Снежный король. Сны об Александре Блоке

И только поэзия, врываясь в реальность, порой спасала его от катастрофы.. Он не мог не чувствовать власть ритма и удивительной музыки над душой. Матушка все больше вникала в то, что и как он пишет, и оставалась довольна написанным.

Музыка, самая пронзительная музыка врывалась в его творчество и творила настоящие чудеса. А он порой жаловался на то, что лишен музыкального слуха. Мать же слышала и знала то очарование, которое другим только предстояло узнать.

Но в душе возникали сомнения. Иногда ему казалось, что ничего не получится. Неумелые строки.

Мать торжествовала, она чувствовала уровень его таланта. Она старалась внушить ему, что он избранный, что ему нет в этом мире равных.

Но вовсе не безоблачна была их жизнь в те дни. Черная тень появилась над ними. Юноша ощущал ее всей душой. Его голубые глаза в такие минуты казались темными и страшными. Этот пристальные взгляд. Она с самого начала хорошо знала его. Но другие люди этой тайной стороны его души не узнают никогда. А если с годами Демон все яснее будет прорастать в его душе? – вдруг подумала она, и невольно сжалась от ужаса.

Но мир изменился, от прежней реальности больше не оставалось следа.

№№№№№

Странный это был вечер. Ему так не понравилось то, что было написано, что совершенно спокойно он бросил все в огонь. А потом сидел неподвижно и смотрел, как огонь пожирал эти листы.

Он понимал, что строки исчезнут навсегда. Но он только улыбался загадочно, словно одержал победу над собой. Нужно избавиться от всего слабого и немощного, без оглядки и без всякой жалости. Он понимал это в те дни. И не хотел примириться с тем, что получалось не то и не так. Мать в тревоге просила не делать этого, он мог быть и необъективен пока, почему бы оно ни лежало в папке, и не ждало своего часа.

Возможно, со временем отношение к написанному и на самом деле изменится, только ему уже не суждено было узнать этого. Он не слышал и не слушал ее, хотя прежде внимал всему, что она говорила. Видя это упрямство, она незаметно отступила.

Глядя на мерцавший огонь, он вспомнил о столкновении с профессором. Тот казался ему одним из бесов, именно таких изображал великий писатель. Хотел он того или нет, но все-таки включил его в свой знаменитый роман. И так страшно и больно было сознавать, что это его отец. И в нем это со временем должно будет проявиться. Ему было лет 45, а может быть и меньше, но он казался издерганным стариком. Он говорил яростно, был истеричен и циничен. При всем его красноречии, ощущалась какая-то надменность и ложь. Странно прорывалась она сквозь ткань слов. И в тот момент юноша пообещал себе, что никогда даже в этом не сможет лгать.

Они были совершенно чужими. Так стало раз и навсегда. Он не знал этого человека и узнавать его не хотел. Да и тот смотрел куда-то вдаль и думал только о том, как бы поскорее попрощаться с сыном.

Глава 12 Со стороны

Алекс увидела мужа случайно на заснеженной улице города и была поражена. Она не могла любить этого человека, она не могла быть с ним близка. Теперь это казалось глупость и наваждением. Они были совершенно чужими. И она боялась, что именно об этом и спросит ее сын. Но может он поймет, почему она в ужасе сбежала от него и ни за что не хотела возвращаться. Он умер и проницателен. Он все должен понять.

Мальчик понимал и был благодарен ей за мужество, за мир, который она ему подарила, за усадьбу и любовь родных. Это было самым восхитительным ее даром. Насколько он был близок ей, настолько далек от него.

Но она заметила и другое. Ей показалось, что он никогда не был ребенком, в сильном и юном теле обитала душа взрослого человека. И она видела ясно, что он совсем не похож на других детей. Об этом ей как-то сказала Софья.. Она умела общаться с детьми и понимала их, лучше, чем остальные. Ей не нужно было лгать и притворяться.

Это странное открытие и тревожило, и пугало ее одновременно.

Он вернулся домой в тот день очень поздно. А потом отправился на вечеринку в половину деда, где любили бывать студенты. И когда он вошел в залу, то все взоры были направлены к нему.

Дед, пораженный таким вниманием, улыбнулся приветливо и ласково. Он вспомнил, как однажды тут появились и знаменитый писатель, и юный пианист. Именно тот, второй и стал его отцом. Каким одиноким и чужим должен был он считать себя в этой пестрой толпе. И ему показалось, что все повторяется, с той лишь разницей, что даже в одиночестве он никогда бы не решился сесть за рояль. У него не было абсолютного слуха. Все он слышал и понимал по-другому. И люди, бывшие рядом, оказались где-то за стеной, за туманом.

Одиночество – это оно ощущалось все яснее теперь. Это стало его уделом. Но как могли они в мире добра и света обитавшие, допустить сюда Демона, и позволить встретиться с ним юному и прекрасному созданию. Почему они отдали такое хрупкое и нежное творение чудовищу. Так ли хороша их доброта и терпимость в этом случае?

В ту ночь ему снился огнедышащий дракон, пожар в усадьбе дедовского дома в Шахматове. Ему оставалось только метаться в ужасе, не понимая, что там такое происходит. Он обессилел после этого сна и пробудился совершенно разбитым, только ласковая ладонь матери, стиравшая пот с его чела немного его успокоила.

– Это только сон, – успокаивала его она, но он не мог понять, как быть и что делать дальше. Ужасы вторгались в предчувствия и сны его. В реальности же он был спокоен и счастлив, но это только пока. И казалось порой, что этой реальности не существует. Это было странное ощущение. В его душе оставались только сны и грезы. И не мог он с ними сжиться, как ни старался. Это был последний миг беззаботной радости, завтра счастье растает и улетучится навсегда. Откуда это? Он боялся не только говорить, но даже думать о том.

Мать теперь чувствовала, как он далеко от нее находится.

– Пляска Саломеи, я вижу ее, – вдруг заговорил он, – там Ирод и все его приближенные. Она требует от него невозможного – головы Иоанна. И он отдает приказ. Когда-то очень давно в один из зимних вечеров, когда вьюга выла за окном, бабушка рассказывала ему эту жуткую историю. Но в памяти она всплыла именно теперь, и стало страшно.

– Ты чувствуешь себя Иоанном? – спросила его мать.

– Да, конечно, но и царем Иродом тоже, – вдруг выпалил он и замер. Он и сам не мог до конца понять того, о чем говорил. Но он так ощущал.

Ее сын с самого начала умел быть непредсказуемым. Об этом она думала все чаще. Не только Христос и Иуда крепко связаны, но и Иоанн с Иродом, он подтвердил это в тот момент. Не бывает только белого и черного в душе человека все перемешано.

Так в этот вечер, после разговора с ней, самые горькие ее опасения оправдались. И в его душе жил Демон, и все то скверное, что пугало ее в его отце. Это никуда не делось и навсегда останется с ними. А она наивно думала, что сможет его от этого уберечь. Надо было признать, что у нее ничего не получилось. С этим им обоим и придется жить, он ни в чем не виноват, во всем виновата она сама, только бы мрака не становилось слишком много.

И после того, как призналась себе в том, она ощутила второе дыхание, ничего больше не опасалась, и научилась смотреть вперед.

Она больше не чувствовала себя такой влюбленной, а потому такой слабой, как в самом начале, ее сын никогда не окажется во власти тьмы, тьма отступит, она не сможет его там оставить.

Так они и жили в те роковые дни, когда на мир надвигались жуткие события. И гром в небесах был уже не просто громом, а знаком грядущих катастроф, от которых не уйти и не укрыться.

Глава 13 На закате лодка неожиданно причалила

На закате лодка неожиданно причалила к пустынному берегу. По узкой тропинке прекрасный юноша стал медленно подниматься к храму. Странно чувство охватило его душу в тот момент.

В мире больше никого не было, ни людей, ни богов, последнее его тревожило особенно, но он понимал, что существует только удивительная природа и его душа.

В пустом храме на закате таились какие то тени, метались какие-то блики. Только несколько свеч догорали. Они чуть – чуть разгоняли тот жуткий мрак, в который погрузился мир. И воздух вокруг был таким чистым и прозрачным, что совсем иные боги и легенды проступили сквозь внешний налет.

Какая-то невидимая почти тень приблизилась к нему, и память ожила, она являла образы и заставляла вспомнить давние легенды и предания.

Он не мог молиться в этом храме, потому что по-иному все чувствовал и переживал, потому что и бог у него был совсем другим.

Но он оставался там, словно мог разгадать ту вечную загадку, которая с самого начала не давала ему покоя.

И вера их предков и дивные о боги в этом храме обозначились особенно ясно, они были рядом.

И в тот момент, когда ему казалось, что из-за кустарника покажется дивный Пан – Велес, на самом деле раздался дикий рев на другой стороне, но голоса были человеческими – мужики шли друг навстречу другу. Стенка на стенку. Он стоял и с содроганием смотрел на то, как это происходило. Они готовы были все смести на своем пути.

И тогда он понял, что мир стоит около пропасти, в которую готов рухнуть в любую минуту. И пламя дикого пожара все сжигает на своем пути. И это была жуткая реальность. И когда разгорится это дикое пламя, то от него уже никто и никогда не сможет укрыться. Злоба все сжигала, все уничтожала на своем пути. И он чувствовал себя среди них Христом, но не богом, а человеком, которого вели на распятие, только он вовсе не был уверен в том, что должен жертвовать ради них. Он не видел в том никакого смысла.

№№№№№

И если бы не чудная Германия, просторы которой были обворожительны, природа казалась настоящей сказкой. Душа неудержимо рвалась туда. И жутковатые легенды о Фаусте и Мефистофеле никак не давали ему покоя больше. Он слушал и слушал снова вечную музыку, и погружался в тот удивительный мир. А какая непостижимая высота и красота открылись ему в тот миг. От этого было еще тяжелее возвращаться назад. Но и там, во тьме этой рано или поздно все как-то завершится.

Его мир оказался в объятиях Сатаны, и оставалось только вырвать и освободить его из них. Живая женская душа, единственная и неповторимая, окрыляла его в те дни, усмиряла все тревоги и страсти. Еще не было ни одной чужой женщины – только мать. Но ведь она должна была появиться рано или поздно

№№№№№

И было в те дни одно странное видение. Он потом никак не мог припомнить – сон это или явь, скорее всего явь, перепутанная со сном. Он видел датскую принцессу, давно ставшую русской царицей Марией Федоровной. Он видел ее вместе с сыном цесаревичем Николаем. Но может он был уже русским императором, точно знать этого поэт не мог, потому что даты все время путались. Какой странной и гармоничной они были парой, как умело управляла она сначала мужем своим, а потом и сыном.

Но то, что он видел их вместе – в том был какой-то знак свыше для него самого.

Но почему так рыдало сердце его, когда он смотрел на молодого и красивого императора и его мать.

До грозных событий оставалось еще какое -то время. Он так любил бывать в Шахматово совсем один, бродил по бескрайним просторам его. Какая тишина стояла там, в теплые летние вечера.

Я и молод, и свеж, и влюблен,