невольно вырвалось у меня.
– И то, что когда-то он был наказан, проиграл в кости Велесу – богу всего живого на земле, твоему любимому богу, и с тех пор он должен собирать эти мертвые души и бросать их в топку, чтобы они не возродились больше, чтобы на свет не смели показываться. Заставь Мефистофеля души собирать, он много чего натворить может, творческая личность. Ну, самовольничает, конечно, когда ему кажется, что душа уже никчемная, ее пора сжигать, а человек упрямится, не отдает душу. Но это не значит, что она нашему Мефи нужна, просто он так считает, а уж упрямства у него – сама знаешь. Но самое главное, что он редко ошибается, если человеку и удается защитить, отстоять свою душу, та самая душа очень скоро все равно у него оказывается. Тогда в морозную зиму становится немного теплее – мертвые души – это самое лучшее топливо, да и для чертей передышка, можно перекурить. Она ведь горит очень долго, пока все жизни не выгорят, не обратятся в прах. Вот на это только и годится мертвая душа, но хоть какая-то польза для остального мира.
– Странно, а я все пыталась понять, зачем ему нужны эти души.
– Вот затем и нужны. Но какое же преступление совершает человек, который не может сберечь душу, он уничтожает надежды на возрождение, все то доброе и светлое, что успела душа накопить до того, когда пришлось ей вселиться в это тело и сделаться мертвой.
№№№№№№№№
Мы все еще сидели в старом кафе, перед глазами у меня мелькали какие-то люди. Но не они мне были интересны, а мои знакомые, близкие и дальние. Хотелось узнать, понять живые или мертвые у них души?
– Хочешь научиться определять это безошибочно? – спросил мой спутник
Я подумала немного.
– Нет, не хочу, боюсь. Пусть остается надежда на то, что они скорее живы, чем мертвы. Не хочу думать, что они годятся, только для растопки и обогрева космоса.
– Но ты ведь хочешь спросить о тех, кто еще живы?
– Да, скажи, как они живут?
– Они неустанно совершенствуются, стремятся вверх, занимаются наукой, творчеством, и тогда те, кто были до них, они появляются в нужный момент и помогают им, конечно, если род занятий угадан и Сократ может помочь такому человеку, да еще в современной обстановке. Все это почти на грани шизофрении, недаром же гениев объявляют сумасшедшими, именно те, с мертвыми душами, когда лопаются от ярости, зная, что им этого не дано.
– А зависть? – вдруг догадалась я.
– Зависть мертвых к живым – это вечная проблема, – только такая зависть и возможна. Вот мы и подошли к самому главному, если кому – то и в чем-то завидуешь, если это сжирает тебя и не дает покоя, то ты скорее мертв, чем жив, потому что живые не завидуют, у них напрочь отсутствует такое чувство. Только смерть может завидовать жизни, помнишь, какой тьмой наполнена первая и каким светом – вторая. Вот тогда Смерть при помощи зависти и злости и пытается бросить тень на жизнь, мертвая душа на живую, для этого особенно годится сквернословие, пустые стихи по случаю, смерть всегда считает, что рифмованным словом можно сильнее воздействовать на жизнь.